Королева войны - Крес Феликс В. - Страница 78

— Давай рассудим, господин. Мы говорим о четырех тысячах солдат в кольчугах и мундирах, в надежных шлемах на головах. О четырех тысячах хороших мечей на прочных поясах и тысяче с лишним обученных для военной службы коней. Если даже ценности у этих солдат никакой, то, может быть, стоит привести их в Армект хотя бы затем, чтобы снять с них все это добро, которого нам столь отчаянно недостает?

Аргумент был почти неотразим. Но только почти.

В свою очередь откашлялся комендант столичного округа.

— Не знаю. Посчитаем. С военной точки зрения ценность этих солдат действительно невелика. А четыре тысячи мундиров и кольчуг… кому, собственно, ты хочешь их отдать, Эвин? Кольчуг у нас как раз хватает. Не хватает денег на все остальное, то есть на обозы, снаряжение, не хватает их и на жалованье для новобранцев. У дартанцев есть свои контракты, и даже без мундиров они останутся солдатами — их нельзя просто так взять и вышвырнуть из легиона. Это солдаты империи, добросовестно исполнявшие свои обязанности там, куда их поставили, а в том, что обязанности эти были не такими же, как у их товарищей на северной границе, вины их нет. Так что, по твоему мнению, мы будем оплачивать четыре тысячи бесполезных голышей, сидящих… собственно, где? В дартанских деревнях, откуда они родом? Поскольку в противном случае их еще придется обеспечивать жильем. Может, пусть лучше сидят в Дартане? Присутствие их там, с военной точки зрения, не имеет никакого смысла, зато оправданно с точки зрения политики. Тот, кто первым открыто выступит против этих солдат, объявит войну Вечной империи. Пока что никому в голову это не приходит. И прежде всего — действительно ли в наших интересах показывать всем, что мы бежим из Дартана? Уйти легко, Эвин. Но как потом вернуться?

— Лучше уйти, Раневель, чем быть вышвырнутым. А нас наверняка вышвырнут. Ты считаешь, что эта «родовая вражда» рассосется? Что кто-то там решит свои дела, распустит войско и пригласит нас назад в Роллайну?

Надсотник Эвин коснулся самого важного вопроса. До сих пор много говорилось о реорганизации, обозах, учениях и даже выводе Дартанского легиона из Дартана. Но все эти планы висели в пустоте. Никто еще прямо не спросил: за что идет война? Идем ли мы туда лишь затем, чтобы наказать авантюристов, презирающих законы империи? А может, скорее Дартан откажется подчиняться Кирлану? Захочет ли победившая группировка, которой под силу будет овладеть всей Золотой провинцией, вернуться к старым имперским порядкам?

Никто в это не верил. И точно так же никому не хватало смелости признаться в этом перед лицом достойнейшего А. С. Н. Авенора, властителя Вечной империи.

Ненадолго наступила тишина.

— Я бы на это не рассчитывал.

Все взгляды обратились к императору.

— Я бы на это не рассчитывал, — спокойно повторил он. — Если кто-то здесь полагает иначе, то он наверняка ошибается. Все мои предшествующие решения были приняты с мыслью о том, чтобы отбить Дартан, а не удержать его, поскольку это невозможно.

Он повернулся к писарям и кивнул слугам с бочонками.

— Спасибо.

Когда они вышли, он продолжил:

— У меня нет никакой уверенности в том, что эта война была начата с целью оторвать Дартан от империи, хотя многое на это указывает. Но если даже ни у кого не было подобных намерений, сейчас они наверняка уже есть. Нужно быть слепцом, чтобы не заметить военную слабость империи, слабость, которая до сих пор никогда не проявлялась, но стала явной в силу стечения ряда обстоятельств, подкрепленных легкомыслием. Самое крупное до сих пор гаррийское восстание почти совпало по времени с распадом Громбеларда. К несчастью (и за это я несу уже личную ответственность), за время моего правления постоянно снижались налоговые и прочие сборы, зато росли расходы из имперской казны — на все, кроме трибунала и войска. Были переписаны и распространены в десятках свитков все важнейшие литературные произведения Шерера. Возникли новые библиотеки, школы, строились новые дороги, возводились мосты и открывались порты — зато были забыты солдатское снаряжение и палатки. Пора признаться в своей вине перед собственными солдатами, которые завтра будут умирать за мои мосты и книги. Я правлю Шерером тридцать семь лет. Я хотел добра, но моими благими намерениями вымощены дороги в тюрьмы. Первому армектанцу весьма недвусмысленно напомнили о том, что он забыл о военных традициях своего края, поставив перо поэта выше лука всадника равнин. Спотыкаясь о ступени в комнатах, я не желал помнить, зачем они были сделаны. Хватит умолчаний. Мы сейчас говорим не о том, как сохранить империю. Мы говорим о том, как снова ее завоевать. И держать в вечном страхе, если в вечном благосостоянии и мире никак нельзя.

