Незнакомцы - Кунц Дин Рей - Страница 33

— Ну, ты созрел, чтобы все мне рассказать?

— Так ведь я уже сказал, что видел на крыше какого-то парня, — неуверенно ответил Эрни, пряча глаза.

— Я не об этом, Эрни, — просверлила его взглядом Фэй. — Я спрашиваю о другом: что гложет тебя? Что с тобой вообще происходит в последнее время? За два-три месяца ты сильно изменился.

Эрни онемел, он не ожидал, что Фэй все подмечает.

— Дорогой, тебя что-то тревожит. Я тебя никогда таким не видела. Более того, ты чем-то напуган.

— Ну, это не совсем так...

— Нет, именно напуган, — повторила Фэй очень спокойно и доброжелательно. — Я только один раз видела тебя напуганным, когда Люси заболела — помнишь, ей было пять, и у нее заподозрили мышечную дистрофию.

— Да, в самом деле, тогда я чертовски струхнул, — признался Эрни.

— Но после этого ты уже ничего не боялся.

— Ну, во Вьетнаме тоже порой было страшновато, — сказал он, и его признание гулко отозвалось эхом от стен и потолка ванной.

— Я этого не замечала, — возразила Фэй. — Когда страшно тебе, Эрни, то страшно становится и мне, так уж я устроена. Мне даже хуже, чем тебе, потому что я не знаю, в чем дело. Понимаешь? Неизвестность хуже любой самой ужасной тайны, которую ты от меня скрываешь.

Она расплакалась.

— Эй, только без слез, — забеспокоился Эрни. — Все будет хорошо, Фэй, я обещаю.

— Расскажи мне правду! — потребовала Фэй.

— Хорошо.

— И сейчас же, все без утайки!

Эрни все еще не мог взять себя в руки, проклиная свою тупость и непрозорливость. Ведь Фэй была его женой, она повсюду следовала за ним, когда он служил в морской пехоте, даже на Аляску. Разве что во Вьетнаме и Бейруте не была. Она стойко переносила все тяготы походной жизни, никогда не жаловалась, держалась молодцом, ни разу не подвела его. Как же он мог об этом забыть!

— Хорошо, без утайки, — повторил он с облегчением.

Фэй сварила кофе и, усевшись в пижаме и шлепанцах за кухонным столом, приготовилась слушать исповедь мужа. Она видела, что тот волнуется, и не перебивала его, пока он, морща лоб, пытался вспомнить подробности. Просто не спеша отхлебывала свой кофе и слушала.

Эрни был почти идеальным мужем, любая женщина могла о таком мечтать, но порой фамильная тупость вдруг втемяшивалась ему в голову, и тогда Фэй приходилось призывать мужа к здравому смыслу. Упрямство было характерной чертой всех Блоков, особенно мужчин. Они всегда думали только по-своему и никогда — иначе, и объяснить это было невозможно. Например, мужчины семейства Блок любили выглаженные сорочки, но им было наплевать, выглажены ли их подштанники. Женщины всегда носили лифчик, даже дома, в любую жару. И женщины, и мужчины этой семьи садились за ленч ровно в половине первого, обедали в половине седьмого, и не приведи господи появиться блюдам на столе двумя минутами позже: поднимался жуткий скандал. Ездили все Блоки исключительно на автомобилях «Дженерал моторс», и не потому, что эти машины лучше других, а потому, что так в этой семье было заведено.

Слава богу, Эрни был помягче своего отца и братьев. У него хватило мозгов уехать из Питсбурга, где жило много поколений клана Блоков. В морской пехоте он не мог рассчитывать на обед точно в излюбленное его родственниками время, а вскоре после того, как они поженились, Фэй ясно дала понять ему, что готова обеспечивать в их доме образцовый уют и порядок, но не желает слепо соблюдать нелепые традиции. Эрни свыкся с этим, хотя и не сразу, и теперь для родственников он стал белой вороной: такой грех, как езда на автомобилях иных, кроме «Дженерал моторс», фирм, они ему простить не могли.

Единственное, в чем Эрни не отступал от семейных традиций, был его взгляд на взаимоотношения мужчин и женщин. Он полагал, что муж обязан избавить жену от всяческих неприятностей и дел, с которыми она в силу своей хрупкости не могла справиться. Он считал, что муж не должен позволять своей жене видеть его в минуту слабости. И за все годы их семейной жизни Эрни, похоже, так и не понял, что она уже давно протекает совсем не в русле традиций клана Блоков.

