Мутанты - Кунц Дин Рей - Страница 14

— Пятьдесят на пятьдесят не так уж и здорово, — сказал Тоэм.

Корги пожал плечами и отхлебнул еще вина. Тоэм тоже сделал глоток.

— И разумеется, — продолжал Корги, — все мы способны заглядывать в Запредельность, все обладаем силой, которая раздвигает Порог. Таковы парапсихические таланты, которые, кажется, каждый из нас получает в наследство.

Тоэм поставил бокал с вином.

— Вот чего я никак не пойму. В чем дело с этим Порогом, и молекулой скорлупы, и переброской? Корги тяжело заворочался на стуле.

— Довольно трудно объяснить это незнакомому с основами физики и с общепринятой терминологией. Есть способ избавить вселенную от ромагинов и сетессинов. И хочу сейчас объявить своим товарищам мутикам, что Ханк принес мне информацию, которая полностью переменит наш план. Все головы повернулись к Ханку.

— Не знаю, — начал тот, сворачивая на столе псевдоруки, — может, мы сконцентрировали более мощные силы, чем удавалось когда-либо какой-либо другой группе. Но я, находясь в такой близости к сильному полю, получил сатори — озарение. Мы пытались удерживать на месте вселенную, перемещая ее части — миры ромагинов и сетессинов, — и, открыв в молекуле скорлупы щель, протолкнуть их туда. Меня озарило, что это ошибка, и поразило, почему, черт возьми, никто раньше этого не понял. Мы приписывали неудачи своим слабым способностям и надеялись усовершенствовать их. Однако ошибка кроется в методе, а не в средствах. Слушайте же — идея в том, чтобы переместить всю вселенную, а миры ромагинов и сетессинов оставить, где были. Размеры протискивающейся вселенной заставят Порог разойтись самостоятельно и придержат его в таком положении. Нам и беспокоиться будет не о чем.

За столом несколько секунд царило молчание.

— Клянусь Богом! — сказал Бейб. Жабры Рыбы взволнованно затрепетали.

— Ханк, я люблю тебя, — сказала Мейна.

— Я контактировал со Стариком, — вступил Корги, — он сказал, через неделю будем готовы попробовать. Мы собираемся сосредоточить свои силы в сочувствующих мутикам мирах Федерации и надеемся, что ромагины и сетессины не пронюхают до того, как сумеем приступить к действиям.

— Постойте, — дрожащим голосом проговорил Тоэм. — А как насчет моей Тарлини?

— Господи милостивый! — сказал Рыба. — Ты не соображаешь, что это гораздо важней любой отдельной личности? Не видишь, что это все означает?

Тоэм встал, вдруг разозлившись.

— Я вижу, что это все означает. Вы отказываетесь помогать и не держите своего слова. Я вижу, какого свалял дурака!

— Постой! — крикнул Корги и тоже поднялся. — Он прав. Мы ему обещали. Можно договориться, чтобы нашу группу эвакуировали последней, а тем временем пособим ему отыскать невесту.

— Я согласен, — сказал Бейб.

— Я тоже, — поддержал Ханк. Мейна сидела молча.

— Завтра приступим к поиску, — заключил Корги. — А сегодня, поскольку сопровождать тебя на улицах мы не в состоянии, изучай план улиц города. Я помогу. У нас есть гипнотические машины, которые кое-чему научат, а прочее будем вдалбливать, пока насмерть не врежется в память. Ты должен знать столицу сверху донизу и снизу доверху.

Оба они снова сели.

— Нам никогда не хотелось уподобляться ромагинам и сетессинам. Мы держим слово. Мы боремся с ложью, друзья, и с двуличием и никогда не уступим.

Остаток дня прошел попеременно в занятиях с гипнопедагогом и допросах, которые вели Корги с Бейбом, бомбардируя Тоэма вопросами, проверяя заученное, подтягивая в слабых местах, заставляя мысленно рисовать каждое здание, с которым знакомила его машина. За час до завтрака Корги предложил принять душ и передохнуть, предупредив, что вечером последует продолжение. Утомившись, он согласился.

Покинул центральный пост управления, вышел в холлы. Он уже понял, что их насчитывается с десяток и все пусты, тогда как раньше были полны других мутиков. Дошел по коридору до поворота, который вел к его комнате, и услышал пение.

