Помеченный смертью - Кунц Дин Рей - Страница 12

В этот раз, однако, вода не помогла. И когда Леланд обтерся полотенцем, все приметы близкого приступа были налицо: головокружение, яркие светящие точки, вращающиеся перед глазами, тысячи маленьких булавок, колющих правый глаз изнутри; потом точки стали расплываться в большие круги. Леланд стал терять равновесие и постоянно ощущал легкую тошноту...

Тут он вспомнил, что не завтракал и не ужинал, да и обедал лишь наполовину. Возможно, голод спровоцировал приступ головной боли. Леланд оделся и вышел на улицу. Там он воспользовался торговыми автоматами и купил себе немного еды. В плохо освещенном холле мотеля Леланд пообедал печеньем с ореховым маслом и двумя бутылками кока-колы.

И все равно боль не проходила. Теперь где-то внутри его образовался эпицентр, который ритмичными волнами посылал боль к голове. Она уже стала невыносимой, и Леланд не мог двинуться без того, чтобы не обострить ее. Он приложил руку ко лбу, и тут же как будто адская молния пронзила его; судя по всему, начиналась лихорадка.

Он вытянулся на постели, сжав в огромных кулаках серую простыню, и через несколько мгновений горячка уже сотрясала его. Больше двух часов он неподвижно лежал на спине, тело его одеревенело, он обливался ледяным потом. В конце концов, когда приступ закончился, Леланд, изможденный, словно выжатый лимон, тихо постанывая, не заметил, как состояние полутранса, в котором он находился, сменилось беспокойным, но относительно безболезненным сном.

Как всегда, ему снились кошмары. В его отключенном от реальности сознании дьявольским калейдоскопом плясали уродливые существа; образы, сменяя друг друга, выплывали из памяти в жутких, детализированных подробностях: длинные тонкие лезвия кинжалов, с которых в женскую узкую ладонь капала кровь, черви, ползающие по трупу, огромные груди, в которых он тонул, миллионы бегущих тараканов, толпы красноглазых крыс, готовых броситься на него, пары, совокупляющиеся в экстазе на мраморном полу, перепачканном кровью, обнаженная Куртни, револьвер, всаживающий пули одну за другой в живот женщины...

Затем, когда этот ужас закончился, Леланд проснулся и так и не смог заснуть вновь. Он застонал и сел на постели, сжимая обеими руками голову. Боль прошла, но воспоминания о ней повергали его снова в агонию. Как всегда, он опять почувствовал себя несказанно беспомощным и ранимым. И одиноким. Таким одиноким, что едва мог вынести это.

— Не надо так, — сказала Куртни, — ты не один, я здесь с тобой.

Леланд поднял глаза и увидел ее сидящей на другом конце кровати. В этот раз он ни капли не был удивлен ее волшебным появлением.

— Это было ужасно, Куртни, — сказал он.

— Головная боль?

— И кошмары.

— Ты ходил к доктору Пенбэйкеру?

— Нет.

Леланд слышал ее мягкий, нежный голос, будто он шел из глубокого тоннеля. Приглушенный тон, как это ни странно, гармонировал с обшарпанной обстановкой комнаты.

— Тебе следовало бы сходить к доктору Пенбэйкеру и...

— Я не желаю о нем слышать!

Куртни замолчала.

Прошло несколько минут, потом Леланд сказал:

— Когда твои родители погибли из-за несчастного случая, я был рядом с тобой. Почему же тебя не было со мной, когда все это начало происходить?

— Неужели ты не помнишь, Джордж, что я тебе сказала тогда? Я осталась бы с тобой, если бы ты захотел принять мою помощь. Но когда ты отказался признать, что твои приступы мигрени и проблемы в общении с окружающими могут быть вызваны...

— О, ради всего святого, замолчи! Замолчи! Ты грязная, ворчливая, мерзкая сука, и я не желаю больше тебя слушать!

Куртни замолчала, но не испарилась. Спустя немного времени Леланд вновь заговорил:

— Мы сможем все поправить, восстановить, как это было раньше, Куртни. Ты не согласна?

В тот момент Леланд более чем когда бы то ни было хотел, чтобы она согласилась.

— Я согласна, Джордж.

