Листья полыни - Семенов Алексей - Страница 20

Лист третий

Некрас

— Дорога от гор до Светыни в полтора раза короче, чем от Светыни до гор, потому что на ней обязательно найдется попутчик, и если ваш день будет один для вас обоих, то ночи ваши будут разными, ибо вы видите разные сны, — так сказал Некрасу караванщик-ман, у которого кудесник остановился спросить дорогу на Саккарем.

— Откуда ты знаешь, отец, что ночь может быть чьим-то днем? — спросил тогда Некрас. — Ведь если чья-то ночь удлиняет мой путь в полтора раза, значит, и моя ночь может добавить что-то к чужому пути?

— Ты ошибаешься, чужестранец, — отвечал тогда ман. — Никто, кроме богов, не знает, сколь длинна твоя жизнь. Да и они порой не знают этого, потому что никому, даже богам, не по силам объять все пространство и поднять всю тяжесть страны сновидений. А она столь же велика и тяжка, как все дни всех времен. Потому твоя ночь ничего не сможет добавить к ней. В полтора раза длинней станет лишь ваш общий путь, зане если бы не было у вас этого общего дня, то и ваши ночи не были бы такими, какими они стали. А твой путь останется таким же, если измерять его верстами, как принято у вас.

— А как принято у вас? — осведомился тогда венн.

— Я измеряю общий путь, потому что я водил караваны и, может быть, еще поведу их когда-нибудь. Путь измеряется ночами под звездами, когда люди, кони и верблюды спят и видят сны, и даже те, кто не спит, лежа или сидя у костра рассказывают сны друг другу…

— Потому что их дни — это все равно чьи-то сны, которые приснились кому-то, — подхватил Некрас. — Это я уже понял. Скажи мне, не ты ли тот, кого я ищу?

— Могу ответить сразу, что нет, — покачал головой ман. — Ты ищешь того, кто может смотреть в чужие сны и изменять их, а я этого не умею. Если ты идешь за тем, что тебе нужно, в Саккарем, ты можешь не успеть, потому что кони мергейтов бегут быстрее. Если ты торопишься, лучше иди на Восходные побережья, там живут вельхи.

— Вельхи не знают искусства странствия по снам, — заметил Некрас. — Это говорил человек, что учился у них три зимы.

— Если ты и вправду торопишься, то я могу догадаться, зачем тебе охотник за снами. Такого, кто смог бы помочь тебе, я знаю только среди вельхов. Если ты сам, не зная дороги, добрался от Светыни сюда, тебе по силам найти и его, не зная, по каким он идет дорогам, — возразил караванщик. — Он знает место, где можно остановить облако черного времени, но не имеет средства остановить его. Если ты ищешь того, кто знает это место, значит, тебе известен тот, кто располагает должным оружием… Не смущайся тем, что я говорю не называя имен. У того, о ком я говорю, теперь нет истинного имени, а у тех, кто ему служит, слух тоньше, чем чутье у собаки и чувство земной тяжести у верблюда.

— Что касается слуха, то я скажу тебе, что твой вьючный зверь с двумя горбами, которого ты зовешь верблюдом, сейчас стоит в четырех верстах отсюда и пьет воду из ручья, где вода мелка и мутна от глины и песка, и что рядом с ним пьют воду еще шесть таких же зверей, — отвечал Некрас. — Если хочешь, можешь проверить это, потому что на этом звере с заячьими ушами, похожем на лошадь, ты успеешь туда, пока он окончит пить. Сейчас никто не слушает нас, и ты можешь, если захочешь, рассказать мне о том, кого мне надо искать.

— Я верю так же, как ты поверил мне, — сказал ман. — Этого зверя с заячьими ушами называют ослом. Тебе пригодится это слово, если ты собираешься идти через горы. Человек, которого тебе надо найти, светел лицом, а волосы его белы, как молоко. Он в возрасте зрелого мужчины, но душа его глубже, чем пещеры Самоцветных гор. Он носит одежду вельха с Восходных побережий, а живет тем, что рассказывает истории ходящим с караванами и носит важные послания. Еще никто не смог перехватить послание, которое доверили ему, — будь оно передано на словах или начертано на пергаменте. Никто из тех, кто пытался захватить или убить его, не преуспели. Он обыкновенен, бороды и усов не носит, и в лице его нет ничего примечательного, кроме того, что нос крючковат.