Веселое...

Веселые, сладкие ноты достигали слуха, слабые, точно в скалах распевала сирена...

Мягко...

Мелодично...

Почти как в трансе...

Он направился на звуки, ныряя из одного коридора в другой. И со временем попал в зал, задняя стена которого состояла из натурального камня, обрываясь в нечто вроде пещеры. Здесь роботы перестали применять автопластик.

Веселое щебетание...

Он приблизился к устью пещеры, проскользнул в естественный вход, огляделся.

Мелодичная трель, как бы птичья, но не совсем...

Известняковые сталактиты свисали вниз, сливаясь на полпути с взмывающими вверх сталагмитами. Камни сверкали разноцветными искрами. Пол покрывала целлулоидная пленка сырости, с потолка сочились капельки известкового раствора. Вода разговаривала с ним даже здесь: кап-плюх-кап-плюх.

Веселое мурлыканье...

Кап-плюх...

Мелодичное...

Кап-плюх...

Теперь пение стало громче, отзывалось легким эхом. Он шел на звук через узкий туннель, вылез в пещеру намного просторней, где небольшой подземный поток выливался в мелкое озерцо, отражавшее с зеркальной точностью неровный свод, так что вода фактически отрицала собственное существование.

Она сидела на камне, нависшем над водою, вздернув колени, свернувшись, совсем как кошка, примостившаяся на подоконнике. Обернувшись к нему спиной, наполовину скрытой гладкими, блестящими волосами.

— Как красиво, — сказал он.

Она не оглянулась.

— Я знала, что ты тут. Хоть и подглядывал исподтишка, скажешь, нет? — Повернулась и улыбнулась. Он сумел только улыбнуться в ответ.

— У меня слух, как у кошки, — рассмеялась она. — Я услышала твой первый шаг из зала.

— Я неуклюж от природы, — признал он, усаживаясь с ней рядом. — Что собой представляют все эти пещеры?

— Ими здесь вся земля изрыта, точно пчелиные соты, потому что мы их перенесли вместе с городом. У нас есть выход, черный ход, через эти отверстия.

— А песня, которую ты пела... — Одна из написанных Рыбой.

— Рыбой?

— В ней будто воды текут, ты не слышал? Океан шумит. Слова — сплошной бред — написаны только затем, чтоб создать ощущение моря.

Она снова запела, и он понял, что все точно так, почти ощутил водовороты и волны. Это были те самые разговоры воды, которые он часто слушал.

— Ваша группа определенно талантливая, — вымолвил он наконец.

— Когда утрачиваешь нормальность, что-то приобретаешь взамен, Тоэм. Природа увечит тебя в зародыше, расплющивает в пьяном безумии, потом сокрушается и в последний момент награждает множеством талантов, иногда даже сверхчеловеческих. Каждый известный мне мутик обладает каким-то дарованием, каким-то прекрасным достоинством вдобавок к умению видеть и раздвигать Порог.

— Ясно.

— Сомневаюсь, — заметила она и встала. Они двинулись краем озера.

— Нет, — заверил он, — мне правда ясно. Я могу понять, на что это должно быть похоже. У меня тоже ведь не настоящее тело. Я сам прошел через нечто подобное.

Он изложил свою историю, поведал о химических баллонах, о трансплантации мозга, о машине, похороненной под восемьюдесятью тремя милями песка возле Того Места, Где Обычно Стоял Город.

— Все это очень хорошо, — заключила она, морща маленькое, идеальное личико в гримаске отвращения, — но доказывает, что на самом деле ты не понимаешь.

Он взглянул на нее и почувствовал, как язык сам собою заплелся в узел. Судя по вспышкам в ее глазах, вот-вот должно было произойти нечто. Но что именно — он не знал и не имел возможности предотвратить. Не знал даже, хочет ли предотвращать.

— Тебе даже в голову не пришло, что с помощью этой вашей машины, одного из редчайших ромагинских "Джамбо", можно дать Ханку настоящее тело! Можно вытащить Бейба из его идиотского обличья и переместить во взрослое, сильное, большое тело, вроде твоего собственного!

Сердце екнуло у него в груди. Дважды.

— Ну конечно! Какой я дурак! Пошли назад. Я могу сделать это для каждого мутика, которого ты ко мне приведешь.