Сумеречный взгляд - Кунц Дин Рей - Страница 24

Я насмотрелся достаточно фильмов про «летающие тарелки», так что фантастических идей у меня было — хоть ведром черпай. А после того, как я увидел своего первого гоблина, я стал страстным читателем научной фантастики, в надежде, что какой-нибудь писатель уже сочинил такую ситуацию и выдал некое объяснение, которое подошло бы мне, как подошло оно придуманным им героям. Из этого множества цветистых историй я извлек множество версий, над которыми размышлял: гоблины могли быть пришельцами из далекого чужого мира, чей корабль потерпел здесь крушение, либо они приземлились специально, чтобы поработить нас, или чтобы проверить, подходим ли мы для равноправного участия в правительстве галактики, или просто чтобы украсть весь наш уран, необходимый для сверхмощных двигателей их космических кораблей, или они всего лишь хотели запаковать нас в пластиковые тюбики, чтобы побаловать себя вкусными закусками во время длительных и скучных путешествий по спиральным рукавам галактики. Я обдумывал и эти возможности, и множество других, не отбрасывая ничего — не важно, насколько безумно или глупо они звучали, но у меня оставались сомнения по поводу любого из объяснений, которые давали мне научно-фантастические книги. Для начала, я сильно сомневался, чтобы раса, способная летать в космосе по многу световых лет, пролетела такое гигантское расстояние только для того, чтобы угробить свой корабль при приземлении.

У них должны были быть безупречные машины, их компьютеры не могли дать сбоя. К тому же, если бы такая развитая цивилизация хотела поработить нас, война закончилась бы за день. Так что, хоть я и провел над этими книгами уйму увлекательных часов, они не бросили мне ни соломинки, за которую я мог бы уцепиться в трудную минуту, не дали никакого понятия о гоблинах и, уж конечно, ни единого намека на то, как с ними поступать и как их победить.

Сама собой напрашивалась еще одна версия — что это демоны, поднявшиеся прямиком из ада и получившие от сатаны умение затуманивать людям разум так, что, глядя на них, мы видели таких же людей, как мы сами. Я верил в бога (или говорил себе, что верю), и наши с ним взаимоотношения иногда принимали характер такого противоборства (по крайней мере, с моей стороны), что мне не составляло труда поверить, что он способен допустить существование такого мерзкого места, как ад. Мои старики были лютеране. Почти каждое воскресенье они брали меня, Сару и Дженни в церковь, и временами мне хотелось вскочить на церковную скамью и закричать на священника: «Если бог благ, почему же он допускает, чтобы люди умирали? Почему он наслал рак на такую славную женщину, как миссис Харли, что жила неподалеку от нас? Если он такой хороший, что ж он допустил, чтобы сын Томпсонов погиб в Корее?» Моя потрепанная вера не мешала мне рассуждать здраво, и я дошел до решения, что истина о бесконечной божьей милости противоречит жестокости мироздания, созданного им для нас. Таким образом, ад, вечное проклятие и демоны были не просто объяснимы, но казались почти что существенной частью вселенной, созданной божественным архитектором, таким же на первый взгляд упрямым и нелогичным, как тот, кто начертал планы для нас.

И все же, веря и в ад, и в демонов, я не мог согласиться, что существование гоблинов можно объяснить с помощью этой мифологии. Если они поднялись из ада, тогда в них должно быть что-то... ну, что-то космического масштаба, в их действиях должны чувствоваться высшее знание и замысел, а я не ощущал ничего похожего в слабом психическом поле, которое они излучали. Более того, посланцы Люцифера наверняка обладали бы бесконечной мощью, а эти гоблины были во многом гораздо слабее меня и не обладали никакими из сверхъестественных способностей, присущих мне. И они были слишком уязвимы, чтобы быть демонами. Никаким топором, ножом или ружьем нельзя одолеть приспешников сатаны.