Армектанское признание вины перед товарищами, с которыми предстояло делить все трудности. С этого начиналась каждая война.

Достойнейший А. С. Н. Авенор хорошо знал, что делает. Он пришел на военный совет не только затем, чтобы решить судьбу солдат из дартанских гарнизонов. Прежде всего он пришел спросить своих командиров, самых знаменитых солдат Шерера, готовы ли они пойти на величайшие жертвы и лишения, служа Непостижимой Арилоре, госпоже военной судьбы. Приказы, решения — все это могло подождать. Армектанец спрашивал других армек-танцев: можем ли мы еще вернуться к нашим корням? Можем ли мы, как наши отцы много веков назад, сесть и без лишних разговоров, без бесконечных совещаний решить: война? Настоящая и безжалостная, до полной победы или окончательного поражения? Без утвердительных ответов на эти вопросы измученный восстаниями в провинциях Армект, лишенный боеспособной армии, не мог ввязаться в схватку, исход которой был весьма неопределенным. Войну удалось оттянуть — никто еще не объявил ее Вечной империи. Можно было переждать, сплести хитрую сеть интриг, поссорить между собой дартанские роды. Возможно, достаточно было пригрозить вооруженным конфликтом, показать стянутые с севера легионы, потребовать от дартанских группировок уступок, подготовиться к восстановлению контроля над Дартаном?

Офицеры молчали. Император понял, что не только он один забыл, что символизируют неудобные ступени в комнатах. Сидевшие за столом мужчины в мундирах уже почти не помнили, что они прежде всего армектанцы. Они служили Вечной империи, а Армект был всего лишь ее важнейшей частью. Их никогда прежде не собирали вместе, чтобы, как и их отцы, в одно мгновение решить — война или мир? Они даже не были уверены, действительно ли император спрашивал именно об этом.

— Я виноват, — снова сказал он. — Простите солдата, солдаты. Я недобросовестно служил своей госпоже.

Император тоже был легионером империи. Ни один сын правящего рода не мог этого избежать. Полвека назад шестнадцатилетний Авенор с копьем в руке стоял на страже перед воротами гарнизона. Он расстался с войском в звании подсотника, получив офицерский чин, как и любой другой солдат.

— И я виноват, император. Я подобострастно молчал, хотя уже много месяцев вижу, что Вечная империя разваливается. Прости меня. Простите меня все.

В комнате сидели только воины — все равные перед лицом военной судьбы. Могли бы исчезнуть стол, стулья и даже стены дворца… Хватило бы лагерного костра.

— И я виноват. Я доказывал сегодня, что служащие одному и тому же делу и одной и той же Непостижимой госпоже солдаты Дартанского легиона не заслуживают того, чтобы дать им в руки оружие. Я оскорбил своих товарищей. Они заслуживают шанса на победу — или на поражение и смерть с мечом в руке.

— Я тоже виноват…

— И я тоже.

28

Была поздняя ночь, но императорский дворец не засыпал никогда. Всегда кто-то бодрствовал, кто-то работал… В эту ночь работали также два самых главных человека в империи. Император и императрица.

Первая женщина Шерера, шестидесятишестилетняя, то есть чуть моложе мужа, никогда не выглядела уставшей. Спала она мало, еще меньше ела, и любой вопрос — если это только было возможно — решала с ходу. Развлекалась она нечасто, и то только в обществе мужчин. Порой она любила выпить пива вместе с дворцовыми гвардейцами, проиграть несколько золотых в кости, а иногда — вместе с тремя взрослыми сыновьями, еще когда они жили в Кирлане — поохотиться в собственных загородных владениях. Женские забавы — танцы, светские беседы, шутки — были ей непонятны.