Серебряный ангел - Северская Мария - Страница 7

– И вообще ты едешь с нами, – неожиданно пришла на помощь Ира. Затем она подошла к Насте и горячо зашептала ей в ухо: – Не забудь поговорить с Портновым обо мне. Времени у тебя будет достаточно. Выясни, как он ко мне относится. Вечером позвоню – расскажешь.

– Есть! – прошептала в ответ Настя.

Долго они шли молча, не зная, как начать разговор.

Дождь не переставал, но и не усиливался. С неба по-прежнему сеялись мелкие противные капли.

– Тем, – наконец не выдержала Настя. – Если хочешь, езжай, чего тебе со мной мокнуть. Ты на велосипеде уже через полчаса дома будешь. – И замерла, боясь, что он последует ее совету, сядет на велосипед и, помахав ей рукой на прощание, растворится в мокрых переулках.

– Не хочу. Я люблю дождь, – вопреки ее ожиданиям ответил Артем. – Или ты хочешь остаться одна?

– Нет, не хочу, – поспешно произнесла девушка. Слишком поспешно, но ее спутник этого не заметил.

– Не напрягайся, если не знаешь, о чем говорить, – сказал Портнов. – Можем просто молчать.

– Хорошо, – улыбнулась Настя. И, как в лесу, в первые минуты встречи, почувствовала, как становится легче.

Мимо, шелестя колесами по мокрому асфальту, ехали машины, брели под зонтами редкие прохожие. Пахло осенью – влажной землей, грибами, почему-то хвоей – словно в лесу после дождя. От хлебозавода доносился аромат горячего хлеба и булочек с корицей.

– Зайдем? – кивнул на дверь Артем.

– Зайдем, – улыбнулась в ответ Настя.

Фекла остался ждать под козырьком крыльца, а заодно сторожить велосипед.

Дальше они шли, поедая свежайшие, теплые еще булочки и запивая вишнево-яблочным соком из большого, неудобного пакета. Передавали его из рук в руки, иногда соприкасаясь пальцами, и тогда по Настиному телу шел жгучий ток.

Она прикасалась губами к пакету с соком и невольно думала о том, что только что то же самое делал Артем.

«Это почти как целоваться, – решила девушка. – Через картон».

Передавая в очередной раз пакет, широко улыбнулась.

Настя и не заметила, как они с Артемом разговорились – сначала о музыке, затем о школе, о собаках, кино, книгах. Артем долго восхищался ее голосом, вместе вспомнили, как им аплодировали соседи, посмеялись. И только уже стоя перед своим подъездом, Настя вспомнила об Ириной просьбе.

– Артем, – окликнула она уже уходящего парня. – Я совсем забыла... – И замялась, не зная, как спросить – в лоб вроде неудобно, а больше ничего на ум не приходит.

– Ну, говори. – Портнов подошел к ней и теперь стоял ровно напротив, так что Настин взгляд упирался в его плечо.

– Ты нравишься моей подруге – Ире, – пролепетала она. – Она просила узнать, как ты к ней относишься. – Теперь она чувствовала себя полной дурой.

Артем резко выдохнул – так, что под напором воздуха шевельнулась Настина челка.

– Ира... Она... Как бы это сказать... – Он явно не знал, как сформулировать так, чтобы никого не обидеть.

– Она замечательный человечек, – сама до конца не понимая, зачем это делает, перла напролом Настя. – Навязчивый, правда, иногда немного. Но это только оттого, что ты ей очень нравишься. – Ей казалось, что на ее щеках полыхает настоящий пожар, будто она не про Иркины чувства говорит, а про свои собственные.

– Ты хочешь, чтобы я с ней встречался? – словно через силу спросил Портнов.

Настя подняла на него глаза.

– Просто будь с ней помягче, – попросила она. – Она и правда хорошая.

– Я постараюсь, – пообещал Артем.

От беседы у подъезда осталось ощущение недоговоренности и какой-то искусственности, что ли. Словно паровоз шел-шел по одной колее, а потом его подняли и резко переставили на другую, вскоре закончившуюся тупиком.

И вроде все было хорошо, и Ирка, позвонившая вечером, осталась довольна, а Насте все казалось, что они с Артемом должны были говорить вовсе не о Степановой, и ждал он от нее других слов. Вот только каких, она не знала.