Если бы в их облике было больше от собаки и меньше от свиньи, я бы почти поверил, что это вервольфы, оборотни, хотя они рыскали среди нас все время, а не только в полнолуние. Как и легендарные вервольфы, они, видимо, обладали способностью менять облик, со сверхъестественным мастерством имитируя человека, но если было нужно, они принимали свое истинное ужасающее обличье, как тогда в павильоне электромобилей. Если бы они питались кровью в буквальном смысле, я бы остановился на версии о вампирах, сменил бы имя на «доктор ван Хельсинг» и принялся бы (издавна и успешно) заострять целый лес осиновых кольев. Но ни одно из этих объяснений не казалось мне подходящим. И все же я был уверен, что другие экстрасенсы тоже видели гоблинов еще сотни лет назад, и из этих-то видений и возникли первые легенды о людях, способных превращаться в летучих мышей и ужасных волков. В самом деле, Влад, Сажающий на Кол, реально существовавший трансильванский правитель, чей кровожадный интерес к потрясающим воображение массовым казням вдохновил писателей на создание образа Дракулы, вполне возможно, был гоблином — ведь Влад был человеком, которому нравилось упиваться человеческим страданием, а это главная черта всех гоблинов, которых я имел несчастье наблюдать.

В общем, тем вечером, сидя в желтом «Кадиллаке» по пути из Йонтсдауна, я задавал себе привычные вопросы и напрягал мозг, чтобы найти и не упустить хоть какое-то объяснение, но оставался полностью во мраке неведения. Я мог бы избавить себя от этих усилий, загляни я в будущее — всего на несколько дней вперед, — настолько близок я был к тому, чтобы узнать правду о гоблинах. Я не знал, что меня ждет разгадка. Мне было суждено узнать правду сразу по завершении ярмарочного представления в Йонтсдауне. И когда я в конце концов узнаю о происхождении и побуждениях ненавистных гоблинов, все мигом встанет на свои места и приобретет ясный и ужасный смысл, и я возжелаю — так же страстно, как Адам, когда за ним захлопнулись врата рая, — никогда не иметь этого знания. Но пока что я притворялся спящим, приоткрыв рот и болтаясь всем телом вслед за вихляниями и толчками «Кадиллака», а сам рвался к пониманию, жаждал объяснения.

Когда мы вернулись на ярмарку братьев Сомбра, было полшестого вечера пятницы. Солнце еще заливало аллею светом, но фонари уже зажглись. Повсюду толпились простаки.

Я направился прямиком к силомеру, отпустил Марко, подменявшего меня, и приступил к делу — освобождать проходивших мимо от груза монет и купюр, отягощавших их карманы.

За весь долгий вечер ни один гоблин не появился на проезде, но это меня не утешало. В Йонтсдауне аллея будет кишеть гоблинами, на той неделе они заполнят площадь, и больше всего их будет возле чертова колеса, их лица будут лосниться от садистского предвкушения несчастья.

Марко вернулся в восемь, сменив меня на час, чтобы я успел поесть. Я не был особенно голоден и отправился пройтись по ярмарке просто так, а не в сторону забегаловки, и через несколько минут очутился перед входом в Шоквилль, шоу «десять в одном», хозяином которого был Джоэль Так.

Через весь фасад аттракциона тянулась афиша, возвещавшая сенсацию:

«ЛЮДИ-УРОДЦЫ ИЗ ВСЕХ УГОЛКОВ ЗЕМЛИ».

В смелых пестрых изображениях Четырехрукого Джека (индейца с двумя парами рук), Лилы — Татуированной Леди, Глории Нимз, весящей 750 фунтов («самой толстой женщины на свете»), и других уродов — и от рождения, и тех, кто сами себя изуродовали, — безошибочно угадывалась работа Халявщика — Дэвида С. Уатта, последнего великого художника, работавшего для цирков и ярмарок, чьи афиши украшали палатки владельцев мелких шоу, которые могли позволить себе приобрести его работы. Судя по тому, какие зрелища были обещаны в здешнем «десять в одном», Джоэль Так мог позволить себе не только афишу Уатта — внутреннее убранство палатки также было оформлено с мастерством, присущим лишь эксцентричному дарованию Уатта.

Ближе к сумеркам перед Шоквиллем собралась уйма народу, глазевшего на причудливые изображения, созданные мастерством Уатта, и слушавшего болтовню зазывалы. Несмотря на показное нежелание смотреть на уродство и то и дело звучащие реплики, что недостойно выставлять несчастных калек на всеобщее обозрение, большинство, несомненно, стремилось зайти внутрь. Многие чувствительные дамы явно хотели, чтобы их как бы насильно заставили решиться на столь рискованное путешествие, и основная масса — и мужчины, и женщины — шаг за шагом двигалась к билетной кассе.