Полночь - Кунц Дин Рей - Страница 24

Нет, это немыслимо.

Ноги подкосились, и он упал на землю, но не на четвереньки, чтобы не поддаться искушению, а на бок, застыв в позе зародыша, подтянув колени к туловищу. Он должен сопротивляться до конца. Его плоть раскалилась, он словно лежал на солнцепеке, но жар шел изнутри, из глубины, из миллиардов клеток, из их ядер, стремящихся удержать в сохранности генетический материал, по которому он был создан. Распростертый в холоде и тумане ночи, на лужайке перед домом Фостеров, соблазняемый криками «одержимых», он стремился вновь обрести контроль над своим существом, контроль, который даровало ему обращение. Если он уступит этому искушению, он уже никогда не будет прежним Ломеном Уоткинсом. Он будет лишь «одержимым», который притворяется Ломеном Уоткинсом. Он будет мистером Хайдом, навсегда изгнавшим доктора Джекила из своего тела.

Он посмотрел на свои руки, прижатые к груди. В желтом свете от окон дома Фостеров ему почудилось, что его пальцы начинают изменяться. В правой руке он ощутил боль. Он почувствовал, как кости, скрипя, принимают иную форму, суставы расширяются, мизинцы и большие пальцы удлиняются, подушечки на пальцах становятся шире, уплотняются сухожилия, ногти твердеют и превращаются в подобие когтей.

Ему страшно, он не хочет этого, он умоляет тело вернуться к изначальному состоянию, к человеческому облику. Он сопротивляется восстанию плоти, ставшей подвижной, словно лава. Сквозь сжатые губы он повторяет свое имя: «Ломен Уоткинс, Ломен Уоткинс, Ломен Уоткинс», — как заклинание, которое может предотвратить дьявольское превращение.

Время шло. Прошла, возможно, минута. Или десять? Целый час? Он не знал. В схватке за самого себя он потерял чувство времени.

Сознание медленно возвращалось к нему. С облегчением он увидел, что не изменился и все так же лежит на лужайке перед домом Фостеров. Только жар по-прежнему обжигал его изнутри. Пальцы были такими же, как всегда.

Какое-то время он вслушивался в ночь. Криков не было слышно, и он благодарил небо за эту тишину.

Страх — единственное чувство, оставшееся в полной мере при нем с тех пор, как он стал одним из Новых людей, теперь причинял ему физическую боль, от нее хотелось кричать. Он подозревал, что принадлежит к тем, над кем висит дамоклов меч «одержимости», и теперь это подтвердилось. Поддайся он искушению, и тогда прощай все — и тот старый мир, в котором он жил до обращения, и тот великолепный новый мир, который создавал Шаддэк; он провалился бы в небытие.

Но еще страшнее была другая мысль. Он не один такой — он начал догадываться об этом давно, — все Новые люди несли в себе зародыши «одержимости». С каждой ночью «одержимых» становилось все больше и больше.

Он поднялся на ноги. Его пошатывало.

Внутренний жар исчез, и только остывший пот льдом холодил тело.

Ломен Уоткинс шел к своей машине и размышлял. Все ли продумал Шаддэк во время своих исследований и их практического воплощения? Было ли обращение единственно возможным решением? Возможно, в нем заключено страшное проклятие. Если допустить, что «одержимые» не исключение, а, напротив, все Новые люди обречены на вырождение рано или поздно…

Он представил Томаса Шаддэка, затворника из башни на северной оконечности бухты. Представил, как тот взирает сверху на город, в котором созданные им звери мечутся в ночном мраке. На Ломена нашло оцепенение. Из детства, из книг, которые он любил читать, всплыл образ доктора Моро, и он узнал в Шаддэке этого мрачного героя Герберта Уэллса. Оживший доктор Моро. Он одержим безумной идеей насильственного соединения человека и машины. Он хочет преобразовать мир. Он, безусловно, охвачен манией величия, в его грандиозных замыслах все человечество переходит на новую, высшую ступень развития. Моро тоже хотел поспорить с Богом и сделать из животного человека. Что, если Шаддэк — не гений, что, если он — маньяк, подобный Моро? Тогда они все пропали.

Ломен сел в машину, закрыл дверь. Включил зажигание и обогреватель. Его знобило. Зажегся экран компьютера, сигнализируя о готовности к работе.

