Незнакомцы - Кунц Дин Рей - Страница 50

Успокаивающие возможности вида на залив были не безграничны. Она отвернулась от окна и подошла к кровати: здесь на ночном столике ее ожидал сюрприз — две книги. Одна из них оказалась фантастическим романом Тима Пауэрса, произведения которого она читала раньше, а вторая называлась «Сумерки в Вавилоне». Откуда они появились, у Джинджер не было ни малейшего представления.

В комнате были и другие книги, взятые ею внизу в библиотеке и прочитанные за две минувшие недели, свободные от прочих занятий, но эти две она видела впервые. У Риты был приятель, пишущий литературные обозрения для «Бостон глоб», который иногда присылал ей интересные книги еще до того, как они появлялись в магазинах. Очевидно, эти две книги были получены вчера или позавчера, и Рита, зная, что Джинджер неравнодушна к беллетристике, принесла их сюда. Судя по аннотации, в новом романе Тима Пауэрса описывались забавные приключения путешествующих во времени троллей, ведущих во время Американской революции секретную войну против британских домовых. Такие книги обожал Иаков.

Джинджер с улыбкой отложила книгу Пауэрса в сторонку, решив насладиться ею позже, и принялась изучать «Сумерки в Вавилоне». Имя автора — Доминик Корвейсис — ей ничего не говорило, но аннотация заинтриговала ее, а прочитав лишь одну страницу, она была потрясена. Но, прежде чем продолжить чтение, она уселась в одном из удобных кресел и лишь после этого бросила взгляд на фотографию автора на обложке.

У нее перехватило дыхание, ей стало жутко.

Сперва она подумала, что вновь впадает в истерику и сейчас куда-то помчится. Она попыталась отложить книгу, встать, но не смогла. Сделав несколько глубоких вздохов, Джинджер закрыла глаза и подождала, пока сердце угомонится. Когда она снова взглянула на фотографию, та все еще внушала ей беспокойство, но уже не столь сильное, как минуту назад. Где-то она видела этого человека, встречалась с ним, и при далеко не лучших обстоятельствах, но вот где и когда — не могла вспомнить. Из его биографии, напечатанной на обложке, следовало, что раньше он жил в Портленде, штат Орегон, а в настоящее время проживает в Лагуна-Бич, штат Калифорния. Поскольку ни в одном из этих городов ей бывать не доводилось, то Джинджер даже в голову не приходило, где могли перекреститься их жизненные дорожки. Тридцатипятилетний Доминик Корвейсис, мужчина с выразительной внешностью, чем-то напоминающий артиста Энтони Перкинса в молодые годы, наверняка должен был бы хорошо запомниться ей, поэтому необъяснимый провал в памяти казался Джинджер вдвойне странным.

Странной была и ее первая реакция на фотографию писателя, и, если бы не выработавшаяся за последние два месяца привычка не сбрасывать со счетов ни одно неординарное происшествие или обстоятельство, Джинджер, возможно, и не стала бы долго ломать голову размышлениями над очередным капризом своей памяти. Но теперь все было иначе. Она уставилась на фотографию, надеясь расшевелить дремлющую память, но, кроме смутного предчувствия, что «Сумеркам в Вавилоне» предназначено в корне изменить ее жизнь, никаких других эмоций или ассоциаций у нее не возникло, поэтому она открыла книгу и начала читать.

Чикаго, Иллинойс

Из университетской больницы отец Стефан Вайцежик поехал через весь город в лабораторию при отделе научных исследований чикагского управления полиции. Несмотря на Рождество, городские службы все еще убирали с улиц снег после ночного снегопада.

В полицейской лаборатории дежурили двое сотрудников. В помещении было душно и пыльно, как в какой-нибудь египетской гробнице, погребенной в толще песка: ничего другого от этого старого правительственного здания ожидать и не приходилось. Звук шагов гулко разносился по длинным коридорам с высокими потолками и кафельным полом.

Обычно лаборатория не делилась информацией с посторонними, но половина полицейских в Чикаго исповедовала католическую веру, из чего следовало, что отец Вайцежик мог рассчитывать не только на нескольких своих хороших знакомых, которые, собственно, и помогли ему проникнуть в эту лабораторию.

