Лицо страха - Кунц Дин Рей - Страница 28

Билли направился к проспекту. На светофоре горел зеленый свет, ближайший автомобиль находился на расстоянии трех-четырех кварталов, его одинокие фары тускло светили сквозь пелену снега.

Еще сотня метров, и он подъехал к главному входу в «Бовертон билдинг». Папоротники и цветы, посаженные в прямоугольные четырехметровые бронзовые ящики, завершали каменную кладку над четырьмя вращающимися дверьми. Через них была видна часть огромного вестибюля, казавшегося пустынным. Билли медленно проехал около бордюра, оглядывая здание, тротуары, выбеленную улицу в поисках чего-нибудь настораживающего, но ничего не обнаружил.

Как бы то ни было, план провалился. Что-то произошло. Плохо, очень плохо.

Будет ли Боллинджер давать показания, если его схватят? Билли одолевали тяжелые мысли. «Впутает ли он меня?»

Ему придется отправиться на работу, не узнав, провалился ли Дуайт. Не выяснив, схватила ли уже или схватит позже Боллинджера полиция? Он понимал, что ему будет трудно сосредоточиться на своей работе сегодня вечером; но, если он собирается иметь алиби, чтобы противостоять возможным обвинениям со стороны Дуайта, ему необходимо быть спокойным, таким, как обычно, старательным и дотошным, соответствовать ожиданиям тех, кто его знает.

Франклина Дуайта Боллинджера охватило беспокойство. Он покрылся бисеринками липкого пота. Пальцы, сжимавшие рукоятку пистолета, затекли. Он следил за аварийными выходами больше двадцати минут, но не было никаких признаков появления Харриса и женщины.

Билли должен был уехать сейчас, график полетел к черту. Боллинджер надеялся спасти план. Но теперь он понял, что это невозможно. Ситуация ухудшилась, надо убить их и убираться побыстрее.

«Где же Харрис? — размышлял он. — Неужели он почувствовал, что я караулю его здесь? Может, он использовал свое проклятое ясновидение, чтобы предвидеть мои действия?»

Он решил подождать еще пять минут. Затем ему придется отправиться за ними.

Взглянув из окна на мрачную панораму гигантских заснеженных зданий и неясных огней, Грэхем произнес:

— Это невозможно.

Конни, стоявшая позади него, дотронулась до его руки:

— Почему невозможно?

— Потому что невозможно.

— Это не объяснение.

— Я не смогу подняться.

— Но это не подъем.

— Что?

— Это спуск.

— Не имеет значения.

— Можно это сделать?

— Только не мне.

— Ты же поднялся по ступенькам шахты.

— Это совершенно другое.

— Почему?

— Кроме всего прочего, ты никогда не занималась подъемами.

— Ты можешь научить меня.

— Нет.

— Уверена, что сможешь.

— Ты не можешь учиться на отвесной стене сорокаэтажного здания, да еще в метель.

— Я уверена, ты чертовски хороший учитель, — возразила она.

— Да. Тот, кто не занимался восхождением в течение пяти лет.

— Ты же все помнишь. Ты не забыл.

— Я не в форме.

— Ты сильный мужчина.

— Ты забыла о моей ноге.

Она отвернулась от окна и, продолжая разговаривать, подошла к двери послушать, не крадется ли Боллинджер.

— Помнишь, Аберкромби и Фиш нанимали человека, чтобы подняться по их зданию и тем самым сделать рекламу новому виду альпинистского снаряжения?

Он не мог отвести взгляда от окна. Ночь завораживала его.

— Ну и что?

— Тогда ты сказал, что тому человеку в действительности было не так уж и трудно.

— Неужели?

— Ты говорил, что здание со всеми его поперечными балками и выступами является более легким для подъема в сравнении с любой горой.

Он ничего не ответил. Вспомнив, что говорил ей это, он знал, что тогда был прав. Но он никогда бы не подумал, что ему надо будет повторить то же самое. Образы горы Эверест и госпитальной палаты возникли в его воображении.

— Это снаряжение ты выбрал для рекламы?

— А что?

— Это самое лучшее, да?

— Лучшее или подобное ему.

— Мы будем превосходно экипированы.

— Если мы попытаемся сделать это, мы погибнем.

— Мы погибнем, если останемся здесь.

— Может быть, нет.