Проект «Лунный ястреб» — его единственная надежда, независимо от того, удастся он или провалится. Ради спасения проекта необходимо убрать эту девчонку, Кристину. Возможно, ей удалось ускользнуть от Такера и родителей. Надо дать указания о наблюдении за шоссе и северным въездом в Мунлайт-Ков. Девчонку надо перехватить во что бы то ни стало. Скорее всего она попытается обратиться за помощью к одному из Новых людей, начнет рассказывать о своих «одержимых» родителях и сама загонит себя в ловушку. А те, кто еще не прошел через обращение, скорее всего не поверят ей. Но лучше все-таки не надеяться на случай, а действовать наверняка.

Надо, кроме того, обсудить с Шаддэком ряд вопросов и решить кое-какие чисто полицейские проблемы.

И надо еще раздобыть что-нибудь поесть.

Он был зверски голоден.

Глава 27

Что-то не так, что-то не так, что-то, что-то.

Майкл Пейзер оказался у своего дома на юго-восточной окраине города. Он только что вернулся из леса, он только что спустился с заросших лесом холмов. Он был невидимкой и следопытом. Он был змеей и пантерой. Он был гол, как дикий зверь, и он возвращался с охоты, и кровь запеклась вокруг его рта. Возбуждением усталость. Он два часа гонял по лесу свою добычу. Он осторожно обошел стороной дома соседей, некоторые из них были с ним одной крови, а некоторые — нет. К счастью, дома стоят далеко друг от друга, и не составляет никакого труда перебегать из тени в тень, от дерева к дереву, в высокой траве припав к земле, слившись с ночью. Быстрота и изящество, скрытность и скорость, раскованность и мощь. Все это с ним. А он сам уже на крыльце своего одноэтажного дома, он уже — через незапертую дверь — на кухне. И вкус крови на губах, крови, сладкой крови. Он славно поохотился, и как славно все же вернуться домой, но…

Что-то было не так.

Боже, как жжет, как жжет изнутри.

Он весь переполнен огнем, его обжигает пламя. Огонь требует пищи, требует топлива, топлива. Это нормально, организм в его состоянии потребляет массу энергии, огонь — это нормально, это просто бешеная жажда жизни. Ненормально другое.

Он не мог, не мог…

Не мог возвратиться в прежнее состояние.

Он вошел в темный дом, возбужденный собственным могуществом, игрой мышц. Он мог видеть в темноте почти так же, как дикие звери. Он слонялся во комнатам, он надеялся найти незваного гостя, пришельца, которого можно разорвать, разорвать и искусать, смять и впиться зубами в живую плоть. Но дом был пуст. В своей спальне он лег на пол. Он лежал на боку и умолял свое тело вернуться к своей прежней форме, к прежнему Майклу Пейзеру, к человеку на двух ногах. Он чувствовал в себе это стремление к нормальному облику, в теле он слышал сдвиг, но не более того, а затем все возвращалось назад. Отлив, затем прилив и опять отлив. А потом — все застывало. Все оставалось на месте, никакого возврата.

Он в ловушке, он заперт в этом облике, который еще недавно казался воплощением свободы, столь желанной для него. Он уже не стремился к ней, он рад был бы от нее отказаться. Но он в ловушке, он заперт. Его охватила паника.

Он вскочил на ноги и выбежал из комнаты. Несмотря на звериную ловкость, он опрокинул по пути напольную лампу, она упала с грохотом и звоном стекла, но он уже бежал дальше — в холл, в гостиную. Он поскользнулся на ковре. Он в тюрьме. Его собственное, изменившее ему тело стало его тюрьмой. Его преображенные кости стали решеткой этой тюрьмы, из этой клетки не выскочишь. Он кружил по комнате, не мог остановиться, и все кружил и кружил в безумии и бешенстве. Занавески трепетали в вихре от его бега, как живые. Он налетел на стол и опрокинул его. Он может бежать сколько угодно, но не в силах сбежать из своей тюрьмы, он несет ее на себе. Нет выхода, нет выхода. Нет будущего. Сердце выскочит сейчас из груди. В ужасе и отчаянии он разметал кипу журналов, сбил со стола стеклянную пепельницу и керамическую вазу, разорвал обивку дивана. Страшная сила требовала выхода и не находила его. Боль, какая боль. Хочется кричать, но нельзя, он уже не сможет остановиться.