Виноградник Ярраби - Иден Дороти - Страница 51

— Я чувствую себя немного усталой, Эллен. Попроси миссис Джарвис прислать мне поднос с едой сюда — чуточку супа и тоненький кусочек поджаренного хлеба. Я хочу днем отдохнуть тут, в тишине.

— Хорошо, мэм.

— Разумеется, вечером я приду попрощаться с малюткой.

— Хорошо, мэм.

Эллен присела в реверансе, а затем удалилась. Она научилась очень хорошо делать реверанс, подумала Юджиния, с глубоким удовлетворением откидываясь на спинку кресла и погружаясь в мечты. «Вы живете в моем сердце...»

Малютка был очарователен. Он ползал и смешно пытался встать на нетвердые толстенькие ножки, хлопал в пухлые ладошки и звонко смеялся. Малыш был очень красив и уже сознавал, что имеет рабски преданных поклонников, прежде всего в лице своей молочной сестры, которая находила громадное удовольствие в том, чтобы разыскивать заброшенные им куда-нибудь игрушки и с торжественным видом опять приносить их ему.

— Она его портит, — загадочно говорила миссис Эшбертон. — Этак вот с колыбели наш молодой человек будет рассчитывать, что женщины всю жизнь будут ему прислуживать.

— Наверное, так оно и будет, — отзывалась миссис Джарвис, думавшая о том, какие темно-синие, необычайно живые глаза у Кристофера — точь-в-точь как у его отца. Ни одна женщина перед такими глазами не устоит.

Маленькая Рози тоже пошла в своего отца, но в ее случае это не было большой удачей. У Харри Джарвиса были узкие черты лица и немного косо посаженные карие глаза. Он был слишком тщедушен для мужчины, и Рози унаследовала его тонкую кость, прямые русые волосы и странный разрез глаз. Она была похожа на маленького эльфа. Возможно, из нее вырастет привлекательная молодая девушка, хотя это довольно сомнительно, думала миссис Эшбертон. Малышка вовсе не унаследовала красоты своей матери.

Все с нетерпением ждали появления на свет нового ребенка. Бедняжка Юджиния, так тяжело переносившая первые месяцы беременности, по-видимому, стала чувствовать себя лучше и выглядела намного веселее, хотя и просиживала слишком подолгу за письменным столом, сочиняя свои бесконечные послания. Она была просто одержима ими. Но, может, оно и к лучшему. Все-таки это какая-то отдушина для нее теперь, когда пришлось резко ограничить круг людей, с которыми она общалась. Светская жизнь для нее сводилась почти исключительно к воскресным поездкам в церковь и редким визитам к миссис Бурке, которая прихварывала и по-прежнему тосковала по Англии.

Ребенок должен был появиться в то самое время, когда начнут созревать виноградные гроздья. Пока что погода стояла идеальная. Лозы, пережившие сильный мороз, прекрасно плодоносили; новые отводки отлично привились. В австралийских условиях никто не осмеливался заглядывать в будущее дальше, чем на один день, но в общем, по всей видимости, можно было ожидать, что и новый младенец, и новый урожай винограда удадутся на славу.

Однако существовала одна, трудность. Доктор Ноукс высказал мнение, что Юджиния не того типа женщина, у которой после родов молоко появляется в изобилии. Значит, надо найти какую-то молодую женщину, которая собирается рожать в то же самое время. Но, может быть, Юджиния предпочтет более трудный метод вскармливания ребенка — коровьим молоком.

Миссис Джарвис считала, что второй путь — самый лучший. Может быть, ей не хотелось, чтобы другой женщине досталась та же высокая привилегия, что выпала ей. Материнство прибавило статности ее фигуре. Она была теперь красивой полногрудой женщиной, и странным казалось, что она не выходит снова замуж. Помимо Тома Слоуна у нее были и другие поклонники. Но Молли держала глаза опущенными долу, а губы плотно сжатыми. Никто не знал, о чем она думает, на что надеется. Быть может, у нее уже было все, чего она хотела?

Солнце, столь благодатное для зреющего винограда, стало для Юджинии в последние недели беременности сущей пыткой. Вялая, слабая, она бродила по затемненной комнате. Выйти из дома она отваживалась только ранним утром или вечером, да и тогда ограничивалась лишь тем, что прогуливалась по иссохшей от недостатка влаги лужайке, время от времени останавливаясь, чтобы понюхать поникшую розу или полюбоваться каким-нибудь новым гениальным творением Пибоди. Иначе как гениальным и нельзя было назвать того, кто ухитрялся поддерживать жизнь и цветение своего сада в такое жаркое лето. Разумеется, это не относилось к стойким местным растениям, которые пылали вызывающе яркими пурпурными и лиловыми цветами.

