Сумеречный взгляд - Кунц Дин Рей - Страница 32

Мертвец не возвращался к жизни.

Только безумцы искренне уверяют, что видели ходячие трупы.

Я не был безумцем.

Не был.

Я уставился на лежащего подо мной мертвеца, и мало-помалу бешеное дыхание успокоилось. Частое, как у зайца, сердцебиение тоже улеглось.

Ну вот. Так-то лучше.

Я снова задался вопросом, почему Джоэль Так похоронил труп вместо меня и почему, оказав такую услугу, он не явился за вознаграждением? И потом, для чего ему было делать это, по сути, на своей территории? Зачем делать себя соучастником убийства? Ну, разумеется, если он не знал, что я убил не человека. Возможно ли такое, чтобы он, при помощи третьего глаза, тоже видел гоблинов и мое стремление убивать нашло отклик в его душе?

Как бы ни обстояло дело, сейчас было не время раздумывать о таких вещах. В любой момент патрульная служба безопасности может проехать мимо Шоквилля и увидеть, что здесь горит свет. И хотя теперь я был балаганщиком, а не нарушителем границы, как две ночи назад, они все равно наверняка захотят узнать, что я делаю в аттракционе, которым не владею и в котором не работаю. Если же они обнаружат могилу или, еще того хуже, труп, мой статус балаганщика не спасет меня от ареста, следствия и пожизненного заключения.

Обеими руками я стал сбрасывать кучки земли обратно в полуоткрытую могилу. Влажная земля посыпалась на руки мертвеца, и тут же одна его рука дернулась, выбросив комья грязи наружу, попав ими мне в лицо. Другая рука тоже судорожно дернулась, похожая на раненого краба. Глаза, затянутые катарактой, моргнули. Я свалился с ног, и пока я полз прочь, труп поднял голову и начал выкарабкиваться из места — не совсем — последнего — упокоения.

Это было не видение.

Это происходило на самом деле.

Я закричат. Но ни звука не вырвалось у меня из груди.

Я бешено потряс головой из стороны в сторону, непоколебимый в своем отрицании этого невероятного зрелища. Мне казалось, что труп поднялся только потому, что несколько секунд назад я представил себе, что события будут развиваться именно таким дьявольским образом, и эта безумная мысль вдруг материализовалась, воплотив кошмар в реальность — как будто мое воображение было джинном, принявшим мои худшие опасения за желания и поспешившим исполнить их. А если это так, значит, я сумею загнать джинна обратно в бутылку своим нежеланием этого кошмара и буду спасен.

Но как бы отчаянно я ни мотал головой, как бы безнадежно ни отказывался верить своим глазам, труп не улегся на свое место и не прикинулся трупом. Пальцы, белые, как личинки жука, нащупали края могилы, и он принял сидячее положение, глядя прямо на меня. Рыхлая земля высыпалась из складок рубашки, грязные волосы были спутаны и всклокочены.

Я полз по полу до тех пор, пока мой зад не уперся в холстяную перегородку, разделявшую этот стенд с соседним. Мне хотелось вскочить на ноги, перемахнув через канат, перегораживающий вход в загончик, и бежать отсюда куда глаза глядят, но это желание имело не больший успех, чем попытка закричать.

Труп ухмыльнулся, и комья влажной земли высыпались из открывшегося рта, хотя между зубов по-прежнему оставалась земля. Известково-белый оскал черепов, лишенных плоти, сочащаяся ядом усмешка змеи, плотоядный взгляд Лугоши из-под плаща Дракулы — все бледнело перед этими гротесково сложенными бескровными губами и забитыми грязью зубами.

Мне удалось подняться на колени.

Труп непристойно ворочал языком, выталкивая сырую землю изо рта. Слабый стон — скорее усталый, чем угрожающий, вырвался у него, едва уловимый звук, нечто среднее между кваканьем и лопаньем пузырька.

Я судорожно вздохнул и обратил внимание, что поднимаюсь на ноги точно во сне, будто накачанный мерзким газом, который гоблин выпустил в меня.

Вытерев с уголка одного глаза обжигающе соленый холодный пот, я вдруг обнаружил, что припал к земле, выгнув спину, сгорбив плечи, низко опустив голову, точно человекоподобная обезьяна.