Теперь они встречались чаще. Артем органично, словно всегда так и было, влился в компанию, и после школы они ходили домой все вместе: Настя с Семушкиным, Ира и он, ну и Воробьева. Иногда тем же составом гуляли с Феклой.

Портнов сдержал свое обещание – стал больше внимания уделять Ире, звонил ей пару раз, чем она тут же похвасталась Насте, сообщив, что совсем скоро они станут настоящей парой – это, мол, дело решенное.

А вот Настя с ним больше не разговаривала тет-а-тет, как тогда. Она даже задавалась вопросом, а была ли та прогулка от лесопарка домой, те булочки, тот пакет с соком, то доверие, возникшее между ней и Артемом? Может, стоило тогда сказать не об Иркиных чувствах, а о собственных? При мысли об этом становилось неуютно.

«Нет, лучше пусть все идет своим чередом, – думала Настя. – Он сам должен выбрать, и если ему нравлюсь я, а не Ира, сделать первый шаг».

С ней рядом по-прежнему почти все время находился Семушкин, болтал о своем, поджидал у подъезда, несмешно шутил.

Шел ноябрь, и Настя все чаще стала задумываться о зимних каникулах и поездке к родителям.

В Москве то и дело выпадал снег, но лечь насовсем не успевал – таял и превращался в противную, хлюпающую под ногами слякоть. А Насте хотелось настоящей зимы – с сугробами, Новым годом, с оранжевыми мандаринами, пушистой елкой и ароматом кофе с корицей, который каждое утро варила мама.

Настя жутко скучала – до слез. Порой даже думала, а правильно ли поступила, не оставшись в Норвегии, но неизменно натыкалась на укоризненный взгляд Феклы, и ей становилось стыдно.

Ирка с Воробьевой стали все чаще напрашиваться к ней в гости. Сначала Настя приглашала их охотно – вместе веселее, но затем ей надоели бесконечные разговоры о парнях, моде и косметических новинках. К тому же Лена то и дело задавала Насте вопросы про их отношения с Семушкиным, из чего Настя сделала вывод, что сама Лена к нему глубоко неравнодушна.

На Новый год в школе решено было устроить дискотеку и капустник, причем и то и другое, по старой школьной традиции, легло на плечи старшеклассников. Например, Артем согласился выступить с несколькими своими песнями, и Настя жалела, что не сможет увидеть его выступление собственными глазами.

Все в компании знали, что утром двадцать третьего декабря Настя улетит в Норвегию и вернется назад только десятого января.

Билеты были уже куплены и лежали в ящике письменного стола, в подаренной мамой резной деревянной шкатулке. Девушка то и дело доставала их, словно не веря, что уже совсем скоро улетит и у нее будет самое настоящее европейское Рождество – с Санта-Клаусом, украшенным разноцветными огнями Осло, а главное – с мамой и папой и, возможно, даже Ибрагимом, который обещал вырваться на пару дней. Жаль, только без Феклы, но насчет него Настя уже железно договорилась с тетей и дядей. Они пообещали, что будут смотреть за ним, как за маленьким ребенком, и даже Новый год встретят в Настиной квартире, чтобы не оставлять его одного.

Все планы чуть было не пошли прахом.

Двадцать второго декабря весь день шел снег, и Настя радовалась, что, видимо, и в Москве будет снежный Новый год, и не только ей в Норвегии удастся вдоволь наваляться в сугробах и наиграться в снежки, но и остающимся дома друзьям.

Едва закончились занятия в школе, она поспешила домой. До вечера предстояло переделать уйму дел: выгулять Феклу, собрать вещи и дать тете Нине последние инструкции.

Когда Настя после прогулки с псом грела себе обед, раздался телефонный звонок. Она подскочила к аппарату, сняла трубку.

– Алло! Настя! Ты дома? – спросила трубка голосом тети Нины.

– Вообще после обеда как раз к вам собиралась, – ответила девушка.

– Я сама через двадцать минут буду у тебя, – сообщила родственница, и что-то Настю в ее голосе напрягло.

– Что-нибудь случилось? – разволновалась она.

– Поговорим при встрече. Скоро буду. – И в Настино ухо полились короткие гудки.

Нина позвонила в дверь племянницы спустя полчаса. За это время девушка, несмотря на волнение, влила в себя тарелку супа, поставила чайник и теперь сидела, то и дело поглядывая на часы на стене кухни, стараясь не давать ходу дурным предчувствиям, рвущимся в душу.