Призрачные огни - Кунц Дин Рей - Страница 47

Шарп продолжал сжимать руку Сары, она плакала все сильнее. Другой рукой, лежащей у нее на груди, он толкал девушку на подушки, одновременно уговаривая успокоиться, и она старалась ему угодить, сдержать слезы, но Шарп все жал ее руку, и Пик уже хотел вмешаться, и пусть к черту летит карьера, его будущее в Бюро, не может он спокойно смотреть на такое издевательство. Он даже сделал шаг к кровати…

Но тут дверь широко распахнулась, и в палате, как бы выйдя из столба света, ворвавшегося из коридора, возник Утес. Именно так подумал Джерри Пик об этом человеке, едва он его увидел: Утес.

— Что здесь происходит? — спросил Утес голосом одновременно тихим, мягким, низким, но не слишком, и повелительным.

В мужчине роста было меньше шести футов, скорее пять футов одиннадцать дюймов, на несколько дюймов меньше, чем в Шарпе, да и весил он приблизительно сто семьдесят фунтов, то есть на полсотни фунтов меньше, чем Шарп. Но стоило ему войти в палату, он стал казаться самым крупным мужчиной здесь и продолжал казаться таким, даже когда Шарп выпустил руку девушки, встал и вскричал:

— Какого черта вам тут нужно?

Утес включил верхние лампы дневного света и прошел дальше в комнату, захлопнув за собой дверь. На взгляд Пика, ему было около сорока, хотя лицо казалось старше, так как было мудрым. Коротко стриженные темные волосы, высушенная солнцем кожа и решительные черты, как будто грубо высеченные из гранита. Ярко-голубые глаза напоминали глаза Сары, только более чистые, пронзительные, с решительным взглядом. Когда он на секунду остановил их на Пике, тому захотелось залезть под кровать и спрятаться. Утес был крепко сбит и мощен, и, хотя по габаритам уступал Шарпу, он казался намного сильнее, значительнее, как будто весил ровно столько же, сколько и Шарп, только ему удалось спрессовать свои ткани до неестественной плотности.

— Пожалуйста, уйдите и подождите меня в холле, — спокойно распорядился Утес.

Пораженный Шарп сделал несколько шагов и навис над ним:

— Я спросил, кто вы такой, черт побери.

Руки и запястья Утеса были слишком большими для его тела: длинные, толстые пальцы, крупные суставы, каждая жилка и вена резко выделялась, как будто эти руки были высечены из мрамора скульптором, отличающимся большой любовью к деталям. Пик сознавал, что такие руки у Утеса не от рождения, что они стали такими в результате каждодневной изнурительной физической работы где-нибудь в кузнице или каменоломне, или, учитывая его загорелый вид, в поле. И не на современной, хорошо механизированной ферме с тысячью машин для облегчения труда и достаточным числом наемных работников. Нет, если у него и была ферма, он начал дело, имея мало денег, земля была каменистой, и ему пришлось и в холод и в дождь своим трудом заставлять ее приносить урожай и делать ферму прибыльной собственным потом, кровью, временем, надеждами и мечтами, и результаты этой трудной и успешной борьбы отразились на его лице и руках.

— Я ее отец, Фельзен Киль, — сказал Утес Шарпу. Тоненьким изумленным голосом без тени страха Сара Киль произнесла:

— Папа.

Утес двинулся было мимо Шарпа к дочери, которая сидела на кровати, протянув к нему руку.

Шарп встал на его пути, наклонился к нему, навис над ним и сказал:

— Вы сможете поговорить с ней, когда мы закончим допрос.

Утес спокойно посмотрел на Шарпа с невозмутимым выражением, и Пик не просто обрадовался, он пришел в восторг, поняв, что этого человека Шарпу запугать не удастся.

— Допрос? А по какому праву вы ее допрашиваете? Шарп достал из кармана бумажник, открыл его и показал свое удостоверение:

— Я — федеральный агент и веду сейчас срочное расследование, касающееся вопросов национальной безопасности. У вашей дочери есть сведения, которые мне необходимо получить как можно скорее, а она не хочет нам помочь.

— Если вы выйдете в холл, — мягко сказал Утес, — я с ней поговорю. Уверен, она делает это не из злого умысла. Девочка в беде, это верно, и она многое себе напозволяла, но у нее доброе сердце, в нем нет злобы.

— Нет, — отрезал Шарп, — это вы выйдете в холл и подождете.