Фэй вот уже несколько месяцев как подметила неладное в поведении мужа. Но Эрни упорно делал вид, что все нормально, что он вполне доволен жизнью отставного морского пехотинца, начавшего свою новую карьеру хозяина мотеля. Фэй видела, что его что-то гложет, но все ее робкие попытки склонить его к откровенности просто не воспринимались им.

За несколько недель, минувших после ее возвращения из Висконсина, Фэй неоднократно получала подтверждения подмеченным ею странностям в его поведении: он боялся выходить из дома по вечерам, неуютно чувствовал себя в помещении, если там оставалась незажженной хотя бы одна лампа.

И теперь, сидя за кухонным столом с чашкой дымящегося кофе в руке и внимательно слушая Эрни, она старалась не задавать лишних вопросов, потому что уже знала, что сможет помочь ему. Она понимала, в чем корень его страданий, и не сомневалась, что беда эта поправима.

Свою исповедь Эрни завершил тихим и полным отчаяния восклицанием:

— И это награда за годы тяжелой службы и тщательного финансового расчета? Преждевременное слабоумие? И это тогда, когда мы со спокойной душой можем начать наслаждаться плодами сделанного! А вместо этого у меня ум заходит за разум, я писаю в штаны и становлюсь ненужным ни самому себе, ни тебе. Ну почему так рано? Фэй, клянусь, я всегда понимал, что жизнь скверная штука, но не думал, что она так больно ударит меня.

— Этого не будет, — сказала она, беря его за руку. — Конечно, старческий маразм может поразить людей и помоложе, но я уверена, что это у тебя не болезнь Альцгеймера. Судя по тому, что я читала, и по тому, как это было с моим отцом, слабоумие так не проявляется. Все это больше похоже на фобию. Некоторые люди испытывают необъяснимый страх перед высотой, не переносят самолетов. А у тебя развился страх перед темнотой, но в этом нет ничего страшного, это пройдет.

— Но ведь эти фобии не охватывают человека ни с того ни с сего? — возразил Эрни.

Она сжала его руку:

— Ты помнишь Хелен Дорфман? Ту, у которой мы снимали квартиру почти двадцать четыре года тому назад, когда ты служил в Кемп-Пендлтоне?

— Да, конечно! Дом стоял на Вайн-стрит, мы жили в шестой квартире, а она сама в первой, на первом этаже. У нее, помнится, была кошка — она еще приносила нам под дверь разные подарки.

— Дохлых мышей.

— Да, и клала их рядом с газетой и пакетом молока.

Эрни рассмеялся:

— Похоже, я знаю, к чему ты клонишь! Хелен боялась выходить из дома, даже на свой собственный газон.

— У бедняжки была боязнь пространства, агорафобия. Она была пленницей собственной квартиры. На улице ее охватывал страх. Она впадала в панику.

— Впадала в панику, — тихо повторил за ней Эрни. — Как это верно.

— С ней это случилось после смерти мужа, когда ей было тридцать пять. Страхи развиваются внезапно, и от возраста это не зависит, понимаешь?

— В любом случае фобия лучше, чем старческий маразм, — угрюмо заметил Эрни. — Но, боже праведный, мне бы чертовски не хотелось остаток жизни трястись от страха перед темнотой.

— А ты и не будешь ее бояться, — заверила мужа Фэй. — Раньше врачи не понимали природу фобии, не было и эффективного лечения. Но теперь все изменилось, я в этом не сомневаюсь.

— Но я не сумасшедший, Фэй, — взглянул он на жену после некоторого раздумья.

— Я в этом и не сомневаюсь, глупыш.

В глазах Эрни светилась надежда, ему явно понравилось необычное слово «фобия».

— Но как вписывается в твои объяснения тот странный случай на шоссе? А эти галлюцинации сегодня? Мотоциклист на крыше, который, я уверен, мне привиделся, — как он соотносится с моими страхами?

— Вот этого я не знаю, — ответила Фэй. — Но не сомневаюсь, что опытный врач все может объяснить и увязать. Все не так сложно, как тебе это кажется, Эрни.

— Хорошо, — оживился он, немного подумав. — Так с чего же мы начнем? К кому обратимся за помощью? Как мне побороть эту проклятую напасть?