Его встретил доктор Мерфи Эймс, полноватый человек с абсолютно лысой головой и моржовыми усами. Они заранее договорились о встрече (отец Стефан предупредил о своем визите по телефону из больницы), и у Мерфи было время подготовиться. Они уселись за длинным столом напротив затемненного окна, и Эймс раскрыл лежащую перед ним папку.

— Должен сказать вам, святой отец, что я никогда не пошел бы на обнародование материалов уголовного дела, будь хоть малейшая вероятность рассмотрения его в суде. Но, поскольку оба преступника убиты и судить некого, я решил удовлетворить просьбу ходатайствующих за вас коллег.

— Я высоко ценю это, доктор Эймс, поверьте. Я чрезвычайно признателен вам за то, что вы смогли уделить мне время и внимание.

На лице Мерфи Эймса читалось недоумение.

— Однако, признаться, я не совсем понимаю, что вас заинтересовало в этом деле.

— Откровенно говоря, я тоже, — произнес отец Стефан несколько загадочно.

Он не посвятил в свои намерения высших чинов, которые помогли ему попасть в секретное учреждение, и не собирался раскрывать карты перед Эймсом, хотя бы для того, чтобы его не посчитали маразматиком.

— Итак, — начал Эймс, несколько задетый недоверием, — вы интересовались пулями. — Он открыл плотный конверт из темной бумаги, в каких обычно хранят или отправляют секретные материалы, и высыпал его содержимое себе на ладонь: это были два кусочка свинца. — Хирург извлек их из тела Уинтона Толка. Вы сказали, что они вас очень интересуют...

— Именно так, — подтвердил отец Стефан, рассматривая смятые в лепешку пули. — Я полагаю, вы взвесили их, ведь это, должно быть, обычная процедура. И вес их совпадает с весом стандартных пуль тридцать восьмого калибра?

— Если вы интересуетесь, не расщепились ли они от удара, то я отвечу — нет. Они деформировались в результате соприкосновения с костью, так что, в общем-то, могли бы и расщепиться, но этого не произошло.

— Дело в том, — глядя на пули, пояснил отец Вайцежик, — что я имел в виду другое: я хотел бы знать, соответствуют ли они вообще пулям этого калибра? Не была ли допущена какая-то ошибка при сборке патрона, не фабричный ли это брак? Или они как раз нужного размера и веса?

— О, они соответствуют стандарту, вне сомнений.

— И следовательно, способны нанести больший урон. Значительно больший, — задумчиво произнес отец Вайцежик. — А какой марки револьвер?

— Короткоствольный «смит-вессон» тридцать восьмого калибра, модель «чифс-спешиал», — сказал Эймс, извлекая из другого конверта револьвер, из которого стреляли в Толка.

— Вы производили из него контрольные выстрелы?

— Безусловно, это предусмотрено инструкцией.

— И никаких отклонений не обнаружили? Никаких аномалий, в результате которых, например, пуля может вылетать из ствола с меньшей, чем требуется, скоростью?

— Интересный вопрос, святой отец. И ответ на него — нет. Это отменный револьвер, он соответствует всем высоким стандартам фирмы «Смит и Вессон».

— А как насчет гильз? Возможно ли, что в патроне оказалось меньше пороха, чем обычно?

Собеседник отца Вайцежика прищурился.

— Сдается мне, что вы пытаетесь выяснить, почему эти две пули не разнесли в куски грудь Уинтона Толка. Верно?

Священник кивнул, сохранив на лице непроницаемую маску, и задал следующий вопрос:

— В барабане остались неиспользованные патроны?

— Да, два. Плюс запасные патроны в кармане куртки одного из стрелявших — около дюжины.

— Вы не вскрывали неиспользованные патроны, чтобы установить, насколько они соответствуют стандарту?

— Не вижу для этого причин, — пожал плечами Эймс.

— А вы не могли бы сделать это прямо сейчас?

— Мог бы, конечно. Но какая в этом необходимость? Скажите, святой отец, для чего вообще все это нужно?

— Я понимаю, что это несправедливо и мне следовало бы отплатить вам за вашу любезность хотя бы разъяснениями, — с тяжелым вздохом отвечал отец Вайцежик, — но увы! Я не могу пока этого сделать. Священники, подобно врачам и адвокатам, обязаны соблюдать конфиденциальность, беречь тайну. Но обещаю, вы будете первым, кому я раскрою ее, если когда-нибудь буду волен это сделать.