Лицо страха - Кунц Дин Рей - Страница 37

— Может быть, он подумал, что мы уже начали спускаться. Или решил, что мы скроемся от него по выступу в тот момент, когда он проникнет в офис на этом этаже.

— И что теперь?

— Я думаю.

— Я боюсь.

— Не стоит раньше времени.

— Я ничего не могу поделать с собой.

Ее брови были запорошены снегом и стали похожи на меховую опушку у нее на капюшоне. Он обнял ее. Ветер стонал не переставая.

Он произнес:

— Это угловое здание.

— Разве это имеет значение?

— Оно выходит на соседнюю улицу.

— Ну и что?

— А то, что мы можем пройти по выступу, — с волнением проговорил он. — И повернем за угол на выступе.

— И спустимся вниз по другой стене, которая выходит на боковую улицу?

— Ты верно уловила мысль. Там спуститься внутрь не труднее, чем по этой стене.

— А Боллинджер из своего окна может видеть только Лексингтон-авеню, — добавила она.

— Верно.

— Здорово придумано.

— Давай за дело.

— Рано или поздно он поймет, что мы сделали.

— Поздно поймет.

— Хорошо бы.

— Я уверен, он будет ждать нас на своем месте некоторое время, надеясь подстрелить там. Затем ему понадобится время, чтобы обследовать весь этот этаж.

— И лифтовую шахту. Ведь мы можем воспользоваться любыми путями, чтобы добраться вниз, прежде чем он найдет нас.

— О'кей, — сказала она, отстегнув свою страховочную привязь от стойки окна.

38

Фрэнк Боллинджер ждал у открытого окна на тридцать первом этаже. Очевидно, они занимались подготовкой веревки, которую привяжут к костылю, только что вбитому Харрисом.

Он представлял, как застрелит женщину, когда она будет висеть на веревке около него. Эта картина взволновала его. Он с наслаждением отправит ее в ночной полет.

Когда это произойдет, Харрис будет ошеломлен, эмоционально подавлен, он окажется неспособным быстро принимать решения и защитить себя. Тогда Боллинджер сможет взять его голыми руками. Если он убьет Харриса в том месте, которое он выбрал заранее, убьет его аккуратно, он может спасти план, разработанный с Билли днем.

В ожидании своей жертвы он снова подумал о второй ночи их знакомства с Билли...

После того как женщина покинула квартиру Билли, они обедали на кухне. Они съели вдвоем два салата, четыре бифштекса, четыре ломтика бекона, шесть яиц, восемь кусков хлеба и выпили изрядное количество виски. Они относились к еде так же, как и к женщине: энергично, целеустремленно, с аппетитом, что было присуще не просто людям, а сверхчеловекам.

Уже за полночь, за стаканом бренди Боллинджер рассказал о годах, проведенных вместе со своей бабушкой.

Даже сейчас он мог подробно вспомнить любую часть того разговора. Он славился поистине феноменальной памятью, талантом, выработанным годами запоминания сложной поэзии.

— Так она называла тебя Дуайт. Мне нравится это имя.

— Почему ты так говоришь?

— С южным акцентом? Я родился на Юге. Я говорил с акцентом до двадцати лет. Мне стоило больших усилий избавиться от него. Брал уроки произношения. Но я могу говорить с акцентом, когда захочу. Иногда протяжное произношение умиляет меня.

— Зачем ты брал уроки произношения? Акцент приятный.

— Никто на севере не воспринимает тебя серьезно, если у тебя сильно растянутое произношение. Они считают тебя неотесанной деревенщиной. Послушай, а что, если я буду звать тебя Дуайт?

— Если тебе так хочется.

— Я тебе ближе, чем кто-либо еще после твоей бабушки. Не правда ли?

— Да.

— Я должен называть тебя Дуайтом. Я даже ближе тебе, чем была твоя бабушка.

— Я тоже так считаю.

— И ты знаешь меня лучше, чем кто-нибудь еще.

— Я? Полагаю, это так.

— Поэтому нам нужны особые имена друг для друга.

— Тогда зови меня Дуайт. Мне нравится это имя.

— А ты называй меня Билли.

— Билли?

— Билли Джеймс Пловер.

— Откуда ты взял его?

— Я с ним родился.

— Ты изменил свое имя?

