Страж неприступных гор - Крес Феликс В. - Страница 74

Оказалось, что она забрала с собой трех парней. Их не было ни на борту корабля, ни среди погибших.

И правильно сделала. Они привели ее шесть дней спустя. Хихикая, она пыталась что-то объяснять, но безуспешно, поскольку то и дело давилась от смеха. Отдохнув, она опять пыталась что-то сказать — и снова обрывала фразу на полуслове. С головой у нее вроде было в порядке — удивленная и обрадованная, она обняла Раладана, махнула рукой Тихому, послала команде сочный воздушный поцелуй… Все с ней было хорошо до тех пор, пока она не пыталась что-то сказать. Казалось, будто она не может выговорить ни единого слова. И точно так же — написать, поскольку при виде первой же буквы фыркнула, прыснула и готова была от смеха свалиться со стула.

Все хохотали вместе с ней, ибо это оказалось заразным. Корабль напоминал сумасшедший дом.

Рассказ сопровождавших Тюлениху моряков был короток, прост и неинтересен: по приказу капитанши они срезали с ветки подвешенную за ноги воительницу и понесли. Они шли и шли, пока не дошли до леса, а по дороге взяли в попавшейся по пути деревне столько еды, сколько могли. В глубине леса, в самой густой чаще они построили два шалаша — они жили в одном, капитанша и полуживая воительница в другом. По ночам из второго шалаша доносились рыдания, а иногда такие возгласы и стоны, будто женщины… миловались друг с другом или еще что. Однажды утром капитанша, хихикая, разбудила их, махнула рукой — и они вернулись. По дороге она, как только хотела хоть что-то сказать, тут же начинала смеяться. В любом случае самое время было возвращаться, поскольку еды у них уже не оставалось.

Ничего больше моряки не знали. Они не могли даже сказать, что стало с воительницей — умерла ли она, выздоровела и ушла, а может, осталась в шалаше… Все ответы знала Слепая Риди.

И еще кое-что — у Тюленихи зажили полученные в бою раны. Странно, поскольку в последнее время она выздоравливала не быстрее любого другого человека. Казалось, что так оно и останется. Но как выяснилось — нет.

Они все еще стояли на якоре в бухте. Риди не в состоянии была определить, куда она собирается плыть дальше, а Раладану ничего не приходило в голову. Собственно, ему следовало возвращаться на Агары, но это означало расстаться с дочерью, которая… все же была не совсем здорова. Он надеялся, что через день-два все пройдет. Ибо если нет… Ситуация выглядела глупо до смешного — впрочем, в самом буквальном смысле. Матросы смеялись вместе с Риди, потом переглядывались и пожимали плечами; офицеры уже были сыты всем по горло. Раладан пытался пообщаться с дочерью по принципу «я говорю, а ты киваешь или качаешь головой» — в ответ она сумела лишь пробормотать нечто вроде «пройдет!». Он уговаривал ее, но она только махала рукой — мол, «потом, позже». Как оказалось, она не только не могла, но еще и не хотела говорить.

С Ридаретой порой случались припадки, но все же несколько по-другому. Сейчас же она явно все понимала, знала, где она и кто она, всех узнавала… Оставленная в покое, она вела себя совершенно нормально — и неизменно заходилась от смеха при любой попытке завести разговор.

Наконец она заговорила — рано утром, когда все еще спали.

В капитанскую каюту поставили дополнительную койку, сколоченную из нескольких досок, — его княжеское высочество не отличался особой требовательностью. Койка лишь немного трещала и скрипела, а через несколько дней уже даже не немного. Корабельный плотник был под стать остальной команде; удивительно, что корабль еще держался на воде. Раладан повернулся во сне на другой бок, и его разбудил громкий скрип под бедром. Он полусонно посмотрел на Ридарету. Она сидела за столом, задумчиво глядя через открытую дверь на палубу. На ней были матросские портки, а выше лишь завязанная узлом на груди полоса грязного, запятнанного и потрепанного полотна, похоже отрезанная от старой простыни. Все это, естественно, дополняло небывалое количество ее любимых браслетов, перстней, сережек и ожерелий, среди которых выделялось тяжелое золотое кольцо, вставленное в носовую перегородку. Раладан начал к подобному привыкать; судя по всему, на этом корабле так выглядела нормальная капитанская одежда, поскольку никто не обращал на нее внимания.

