Цирк, цирк, цирк (рассказы) - Кунин Владимир Владимирович - Страница 8

Женька был человеком странным. Странным и непонятным... Еще в те далекие времена, когда Женька был студентом циркового училища — а это было действительно очень давно, около трех лет назад, — все окружающие считали, что Женька «не от мира сего»...

Нет-нет, не пугайтесь! Он не был отличником учебы, не был ярым борцом за стенную печать и не исключался из училища за профнепригодность. К четвертому курсу он даже не стал пижоном и выглядел точно так же, как и в то время, когда держал приемные экзамены.

И все-таки он был человеком странным. Странным и непонятным.

Ну какому взрослому человеку, у которого за плечами шестая часть века, придет в голову собирать этикетки от спичечных коробок? Марки — это понятно. Монеты — вполне уважаемо! Но этикетки?

А Женька собирал. За какой-то паршивой коробочкой из какой-то серии Женька три раза ездил в Балашиху к такому же, как и он, спичечному психу.

Это еще не все. Дикую нелепость Женька совершил именно тогда, когда ему осталось два шага до того, чтобы считать свою коллекцию самой большой в Москве.

Он случайно узнал, что редакция детской газеты дарит велосипед «Орленок» собравшему наибольшее количество этикеток. И тогда Женька отдал свою роскошную коллекцию первому попавшемуся дворовому мальчишке и тем самым усадил этого мальчишку в седло велосипеда. Ну как вам это нравится? Вы видели что-нибудь подобное?

Или вот, например, вставочка. То есть как, какая вставочка? Обыкновенная. Ну, знаете, такая ручка с пером, которую покупают ученику второго класса, когда ему наконец официально разрешают писать чернилами.

Так вот... Уже давным-давно его приятели щеголяли автоматическими перьями самых различных конструкций, а Женька невозмутимо пользовался какой-то деревянной ручкой с обкусанным концом. Помимо следов Женькиной задумчивости, вставочка носила на себе две буквы — «А» и «К», вырезанные, очевидно, очень давно, но, по-видимому, не поддающиеся никакой расшифровке. Странно, правда ведь? И уж совсем непонятным было Женькино поведение, когда Юрочка Залесский, самый красивый и остроумный мальчик всех четырех курсов, брезгливо взял двумя пальцами вставочку с буквами и спросил:

— Простите, мсье... Какой фирмы это перо? Это «Паркер» или «Монблан»? Кто тот почтенный старичок, от которого вы унаследовали эту археологическую редкость?

Вот тут-то Женька и повел себя непонятно. Он осторожно вынул из Юрочкиных рук свою обкусанную деревяшку и неосторожно коротко ударил Юрочку в челюсть.

Юрочка на десять дней был освобожден от занятий по дикции и мастерству актера, а Женькина мама целый час разговаривала с директором училища у него в кабинете при плотно закрытых дверях. Женька сидел в приемной и ждал кары.

Дверь отворилась, и вышел директор. Женька встал.

— Какая у вас сейчас лекция, Каблуков? — спросил директор.

— История цирка, — мрачно ответил Женька.

— Так вот, пожалуйста, Каблуков, идите и изучайте историю цирка, — сказал директор и ушел к себе в кабинет.

Возмездия не последовало. Даже собрания не было! Странно, правда?

Кроме всего прочего, Женька умудрялся наделять неодушевленные предметы черточками человеческих характеров и, случалось, подолгу разговаривал с ними. У него были вещи-приятели, вещи-враги и вещи, к которым он относился равнодушно.

С вещами-приятелями Женька был всегда вежлив. В Москве, на Ордынке, недалеко от его дома, у него был «приятель» телефон-автомат. Несколько телефонных будок стояло в помещении почты — Женька хранил верность своему телефону. Даже тогда, когда все будки были свободны, а его автомат занят, Женька честно ждал своего «приятеля». Будка освобождалась, Женька заходил и, ласково похлопывая телефон по матовым серым бокам, начинал кормить его монетками, обзванивая всю Москву. Иногда в благодарность за искреннюю дружбу автомат дарил Женьке пару лишних монеток, и Женьку это радовало. Нет, что ни говорите, а Женька был человек странный... Странный и непонятный...