Но что делать дальше, я не знал, только понимал, что убежать отсюда я не могу. Надо как-то расправиться с этим ненавистным созданием, убить его снова и сделать на этот раз все как надо, господи Исусе, потому что если я не разделаюсь с ним, тогда он выберется отсюда, доберется до гоблинов, которые окажутся поблизости, и расскажет им, что я сделал с ним, и тогда они узнают, что я могу видеть сквозь их обличья, и вскоре весь их род узнает обо мне, и они организуются и начнут охотиться за мной, потому что я представляю для них угрозу, какой не представляет для них больше никто из людей.

Теперь я видел под катарактами, закрывавшими глаза, под самими глазами слабое красное свечение, кровавый свет других глаз, глаз гоблина. Тусклый отсвет. Слабый язычок адского пламени. Не прежнее яркое пламя. Просто неяркие вспышки золы в каждом затуманенном зрачке. Я не мог различить других гоблинских черт — ни рыла, ни зубастой морды, только эти ненавистные глаза — возможно потому, что чудовище ушло слишком далеко по дороге смерти и не могло вернуть свой истинный облик обратно в человеческую оболочку. Совершенно очевидно, что такое было невозможно. Его глотка была сплошной зияющей раной, черт возьми, и его сердце перестало биться две ночи назад в павильоне электромобилей, и он перестал дышать, во имя всего святого, он же не дышал двое суток, пока лежал в могиле под полом аттракциона — он до сих пор не дышал, насколько я мог заметить, — и он потерял слишком много крови, чтобы у него наладилось кровообращение.

Его ухмылка стала еще шире, пока он с усилием пытался выбраться из полуразрытой могилы. Но его тело по-прежнему находилось под тяжестью полуторафутового слоя земли, и ему было нелегко освободиться. Однако он все же продолжал раскапывать себя и с трудом ползти наверх, с огромными усилиями и дьявольской целеустремленностью, конвульсивно дергаясь при этом, точно сломанный механизм.

Когда я оставил его среди электромобилей, он был мертв, это точно, но, как видно, искра жизни сохранилась в его теле. Очевидно, их род каким-то образом мог побороть смерть, отступить от нее, когда нормальному человеку не оставалось иного выбора, кроме как сдаться. Они отступали — куда? — может быть, в состояние «подвешенной жизни», или чего-нибудь в этом роде, сворачивались в клубок, ревниво оберегая чуть теплую зону жизненных сил, поддерживая слабое горение. А дальше что? Могли почти мертвый гоблин мало-помалу раздуть эти угли в легкий огонек, затем разжечь из этого огонька снова мощное пламя, восстановить свое разрушенное тело, оживить сам себя и вернуться на свет из могилы? Если бы я не раскопал этого гоблина, могло бы случиться так, что его изувеченная глотка исцелилась, мог бы он каким-то чудом восстановить кровообращение? А через пару недель, когда ярмарка будет далеко отсюда и ярмарочная площадь опустеет, не повторил бы он — в омерзительнейшем варианте — историю Лазаря, открыв свою могилу изнутри?

Я почувствовал, как качаюсь на краю психической пропасти. Если я до сих пор сохранил рассудок, то сейчас я, как никогда, был близок к сумасшествию.

Мыча от бессилия, не в состоянии управлять своими явно небольшими силами, бездыханный, но дьявольски оживший труп начал пальцами рыть землю, давившую на нижнюю часть его тела, сгребая грунт в сторону с медленным, тупым усердием. Его опалово-молочного цвета глаза ни на секунду не отрывались от меня, пристально уставившись из-под низкого, вымазанного грязью лба. Он был слаб, да, но с каждый секундой, пока я корчился у стены, парализованный ужасом, он становился сильнее. Со всевозрастающей яростью он набрасывался на окружающую его почву, и неясное пламя его красных глаз разгоралось все ярче.

Нож.

Мое оружие лежало возле могилы. Лампочка, висевшая на проводе у меня над головой, качалась под порывами ветра, и яркий отсвет струился туда и обратно вдоль стального лезвия, создавая впечатление скрытой в нем магической силы, как будто это был не обычный нож, а настоящий Экскалибур, легендарный меч Роланда. И в самом деле, для меня в тот момент этот нож был такой же ценностью, как волшебный меч, извлеченный из скалы, заменявшей ему ножны. Но чтобы взять этот нож, мне придется подобраться к полуожившей твари на расстояние, с которого она сможет меня достать.