Пибоди, без конца таскавший ведра с водой, бывал в саду вместе с госпожой в часы сияющего раннего утра и в теплые золотые вечера. Особое внимание он уделял белым ползучим розам, так как знал, что Юджиния их любит. В своих светлых платьях с длинным треном она и сама походила на них. Ведро воды, вылитое возле корней розовых кустов, оживляло их, между тем сама госпожа потихоньку засыхала в этой жаре. Глаза ее становились все больше, лицо все бледнее, а живот продолжал расти.

Она оживлялась немного и роняла несколько фраз, когда чернеющие в сумерках эвкалиптовые деревья одиноко тянулись к бледным небесам.

— Ночные левкои так чудесно пахнут, Пибоди. Можем мы в будущем году посадить их побольше? Миссис Бурке пообещала мне отростки гвоздики из сада при Правительственном доме. Как вы думаете, сможем мы их заставить прижиться в этой почве?

— Пока что дела у нас шли не так плохо, миледи. Все те цветы, которые, как вы думали, у нас расти не смогут, выросли и расцвели — и розы, и турецкая гвоздика, и пионы.

— Все это благодаря вашей поливке, Пибоди. А вдруг колодцы пересохнут? Мистер Мэссинхэм говорит, что это может случиться.

— К следующему лету деревья уже вырастут. У вас станет больше тени. И воды потребуется меньше. Кроме того, я собираюсь посыпать дорожки гравием, чтобы прибить пыль. Не посадить ли в дальнем конце рододендроны? Получится приятный зеленый уголок.

— Я бы хотела немного сирени, — сказала Юджиния. — Ярко-лиловую сирень, а рядом красные и белые рододендроны. Хорошо, если бы прижились подснежники.

— Нельзя хотеть всего сразу, миледи. Если вы желаете срывать у себя в саду с дерева зрелые лимоны и апельсины, придется обойтись без таких неженок, как подснежники. Нельзя не признать, что эта страна имеет свои преимущества.

Юджиния вздохнула:

— Да, Пибоди. Вы совершенно правы. Но неужели вы никогда не тоскуете по родине?

Старик скорчил свирепую гримасу:

— Об этом я стану думать, когда буду лежать на смертном одре. — Он подхватил грабли и собрался уходить. — Подснежники хороши на своем месте. Бледные цветочки. Кабы мог, я бы вырастил их для вас, миледи.

В конце лета жара одолела миссис Бурке, жену губернатора. Она слегла, ее милое худенькое лицо становилось все более восковым и хрупким, напоминая цветом сальную свечу. Через каких-нибудь три недели она скончалась.

Гилберт хотел скрыть это событие от Юджинии. Но миссис Эшбертон поставила его в тупик одним коротким вопросом:

— Как?

Поэтому печальную новость ей все-таки сообщили. Юджиния сказала:

— Гилберт, если я во время родов умру, я хочу, чтобы меня похоронили рядом с миссис Бурке. Она была самым близким моим другом в этой пустыне.

— Что за вздор?! — яростно взорвался Гилберт.

Он не находил других слов. Он терпеть не мог всяческой меланхолии и, будь это в его власти, оградил бы от нее Юджинию. Ее белое лицо казалось в затемненной комнате жемчужным. Жена была слишком уж притихшей. Почему она не плачет, не дает волю чувствам и тем не облегчит скорбь?

Единственное, что мог сказать Гилберт в утешение, — что второго ребенка родить будет легче, чем первого. Ведь то же самое говорил Фил Ноукс, не так ли?

И конечно, не могло быть и речи о том, чтобы она присутствовала на похоронах миссис Бурке. Она может приказать Пибоди набрать огромный букет цветов в саду, а Гилберт отвезет его в Парраматту.

Юджиния наконец ожила.

— Я сама подберу цветы.

Однако это дело она не довела до конца. Пибоди еще не срезал все отобранные ею лилии и дельфиниумы, как Юджинии пришлось извиниться перед ним и сказать, что она вынуждена пойти домой, кажется, у нее внезапно начинаются сильнейшие схватки.