— Есть ли у него имя, по которому я отыщу его, если он столь известен? — спросил Некрас.

— Известен он тем, кто передает такие послания, за кои платят золотом и кровью, — усмехнулся ман. — Я знаю лишь одно из его имен — Брессах Соломенная Веревка.

— Если боги помогут мне, достанет и этого. Благодарю тебя, отец. — Кудесник поклонился в пояс седому и полному, но крепкому еще старику в черном стеганом халате и белом платке, защищавшем голову от солнца, кой платок перехвачен был золотым шнурком.

— Огонь Аша-Вахишты да пребудет с тобой, — отвечал караванщик. — Никогда в стране лесов я не знал огорчений, да не огорчит она меня и теперь.

— Дороги к нашим печищам открыты для тех, кто честен перед самим собой, — заверил мана Некрас.

— Когда огонь Аша-Вахишты снова будет возвращен в очаги манов, мой дом примет всех, кто пришел с миром, — отозвался старик. — Теперь ступай, ибо в трудное время дороги не ложатся сами под ноги, а, наоборот, дыбятся, противясь идущему, или даже тащат назад.

— Я слышу звучание этой дороги на три ночи назад, — сказал венн, вскидывая на плечи короб. — Самый давний след — след каравана, и он ведет к горам. Я догоню их.

Старик кивнул.

Некрас прошел уже семь верст, но слышал, как старик все еще сидит, поглаживая иной раз по холке своего осла, на каменной лавке у стены прямоугольного здания с глухими стенами, за которыми размещался прежде шумный — у Некраса аж звон в ушах стоял от звуков, что жили здесь еще на осеннее равноденствие, — а ныне ограбленный и почти пустой приют для путников-торговцев.

Желтое и жгучее солнце страны манов, звук коего шел будто из глубокого колодца — таким прозрачным и чистым было эхо от безлесной каменистой земли, — начало свой путь от вершины неба к краю небоската.

Некрас далеко успел уйти за эту седмицу. Поначалу он переправился через Светынь — там, где стояло печище Серых Псов. Заклинателям звуков в печищах всегда оказывали уважение и никогда не отказывали в просьбах, но относились к ним настолько почтительно, что это почтение граничило с недоверием и даже опаской. Конечно, зачем Некрасу переправа через реку, никто не спросил, никто даже не обмолвился о том, но здесь и без сети звуков было ясно: многие подумали о том, чтó это кудесник забыл на берегу, где венны испокон веков не селились?

Потом потянулся черный лес, но Некрас шел уверенно: в двух дневных переходах звучала на разные лады проезжая дорога, ведшая из самого Нарлака на Восходные побережья. Сейчас на пути было глухо, но дорога помнила о том, что было совсем, по сути, недавно, и вместо торговых обозов странствовало по ней из конца в конец, с легкостью преодолевая леса и горы, их разноголосое эхо.

Здесь ему выпала доля: нарлакский обоз из двадцати повозок направлялся в страну манов. На обычных купцов обозники не походили — уж больно соблюдали порядок: выставляли стражу на ночь, старшего слушали как родную мать и вовсе мало говорили о своем торговом промысле — а ведь о нем-то купчанины более всего горазды беседовать! Некрас не спрашивал ни о чем, слушал только да изредка отвечал на вопросы: один из нарлакцев по имени Ригард разумел сольвеннскую речь, а речь веннская и сольвеннская вельми похожи были, не успели столь же размежеваться, сколь и народы. Кудесник успел рассказать о том, как мергейты нагрянули и каково им в веннском краю пришлось.

Ригард потом растолковал все своему старшине. Тот в светло-рыжую бородищу свою ухмыльнулся, видно остался доволен. А откликались люди эти отнюдь не на те звуки, что обычно торговцам присущи, — Некрас эти звуки незаметно из дуды своей кудесной извлекал да слушал, как отзовется. Сорок и еще двое из тех, что с обозом шли, были ратники или старшины ратные, только истинное ремесло свое зачем-то укрывали. То есть зачем укрывали — это Некрас вполне уяснил себе: кому из разумных людей блажь такая взбредет, чтобы в оружии во вражеских землях расхаживать и думать, что тебя не тронут и не приметят? А вот что хотели, то было неизвестно: из того, что Некрас по пути слышал, все ясно было, каковы собой мергейты-степняки и чего от них ожидать, так что, к чему нарлакцам целый отряд понадобился в такой дали, было невнятно.