— Я уверена в этом. Абсолютно.

— Может, есть какие-то варианты?

— Я уже все их перебрала.

— Может быть, мы сможем спрятаться от него?

— Где?

— Не знаю. Но...

— Мы не можем прятаться семь часов.

— Это безумие, черт возьми!

— Ты можешь придумать что-нибудь получше?

— Дай мне время.

— Боллинджер будет здесь в любую минуту.

— Внизу на улице скорость ветра, наверное, около восемнадцати метров в секунду. По крайней мере, во время порывов. Значит, двадцать два метра в секунду на этой высоте.

— Он снесет нас?

— Нам придется бороться с ним за каждый сантиметр.

— А разве мы не закрепимся веревками?

Он отвернулся от окна:

— Да, но...

— И разве мы не наденем это? — Она показала на страховочные крепления, лежавшие поверх груды снаряжения.

— Там будет чертовски холодно, Конни.

— Мы наденем утепленные жакеты.

— Но у нас нет стеганых штанов. На тебе обыкновенные джинсы. Как и на мне. Они нас не согреют. Это равносильно тому, что мы будем совершенно раздеты.

— Я смогу выдержать холод.

— Но не очень долго. И не такой пронизывающий холод, как там.

— Сколько времени нам понадобится, чтобы спуститься на улицу?

— Я не знаю.

— У тебя должны быть какие-то соображения.

— Час, может, два.

— Так долго?

— Ты же новичок.

— А мы не можем совершить скоростной спуск?

— Скоростной спуск? — Он изумился.

— Это кажется так легко. Раскачиваешься из стороны в сторону, спускаешься на несколько метров с каждым раскачиванием, отталкиваешься от камня, танцуешь на стене здания.

— Так только кажется.

— Но зато быстро.

— Господи! Ты никогда раньше не поднималась, а хочешь совершить скоростной спуск.

— У меня есть сила воли.

— Но не здравый смысл.

— Хорошо, — согласилась она. — Не будем совершать скоростной спуск.

— Мы точно не сделаем это.

— Будем спускаться медленно и легко.

— Мы вообще не будем спускаться.

Не слушая его, она сказала:

— Я могу выдержать на холоде два часа. Я знаю, что смогу. И если мы будем двигаться, может быть, не замерзнем сильно.

— Мы промерзнем до смерти. — Он отказывался принимать этот вариант.

— Грэхем, у нас простой выбор. Пойти или остаться. Если мы будем спускаться, может быть, мы разобьемся или замерзнем насмерть. Если мы останемся здесь, мы будем убиты, это точно.

— Я не думаю, что это так просто.

— Ты знаешь.

Он прикрыл глаза. Он был зол на самого себя, ему было больно от своей нерешительности принять реальную действительность, рисковать жизнью, встретиться лицом к лицу с собственным страхом. Спуск будет опасным. Предельно опасным. Он может даже оказаться полнейшим безрассудством; они могут погибнуть в первые минуты спуска. Но она была права, когда сказала, что у них нет выбора, кроме как испробовать этот.

— Грэхем! Мы напрасно тратим время.

— Ты знаешь действительную причину, почему спуск невозможен?

— Нет, — ответила она. — Скажи мне.

Кровь бросилась ему в лицо, он покрылся краской:

— Конни, ты не оставляешь мне ни капли достоинства.

— Я никогда не отбирала его у тебя. Ты сам брал его у себя, — на ее милом лице отразилось сожаление. Он видел, что ее ранил такой прямой и открытый разговор с ним. Она прошла через комнату и провела рукой по его лицу: — Ты сам отказывался от своего достоинства и самоуважения. Шаг за шагом, — она говорила тихо, почти шепотом, ее голос дрожал. — Я боюсь за тебя, боюсь, что, если ты не перестанешь отбрасывать его, у тебя ничего не останется. Ничего.

— Конни... — Ему хотелось плакать. Но у него не было слез для Грэхема Харриса. Он прекрасно понимал, что сделал с собой. У него не было жалости. Он презирал того человека, каким стал. Он чувствовал там, глубоко внутри себя, что всегда был трусом и падение с Эвереста завершило победу страха над ним. Тогда почему он не обратился к психиатру? Каждый из его докторов предлагал сделать психоанализ. Он чувствовал, что ему было удобно загородиться страхом; и это ослабило его: