Лицо страха - Кунц Дин Рей - Страница 34

Ветер над ним издал странный звук.

Б-у-у-м! Громкий резкий звук. Как приглушенный удар грома.

Ему наконец-то удалось отцепить молоток.

Б-у-у-м!

Конни схватила его за руку:

— Боллинджер!

Сначала он не понял, что она имела в виду. Он посмотрел вверх только потому, что она так сделала.

Боллинджер высовывался из окна в девяти метрах от них.

Грэхем крикнул Конни:

— Прижмись к стене!

Она не двигалась. Казалось, она застыла. Впервые за все время она выглядела испуганной.

— Не будь мишенью! — крикнул он.

Она прижалась спиной к зданию.

— Отвяжи от себя страховочный трос, — сказал он.

Наверху язык пламени выскочил из дула пистолета. Б-у-у-м!

Грэхем размахнулся, ударил молотком по окну. Стекло посыпалось внутрь. Обезумевший, неспособный забыть видение, как он получает пулю в спину, он бил по неподатливым, зазубренным створкам, которые держали раму.

Б-у-у-м!

Резкий звук рикошета заставил Грэхема подпрыгнуть. Пуля отскочила от гранитной стены в сантиметре от его лица.

Он покрылся потом.

Боллинджер что-то кричал.

Ветер разрывал его слова, превращая их в бессмысленные звуки.

Грэхем не поднимал головы. Он продолжал бить по острым краям стекол.

Б-у-ум!

— Давай, — крикнул он, как только разбил вдребезги опасный кусок стекла.

Конни взобралась на подоконник и исчезла в темном офисе.

Он развязал узлы страховочного троса на поясе.

Б-у-ум!

Выстрел прозвучал так близко, что он непроизвольно вскрикнул. Пуля задела рукав его куртки. От неожиданности он потерял равновесие и в какое-то мгновение подумал, что сорвется с выступа.

Б-у-у-м!

Б-у-у-м!

Он рванулся вперед, в разбитое окно, ожидая, что в последнюю минуту будет остановлен выстрелом в спину.

35

Стекло хрустело под ногами в темном офисе на тридцать восьмом этаже.

Конни спросила:

— Как же он мог промахнуться в нас?

Стерев пот с лица перчаткой, Грэхем объяснил:

— Ветер почти штормовой силы. Он мог слегка отклонить пули.

— С девяти метров?

— Это возможно. Кроме того, он стрелял из неудобного положения, высунувшись из окна и целясь вниз. К тому же освещение было плохим. Ветер бил ему в лицо. Ему чертовски повезло бы, если бы он попал в нас.

— Мы не сможем оставаться здесь, как планировали, — сказала она.

— Конечно, нет. Он знает, на каком мы этаже. Он, вероятно, бежит сейчас к лифту.

— Мы снова выберемся наружу?

— Да, хотя и не хочется.

— Он будет стрелять во время нашего спуска, стараясь сбить нас со стены здания.

— Разве у нас есть выбор?

— Нет, — ответила она. — Ты готов к спуску?

— Как всегда.

— Ты все сделаешь хорошо.

— Я не подготовлен полностью к спуску.

— У тебя получится.

— Сейчас ты стала ясновидящей?

— У тебя получится. Потому что ты больше не боишься.

— Кто? Я?

— Ты.

— Да я перепуган до смерти.

— Но это не тот страх, что раньше. В любом случае сейчас у тебя есть веские основания для боязни. Твое ощущение — это естественная реакция, здоровый страх.

— Ну да. Я переполнен естественным страхом.

— Я была права.

— В чем?

— Ты тот мужчина, которого я всегда хотела.

— Ну, тогда ты хотела не слишком многого.

Несмотря на то, что он сказал, она уловила удовольствие в его голосе. Непохоже, что он собирался чернить самого себя; на худой конец он высмеивал комплекс неполноценности, от которого страдал еще вечером. Он уже смог вернуть часть своего самоуважения.

Распахнув вторую половину окна, он сказал:

— Подожди здесь. Я закреплю другой костыль, привяжу новый трос. — Он снял перчатки: — Подержи их.

— У тебя руки замерзнут.

— За одну-две минуты не успеют. Мне удобнее работать свободными руками.

Он осторожно высунул голову в окно и посмотрел вверх.

— Он все еще там? — спросила она.

— Нет.

Грэхем выбрался на двухметровый выступ, лег на живот, ногами к ней, свесив голову и касаясь плечами края выступа.

Она отошла от окна на несколько шагов и затаила дыхание, прислушиваясь, нет ли Боллинджера.

В помещении издательства Харриса Боллинджер задержался, чтобы перезарядить свой пистолет, прежде чем побежал к лифту.

Грэхем забил костыль в узкую горизонтальную полоску известкового раствора между двумя гранитными плитами. Он проверил его на прочность и прикрепил к нему карабин.

Усевшись поудобнее, он снял с правого бедра тридцатиметровый шнур и быстро подготовил его, свернув в кольцо, чтобы потом он разматывался без зацепки. Ветер был очень сильный и мог запросто запутать кольцо веревки; ему нужно было следить за этим, когда он будет заводить Конни. Если трос застопорится, им обоим придется туго. На конце шнура Грэхем завязал узел с двумя маленькими петлями сверху. Он снова лег, подполз к краю, просунул петли в карабин, затем защелкнул звено и поставил стопор на место. Сидя спиною к ветру, он чувствовал, как будто чьи-то сильные руки пытаются сбросить его с выступа.

Его пальцы закоченели от холода.

Два страховочных троса, которыми они пользовались во время спуска с сорокового этажа, свисали около него. Он взялся за один.

Наверху трос был прикреплен к карабину таким образом, что за него можно было легко потянуть снизу и возвратить. Пока на тросе ощущалось сильное напряжение, узел оставался надежным и прочным. Чем больше натяжение и чем тяжелее вес альпиниста, тем сильнее натяжение и прочнее узел. Однако, когда альпинист отпускал веревку, натяжение ослабевало и узел развязывался сам. Грэхем дернул за веревку раз, другой, третий. Наконец трос освободился от защелкивающегося звена и упал к нему на колени.

Он достал складной нож из кармана куртки, открыл его, разрезал пополам трехметровую веревку, затем убрал нож.

Грэхем встал, слегка покачиваясь от боли в ноге.

Один из полутораметровых отрезков предназначался ему. Он привязал его конец к своему поясу, другой конец прикрепил к карабину и пристегнул карабин к стойке окна.

Наклонившись к окну, он позвал:

— Конни?

Она вышла из темноты и шагнула в круг тусклого света:

— Что-нибудь слышно?

— Пока нет.

— Вылезай сюда.

Ему хотелось, чтобы Билли оказался здесь во время убийства. Он чувствовал, что Билли был его половиной, половиной его плоти, крови и мозга. Без Билли он не мог четко проанализировать сложившуюся ситуацию. Без Билли он мог испытывать только часть переживаний, половину волнения.

По пути к лифту Боллинджер думал о Билли, в основном о тех первых нескольких вечерах, когда они узнавали друг друга.

Они встретились в пятницу и провели девять часов в частном ночном клубе на Сорок четвертой улице. Они разошлись уже на рассвете и были довольны тем, как провели время. Этот бар — любимое место встреч городских детективов — всегда был полон; однако Боллинджеру казалось, что они с Билли были там единственными людьми, совершенно одни в их угловом кабинете.

С самого начала у них не было затруднений в общении друг с другом. Ему казалось, что они были братьями-близнецами, которых объединяло мистическое единство близнецов, дополненное годами ежедневного контакта. Они беседовали энергично, страстно. Не болтовня или сплетни, а разговор. Чистосердечный и открытый разговор. Это был обмен идеями и чувствами, которыми Боллинджер ни с кем никогда не делился. Не было ничего запретного. Политика. Религия. Поэзия. Секс. Самооценка. Они нашли множество позиций, по которым у них сложились одинаковые неординарные мнения. После девяти часов они знали друг друга лучше, чем каждый из них когда-либо знал другого человека.

В следующий вечер они встретились в баре, поговорили, выпили, сняли смазливую проститутку и привели ее на квартиру к Билли. Все вместе втроем они пошли в постель. Правильнее было бы сказать, что они оба отправились в постель с ней, потому что они проделывали иногда отдельно, а иногда и одновременно широкий спектр половых актов с ней, при этом Билли не трогал Боллинджера, а Боллинджер не трогал Билли.