Он улыбнулся:

— Все может быть так, как было раньше. Единственное, что нас по-настоящему разделяет, — это Дойл. И Колин. Ты всегда была к Колину ближе, чем ко мне. А если Дойл и Колин умрут, я буду всем, что у тебя останется в жизни. И тебе придется вернуться ко мне, правда?

— Да, — ответила она так, как ему того хотелось.

— И мы будем снова счастливы, да?

— Да.

— И я снова смогу прикасаться к тебе.

— Да, Джордж.

— И мы будем спать вместе.

— Да.

— И жить вместе.

— Да.

— И люди перестанут третировать меня.

— Да.

— Ты — моя удача, ты всегда ею была. И если ты будешь рядом, все будет так, словно и не было этих двух лет разлуки.

— Да, — снова сказала она.

Но все же в ее ответах не было той открытости и теплоты, которые так ему нравились. На самом деле разговаривать с ней было все равно что разговаривать с самим собой, что-то вроде изощренного самоудовлетворения.

Леланд рассердился и повернулся к Куртни спиной, показывая, что не желает дальше вести разговор. Когда несколько минут спустя он обернулся, чтобы посмотреть, не раскаивается ли она, то обнаружил, что Куртни исчезла. Она снова покинула его. Она всегда вот так бросала его. Уходила к Дойлу и Колину или к кому-то еще и оставляла его одного. И Леланд подумал, что больше не вынесет такого отношения с ее стороны.

Въезд в зону отдыха со стороны семидесятого шоссе заблокировала полицейская машина. Работали сигнальный маяк и опознавательные фонари. Позади нее, чуть выше по дороге, в тени сосен полукругом стояли еще несколько автомобилей с работающими двигателями и зажженными фарами. По другую сторону дороги, напротив автомобилей, также полукругом стояли несколько переносных прожекторов на батарейках. На всем этом участке было светло как днем.

В центре находился автомобиль лейтенанта Пулхэма. Холодным белым светом блестели бампер и внутренняя отделка салона. В ярком свете лобовое стекло превратилось в зеркало.

Детектив Эрни Ховел, которому было поручено расследование этого дела, наблюдал за экспертом из отдела криминалистики, делавшим фотоснимки пяти кровавых отпечатков пальцев, четко выделявшихся на внутренней стороне правого переднего стекла. Сотни ярко-красных линий, узоров.

— Это отпечатки Пулхэма? — спросил он, когда эксперт сделал последний снимок.

— Сейчас, минуту, я выясню, — ответил тот.

Эксперт был тощий, лысеющий субъект с желтоватым цветом лица и мягкими, нежными, как у женщины, руками. И, очевидно, детектив Ховел нисколько не пугал его, тогда как тот привык как бы подавлять всех, кто работал под его началом, из-за своего звания, да и, пожалуй, веса в сто сорок фунтов. Поэтому Ховела раздражало равнодушие этого эксперта. Сначала тот упаковал фотоаппарат с умопомрачительной осторожностью, и только после того, как все было уложено как нужно, он раскрыл большую кожаную сумку со множеством отделений и достал карточку — копию отпечатков пальцев лейтенанта Пулхэма.

Эксперт вынул желтый лист бумаги и приложил его к кровавому отпечатку на стекле.

— Ну? — спросил Ховел.

С минуту эксперт изучал два узора папиллярных линий.

— Эти отпечатки пальцев — не Пулхэма, — ответил он наконец.

— Ах сукин сын! — сказал Ховел, хлопнув в ладони. — Это проще, чем я думал.

— Вовсе не обязательно.

Ховел посмотрел сверху вниз на бледного, худого эксперта:

— Неужели?

Тот поднялся на ноги и отряхнул ладони.

— Далеко не все жители Соединенных Штатов занесены в картотеку отпечатков пальцев, — заметил эксперт. — Я бы даже сказал, гораздо меньше половины.

Ховел сделал нетерпеливый жест рукой.

— Кто бы ни был тот, кто убил Пулхэма, он есть в картотеке. Можете мне поверить. Наверняка этого типа арестовывали, и не раз, — за участие в беспорядках, маршах протеста, а может быть, и за попытки насильственных действий, нападений. У ФБР наверняка полное досье на этого парня.

Эксперт провел рукой по лицу, как бы пытаясь стереть отличавшее его печальное выражение.

— Думаете, это радикал, новоявленный "левый", кто-нибудь из них?