Корабельные шлюхи, которых насчитывалось десятка два, впрочем, были одеты примерно так же, а то и хуже, поскольку всю одежду некоторых составляли вообще лишь одни портки. Естественно, ни одна из них не таскала на себе столько драгоценностей, зато тела почти всех украшали татуировки — единственное, чего не было у Прекрасной Риди. Раладан даже знал почему: Рубин никак не хотел принимать татуировки, растворяя их без следа и устраняя как все прочие повреждения. У Ридареты имелась когда-то цветная, большая и небывало дорогая татуировка на спине, но от нее ничего не осталось.

В каюту заглядывало раннее солнце. Слепая Риди не замечала, что Раладан приподнялся на локте, поскольку к койке была обращена левая сторона ее лица. Чтобы хоть что-то увидеть, ей пришлось бы повернуть голову — отсутствие глаза все же являлось серьезным увечьем.

Он задумчиво смотрел на нее. Шея у нее была грязная, волосы растрепались и слиплись прядями, а ногти на руках выглядели так, что их вид испугал бы даже крота. Отчего-то Раладану вспомнились руки светловолосой русалки, вместе с которой он неделю назад выбирался из воды на берег; даже у его служанок-«жемчужинок» не было столь ухоженных рук. Он уже забыл о том, что можно иметь розово-белые ногти, длинные, ровно подстриженные… Когда-то он видел такие постоянно — у Алиды. То не были когти моряка, о нет.

Раладан немало попутешествовал по свету. Он был лоцманом у опрятного Броррока, служил под командованием капитана К. Д. Раписа, армектанца чистой крови. Он бывал в самых дорогих невольничьих хозяйствах, в богатых домах, даже во дворцах. Он женился на наполовину гаррийке из высокородной семьи и не разделял моряцкого поверья, что от здорового человека обязательно должно вонять, одевался прилично и чисто, а лохань с водой и мыло не считал чем-то недостойным мужчины. Теперь он смотрел на дочь, и ему пришло в голову, что старый Броррок был прав. Прекрасная Риди? Может, и прекрасная. Только, дочка, ты бы хоть умывалась иногда…

В Ахелии она никогда так не выглядела, даже когда шла в таверну надраться с моряками. Что с ней сделалось на этом проклятом корабле?

Койка снова затрещала. Ридарета повернула голову и улыбнулась из-под своей темно-зеленой закрывавшей выбитый глаз повязки.

— Не спишь? С вечера еще осталось немного холодного мяса. — Она показала на стоявшую на столе миску. — Поешь и проснись как следует. Мне многое надо рассказать.

Раладан тотчас же сбросил с себя остатки сна.

— Ну, наконец-то, — сказал он.

— Сайл, Мевев! — крикнула она через плечо. — Вставайте, ребята! Марш на палубу!

Офицеры проснулись.

— Я все вам расскажу, — пообещала она, когда до разбуженных дошло, что их капитанша вновь обрела дар речи. — Но сейчас мне надо поговорить с Раладаном. Марш на палубу, ну!

Когда они проходили мимо, она дружески хлопнула Сайла по заду, явно пребывая в хорошем настроении, затем задумчиво посмотрела на Раладана, надевавшего рубашку и штаны. Ей это о чем-то напомнило.

— Погоди, я тоже оденусь… — пробормотала она. — Все время забываю, знаешь. Что ты не любишь, когда я хожу в таком виде. Почему я тебе никогда не нравлюсь? Все хотят, чтобы я ходила голая, только ты один все время морщишься. Мне ведь есть что показать?

Само собой, ей было что показать, все было на месте. Кроме глаза — ничего не поделаешь — и ума. Может, именно в том и заключалась проблема.

— Не сердись, завтра надену платье, — слегка надувшись, пообещала она. — В платьях я себя чувствую лучше всего, но на корабле в них неудобно. И жарко, сейчас такая жара, — объясняла она.

Она нашла нечто похожее на рубашку. Раладан надел сапоги, притопнул и пошел к двери.

— Куда ты?

— Повысить уровень моря.

Она ненадолго осталась одна.