— Так же как и акцент.

— Когда?

— Уже давно.

— Почему?

— Я поступил в колледж на севере. Но все получалось не так, как я хотел. Я не получал оценок, которые заслуживал. Наконец, я был исключен. Но к тому моменту я знал, почему я не мог окончить колледж. В те дни профессора Лиги Плюща[2] не оставляли тебе ни одного шанса, если ты говорил с протяжным акцентом и у тебя было такое деревенское имя, как Билли Джеймс Пловер.

— Ты преувеличиваешь.

— Откуда ты знаешь? Откуда ты, черт возьми, знаешь? У тебя всегда было прекрасное имя. Франклин Дуайт Боллинджер. Что ты можешь знать об этом?

— Полагаю, что ты прав.

— В то время все интеллектуалы Лиги Плюща были вовлечены в своего рода заговор против Юга, против южан. Этот заговор все еще существует, но он не такой широкий и зловещий, как в то время. Тогда единственным способом добиться успеха в университете или в обществе на севере было англосаксонское имя, как твое, — или на худой конец еврейское. Фрэнк Боллинджер или Сол Коен. И ты будешь принят с такими именами везде. Но не с такими, как Билли Джеймс Пловер.

— Поэтому ты перестал быть Билли.

— Как только я смог.

— И удача повернулась к тебе лицом?

— С того самого дня, как я поменял имя.

— И ты хочешь, чтобы я называл тебя Билли?

— Но ведь не имя было порочным, а люди, которые негативно реагировали на него.

— Билли...

— Не следует ли нам иметь особые имена друг для друга?

— Это не имеет значения. Но если ты хочешь...

— Разве мы сами не особенные, Фрэнк?

— Думаю, да.

— Разве мы не отличаемся от других людей?

— Сильно отличаемся.

— Поэтому мы не должны пользоваться в общении между собой теми именами, какими они нас называют.

— Если ты так считаешь.

— Мы сверхчеловеки, Фрэнк.

— Что?

— Не такие, как Кларк Кент.

— Я думаю, я ведь не могу видеть рентгеновские лучи.

— Сверхчеловеки, как понимал Ницше.

— Ницше?

— Ты не знаком с его работами?

— Не очень подробно.

— Я пришлю тебе его книгу.

— О'кей.

— Действительно, Ницше следует перечитывать снова и снова, я дам тебе его книгу.

— Спасибо... Билли.

— Всегда рад помочь, Дуайт.

У полуоткрытого окна Боллинджер взглянул на часы. Было 00.30.

Ни Харрис, ни женщина не начали спускаться с выступа на тридцать третьем этаже.

Он не мог больше ждать. Он и так потерял слишком много времени. Ему нужно отправляться на их поиски.

39

Конни вбила костыль в горизонтальный известковый шов. Она прикрепила страховочную привязь к костылю при помощи карабина, затем отвязалась от основного троса.

В тот момент, когда веревка освободилась, Грэхем втянул ее наверх.

Спускаться по этой стене здания было намного легче, чем по той, что выходила на Лексингтон-авеню. Дело не в том, что здесь находилось больше карнизов, выступов или точек опоры, чем там; они распределялись одинаково. Просто на этой стороне улицы порывы ветра были не такими сильными. Здесь снежинки, попадавшие на лицо Конни, были действительно похожими на снежинки, а не на острые осколки. Холодный воздух охватывал ее ноги, но он не проникал через джинсы; он не выстуживал ее бедра; не замораживал до боли икры.

Она спустилась на десять этажей, а Грэхем на пять, с тех пор как они увидели Боллинджера, поджидавшего их у окна. Грэхем опустил ее на метровый выступ на уровне двадцать восьмого этажа и стал выполнять скоростной спуск вслед за ней. Под этой точкой опоры находился еще один выступ, на шестом этаже, в девяноста метрах от них. На двадцать третьем этаже был декоративный полуметровый карниз, архитектурная отделка — здание окружал вырезанный из камня пояс в виде соединенных абстрактных гроздьев винограда, — и это была их следующая цель. Грэхем опустил ее, и она обнаружила, что резной карниз был широким и достаточно прочным, чтобы выдержать ее. Меньше чем через минуту, вдохновленный своей вновь обретенной уверенностью, он будет возле нее.