Лицо в зеркале - Кунц Дин Рей - Страница 30

в том, что его добрый друг Джерри Немо не способен обидеть и мухи.

Вне зависимости от того, каким мог быть или не быть любящий мух Немо, говорил Райнерд с искренностью актера, который, облачившись в костюм лилово-пурпурного динозавра, в утренней телепередаче объяснял детям дошкольного возраста всяческие жизненные премудрости.

Если так же ужасно он играл и в эпизодах телесериалов, не приходилось удивляться, что сценаристы стремились как можно скорее организовать Райнерду автокатастрофу со смертельным исходом или заразить инопланетным грибком, быстро разрушающим мозг. Хотя зрители наверняка пожелали бы увидеть более кровавую смерть Райнерда. Скажем, в кабине лифта, после выстрела из дробовика.

Мебель, ковер, жалюзи, фотографии птиц — все в квартире было черно-белым. И по телевизору шел старый черно-белый фильм, Кларк Гейбл и Клодетт Кольбер[25] давали Райнерду урок актерского мастерства.

В черных слаксах и черно-белой спортивной рубашке, верный друг Джерри Немо, похоже, в одежде выдерживал ту же цветовую гамму, что и в интерьере.

По предложению хозяина Рисковый сел в кресло. Устроился на краешке, чтобы при необходимости быстро подняться.

Райнерд взял пульт дистанционного управления, остановил Гейбла на полуслове, а Кольбер — на полуреакции. Сел на диван.

Единственными цветовыми пятнами на черно-белом фоне были синие глаза Райнерда да яркие пакеты картофельных чипсов, которые стояли на диване по обе его стороны.

Пакет слева предлагал «Гавайские чипсы». Справа — со сметаной и паприкой. От «Мистера Гурмана».

Рисковый не забыл загадочного, но настойчивого сонета Этана обратить особое внимание на пакеты с чипсами.

Оба пакета были вскрыты. По их пузатости чувствовалось, что Райнерд только-только принялся за еду.

Если в пакетах, помимо чипсов, лежали и пистолеты, Рисковый не мог почувствовать их запах. Не мог и разглядеть, потому что изготавливали эти пакеты не из прозрачного материала, а из алюминиевой фольги.

Райнерд сидел, положив ладони на колени и облизывая губы, словно в любой момент мог потянуться к соленому лакомству.

Мотнув головой в сторону застывшей на экране картинки, актер нарушил затянувшуюся паузу:

— Для меня это идеальный формат. Я родился слишком поздно. Мне хотелось бы жить в то время.

— Это когда же? — спросил Рисковый, зная, что подозреваемые особенно часто выдают себя, когда разговор вроде бы идет на отвлеченные темы.

— В 1930-х и 40-х. Когда фильмы были черно-белыми. Тогда я стал бы звездой.

— Почему?

— Для цветного фильма я — слишком сильная личность. Взрываюсь на экране. Подавляю и формат, и зрителя.

— Я понимаю, это проблема.

— В цветную эру наиболее успешные звезды должны быть неприметными, плоскими личностями. В дюйм шириной, в полдюйма глубиной.

— А почему?

— Цвет, трехмерность, обеспечиваемая современными камерами, технология объемного звучания… благодаря этому плоские личности обретают объем и значимость, создается иллюзия их состоятельности и цельности.

— А вы, с другой стороны…

— А я, с другой стороны, слишком широк и глубок, слишком живой, а потому дальнейшее усиление этих качеств, достигаемое техническими возможностями современного кинематографа, приводит к обратному эффекту, превращает меня в карикатуру.

— Это должно раздражать, — посочувствовал Рисковый.

— Не то слово. В черно-белом фильме я бы заполнял экран, не подавляя зрителя. Где Богарты и Баколлы[26] нашего времени, Трейси и Хепберны[30], Гэри Гранты, Гэри Куперы, Джоны Уэйны?

— У нас их нет, — признал Рисковый.

— Сегодня они не добились бы успеха, — заверил по Райнерд. — Они слишком велики для современного фильма, слишком глубоки, слишком блестящи. Что вы можете сказать о «Сотрясателе Луны»?

Рисковый нахмурился.

— О чем?

— «Сотрясатель Луны». Последний хит Ченнинга Манхейма. С кассовыми сборами в двести миллионов долларов.