Даже когда Женька получил диплом, в котором черным по белому было написано, что он, Каблуков Евгений Александрович, поступил в Государственное училище циркового искусства тогда-то и, окончив его тогда-то, получил квалификацию артиста, странности Женькины не кончились.

Его партнеры к нему привыкли и любили его. Женька был хорошим акробатом и, как говорят в цирке, «куражливым», то есть смелым, а это очень важно быть «куражливым» в цирке...

Но порой даже партнеры поражались, глядя на Женьку. Как-то в одном из цирков Женька подружился с ослом. Осел принадлежал дрессировщику зверей.

Недели две Женька подлизывался к ослу и подкармливал его всякой всячиной. Осел лежал возле душевой в конце закулисного коридора. Женька ежедневно по нескольку часов в день проводил около осла. И однажды торжественно сообщил партнерам, что мог бы сделать с этим ослом совершенно потрясающий номер, так как осел узнает даже его, Женькины, шаги, а только сейчас слопал из его рук бутерброд с кетовой икрой, чего ни один осел в мире еще не делал!

Партнеры усомнились и недоверчиво покачали головой. На следующее утро во время репетиции дрессировщика Женька уселся в первый ряд и заявил партнерам, что сейчас они увидят, на что способен он, Женька.

Осла вывели в манеж, и дрессировщик, щелкая его кнутом по серенькому заду, стал учить осла ходить «испанским шагом». Осел понятия не имел об «испанском шаге», и дрессировщик нервничал.

Женька взглянул на партнеров и, тихонько сказав: «Вуаля!» — как-то особенно щелкнул двумя пальцами. Осел моментально повернулся в Женькину сторону и, совершенно забыв о дрессировщике, направился к Женьке. Он подошел к краю манежа и потянулся через барьер к первому ряду. Женька, довольно ухмыляясь, погладил осла и что-то ласково сказал ему. Осел опустился на колени, положил голову на барьер и преданно посмотрел на Женьку.

Дрессировщик бросил кнут в опилки и закричал не своим голосом, что он давно уже замечает, что Женька кормит осла всякой дрянью и сюсюкает с ним и что если ему, Женьке, приспичило стать дрессировщиком, то пускай ищет себе ослов где угодно, а не сбивает с толку бедных чужих животных! И вообще, пускай Женька немедленно убирается с его репетиции, не то он, дрессировщик, найдет на него, Женьку, управу!

Короче говоря, Женьку с треском выгнали из зрительного зала, а директор цирка влепил ему выговор и запретил подходить к ослу ближе чем на двадцать метров.

В течение нескольких дней Женька и осел с немой тоской и нежностью поглядывали друг на друга с расстояния, обусловленного дирекцией цирка.

Женькина партнерша сказала, что все это смахивает на историю Ромео и Джульетты. Партнер заявил, что лишь бы не отравился осел, а за Женьку он, дескать, спокоен. Сказал он это не без основания, так как ему показалось, что выговор охладил Женькину преступную страсть к дрессировке чужих ослов. Так оно и было: Женька больше не пытался дрессировать «бедное чужое животное». Однако ни у Женьки, ни у осла расположение друг к другу не пропало. Ни скандал в манеже, ни выговор в приказе не могли повлиять на настоящую мужскую дружбу осла и Женьки.

Приятели встречались тайно. Поздно вечером, когда заканчивалось представление и парадные входные двери цирка запирались изнутри на громадные амбарные замки, Женька приходил в конец закулисного коридора. Осел лежа жевал сено, а Женька, усевшись рядом, рассказывал ему события минувшего дня.

Но однажды в цирк пришел приказ отправить дрессировщика со всеми его животными в другой город, в другой цирк.

И Женька очень разволновался. У него все, буквально все валилось из рук. К счастью, в цирке был выходной день и на работе номера это не отразилось. С утра и до позднего вечера во дворе цирка шла погрузка. Реквизит и клетки с мелкими животными ставились на грузовики и увозились на станцию. К вечеру пошел противный дождь. В цирке остались крупные животные: слон, две зебры и осел. Даже медведи и те уже уехали.

— Крупные животные, — сказал дрессировщик, — пойдут на вокзал своим ходом.