— Пожалуйста, уйдите с дороги, — попросил Утес.

— Послушайте, мистер, — проговорил Шарп, надвигаясь на Утеса и глядя на него сверху вниз, — если вы нарываетесь на неприятности, вы их получите, можете не сомневаться, и навалом. Вы препятствуете федеральному агенту и даете ему таким образом право обращаться с вами как ему заблагорассудится.

Утес прочитал имя на удостоверении и произнес:

— Мистер Шарп, прошлой ночью меня разбудил звонок миссис Либен, она сказала, что я нужен дочери. Я ждал этого очень долго. Сейчас самый разгар полевых работ, трудное время…

Парень-таки был фермером, ей-богу, что придало Пику новую уверенность в собственных способностях как аналитика. В до блеска начищенных ботинках городского типа, синтетических брюках и накрахмаленной белой рубашке, Утес явно чувствовал себя не в своей тарелке, как типичный деревенский житель, вынужденный сменить рабочую одежду на непривычные тряпки.

— …очень трудное время. Но сразу же после звонка я оделся, в середине ночи проехал сто миль на пикапе из Канзаса, взял билет на самый ранний рейс в Лос-Анджелес, затем пересел там на рейс в Палм-Спрингс, на такси…

— Ваши путевые заметки меня совершенно не интересуют, — перебил Шарп, все еще загораживая ему дорогу.

— Мистер Шарп, я смертельно устал, что я и пытаюсь вам объяснить, но я хотел поскорее увидеть мою девочку, а она, судя по всему, плакала, и это меня сильно расстраивает. Хотя я и редко выхожу из себя и вообще стараюсь избегать неприятностей, я не знаю, что я сделаю, если вы будете обращаться со мной все так же высокомерно и не дадите мне выяснить, почему моя дочка плачет.

Лицо Шарпа исказилось от гнева. Он сделал полшага назад, чтобы обеспечить себе возможность положить одну из своих огромных лапищ на грудь Утеса.

Пик не знал, что собирается сделать Шарп — вывести отца Сары из палаты или оттолкнуть его к стене. Он так и не узнал, что именно, потому что Утес взял Шарпа за запястье и без малейшего усилия опустил его руку вниз. Вероятно, он сжал его руку так же сильно, как только что заместитель директора жал руку Сары, потому что Шарп побледнел, красные пятна гнева исчезли, а в глазах появилось что-то странное.

Утес отпустил руку Шарпа:

— Я знаю, что вы — федеральный агент, я всегда уважительно относился к закону. Понимаю, вы можете подумать, что я вам препятствую, и воспользоваться этим, чтобы ударить меня и надеть наручники. Но я считаю, что ни вам, ни вашему Бюро не будет никакой пользы, если вы меня изобьете, тем более что я пообещал вам уговорить дочку все рассказать. Как вы думаете?

Пику захотелось зааплодировать. Но он сдержался.

Шарп стоял, тяжело дыша и дрожа, но постепенно его затуманенные яростью глаза прояснились, и он встряхнулся тем же манером, каким иногда встряхивается бык, чтобы прийти в себя после неудачной попытки атаковать плащ матадора.

— Ладно. Я только хотел получить информацию побыстрее. Все равно каким способом. Может, вам и удастся сделать это быстрее, чем мне.

— Благодарю вас, мистер Шарп. Дайте мне полчаса…

— Пять минут, — перебил Шарп.

— Согласитесь, сэр, — мягко возразил Утес, — мне же нужно время, чтобы поздороваться с дочкой, обнять ее, ведь я не видел ее полтора года. И на то, чтобы она рассказала, в какую беду попала, тоже нужно время. С этого придется начать, не могу же я сразу засыпать ее вопросами.

— Полчаса — чертовски долго, — заявил Шарп. — Мы преследуем человека, очень опасного преступника, и мы…

— Если мне придется пригласить адвоката, на что моя дочь имеет право как гражданка страны, пройдет несколько часов, пока он приедет и…

— Полчаса, — отрезал Шарп, — и ни одной минутой дольше, черт возьми. Я буду в холле.

Пик уже уяснил, что заместитель директора — садист и педофил, что было очень важно знать. Теперь он сделал очередное открытие: глубоко в душе этот сукин сын трус. Верно, он вполне способен выстрелить тебе в спину или, подкравшись тайком, перерезать горло, такие подвиги — вполне в его духе, но в схватке лицом к лицу, если ставки велики, он струхнет. И это еще более важная информация.