Возможно, Ченнинг Манхейм так давно стал для Райнерда объектом ненависти, что рано или поздно актер упомянул бы о нем, независимо от того, на какие темы шел разговор.

Но Рисковый тем не менее решил не давить.

— Я не хожу в кино.

— Все ходят.

— Отнюдь. Чтобы выручить двести миллионов долларов, нужно продать меньше тридцати миллионов бинтов. То есть фильм посмотрело порядка десяти процентов населения.

— Ладно, но другие смотрели его дома, на ди-ви-ди.

— Может, еще тридцать миллионов. Возьмите практически любой фильм — восемьдесят процентов жителей страны его не видят. Они предпочитают жить своей жизнью.

Райнерд, похоже, обиделся, услышав, что кинофильмы — далеко не пуп земли. За пистолетом в одну из чипсовых кобур не полез, но Рисковый сразу почувствовал его недовольство таким поворотом разговора.

Поэтому, чтобы вернуть расположение актера, добавил:

— А вот в эру черно-белых фильмов, о которой вы упомянули, половина страны раз в неделю ходила в кино. И тогда звезды были звездами. Все знали фильмы Кларка Гейбла, Джимми Стюарта.

— Именно так, — согласился Райнерд. — Манхейм бы поблек в черно-белую эру. Для такого формата он слишком хлипок. Его бы к нашему времени забыли. Хуже, чем забыли, он бы и не приобрел известность.

В дверь позвонили.

На лице Райнерда отразилось недоумение, смешанное с легким раздражением.

— Я никого не жду.

— Я тоже, — сухо ответил Рисковый.

Райнерд посмотрел на окна, за которыми медленно сгущались серые сумерки.

Перевел взгляд на телевизор. Гейбл и Кольбер замерли в той самой позе, в какой их застала команда «Пауза», поданная с пульта дистанционного управления.

Наконец Райнерд поднялся с дивана, замялся, посмотрел сверху вниз на пакеты с картофельными чипсами.

Наблюдая за этим странным поведением, Рисковый подумал, а не входит ли актер в переходную фазу, когда человек, подсевший на мет, может резко соскользнуть с пика гиперактивности всех чувств в туман дезориентации, сопровождаемый полным упадком сил.

Когда вновь прозвенел дверной звонок, Райнерд таки пересек гостиную.

— Наверное, те козлы, что призывают прийти в лоно Иисуса, — раздраженно проворчал он и открыл дверь.

С кресла Рисковый не видел стрелявшего. Услышал быструю последовательность громких: «Бум, бум, бум!» Понял, что стреляли пулями крупного калибра, .357[31], а то и больше.

Если только адвентисты Седьмого дня не перешли на столь необычный метод увеличения последователей своей секты, Райнерд, похоже, ошибся. В дверь его квартиры позвонили совсем с другой целью.

Рисковый поднялся с кресла при втором «бум», при третьем уже выхватывал пистолет из кобуры.

Смертный, каковыми па поверку оказались и Гейбл, и Богарт, Райнерд отшатнулся от двери, повалился на пол, окрашивая красным черно-белую квартиру, в которой он был такой широкий, такой глубокий, такой живой.

Приблизившись к актеру, Рисковый услышал бегущие шаги в коридоре.

Райнерд получил три пули в мускулистую грудь, одна из которых выбросила ошметки его сердечной мышцы через выходную рану в спине. Умер он еще до того, как коснулся пола.

В смерти синева его широко раскрытых от изумления глаз стала куда менее холодной, чем при жизни. Похоже, сейчас он бы не стал возражать против прихода в лоно Иисуса.

Рисковый переступил через тело, вышел из квартиры. Увидел, что стрелок уже пробежал коридор и теперь спускается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Рисковый бросился в погоню.

Глава 21

День отступал под напором тумана и дождя, но мочь еще не явила залитому водой городу свое суровое лицо.

В западной части города, на улице художественных галерей, дорогих магазинов и ресторанов, где элитарность атмосферы ценилась выше быстроты обслуживания и качества приготовленных блюд, Этан припарковал «Экспедишн» у выкрашенного красным бордюрного камня, двумя колесами в сливной канаве, уверенный в том, что дорожная полиция в проливной дождь выписывает штрафные квитанции за стоянку в неположенном месте с большей неохотой, чем под ясным небом.