Кукольник - Кунц Дин Рей - Страница 12

Себастьян довольно легко завел машину и, когда двигатель заревел, а огромные лопасти задвигались, постарался припомнить, что делать с машиной дальше, исходя из отрывочных воспоминаний, оставшихся у него от тех многих часов, когда наблюдал, как управляет грузовиком Пертос.

Он прижимал машину книзу, пока лопасти не набрали обороты, а потом отпустил сцепление. Грузовик поднялся на воздушной подушке фута на два над дорогой и, содрогаясь от сдерживаемой мощи, завис, готовый рвануться вперед.

У Себастьяна пересохло во рту.

Грузовик сорвался с места слишком быстро. За какую-то секунду до того, как врезаться в розовую стену оперного театра, Себастьяну удалось резко вывернуть руль. Грузовик зацепил стену воздушной подушкой, но, избежав удара, остался невредим. Однако не успел идиот обрадоваться своей первой победе, как прямо перед ним возник высоченный ясень, и пришлось крутить руль в обратную сторону, причем с такой силой, что пальцы стали скользкими от пота. Грузовик задел дерево боком. Металл негодующе заскрежетал, но ничего не отвалилось. На лобовое стекло посыпались осенние листья. Их было много, и Себастьян едва видел за ними дорогу. Он продолжал ехать вперед.

Вскоре он научился нажимать на педаль газа более осторожно, хотя время от времени забывал об этом и оказывался в опасной близости от зданий и других машин.

Себастьян долго петлял по улицам в поисках какого-нибудь выезда из города. Он не раз проезжал мимо знаков, указывавших в сторону шоссе, но не мог в них разобраться.

На одной из боковых улиц, где к дороге примыкал Парк, он не справился с управлением и сломал шесть сопел, прежде чем смог остановиться и осторожно выехать обратно на дорогу.

Город казался почти брошенным. Идиоту повезло, ему никто не попался, а значит, некому было задержать его и передать полиции. Машина медленно выехала на дорогу и после нескольких небольших задержек снова, шурша, двинулась по аллее парка на поиски выезда.

Поутру могло показаться, что какой-то злой гном учинил погром в отместку тем, кто вызвал его гнев.

Через некоторое время Себастьян обнаружил склон и двинулся по нему вниз. Грузовик выбрался из города на широкую непримечательную равнину, изрезанную мало используемыми сверхскоростными эстакадами, похожими на те, по которым они с Пертосом так много поколесили в последние пять лет. Чувства, которые охватили его при виде монотонной серой ленты шоссе, не ограниченной по бокам грубым хаосом строений, были сродни религиозному экстазу. Себастьян повернул направо и нажал на газ. Грузовик выехал на шоссе и с ревом понесся под широкой аркой фонарей. Миль через десять окраины города остались позади, и дорогу стали освещать только фары.

Как ни странно, он не чувствовал сонливости. Себастьян не мог припомнить ни одного вечера, когда она его не одолевала. Сейчас все дело было, видимо, в переполнявшем его душу восторге, который оказался сильнее усталости.

Неожиданно поднялся ветер, и из-за низких туч сверкнула молния.

- Расскажи мне про.., про них, - произнес идиот.

Он подождал.

В ответ раздался раскат грома.

- Про звезды, - пояснил он.

Сквозь завесу грозовых облаков Себастьяну удалось разглядеть всего две или три звездочки. Такие милые.

- Звезды? - повторил он.

Не получив ответа, он повернулся, чтобы взглянуть на Пертоса. Он снова вспомнил все и едва не потерял управление.

Больше он ничего не говорил. И не оборачивался вправо.

Где-то к утру, когда первый луч света прорезал горизонт и, протянув свои светлые пальцы к небу, проткнул слой туч, Себастьян понял, что не знает, куда едет. Это его расстроило, пожалуй, даже слишком, тем более что ранним утром на пустом шоссе трудно не чувствовать себя жалким и одиноким.

Шел дождь. Щетки ритмично мелькали перед глазами, сгоняя воду в дренажные канавки внизу лобового стекла.

Ему пришлось признать, что он не знает, куда едет. Даже хуже: он не знает такого места, куда ему стоит ехать. Себастьян попробовал вспомнить названия других городов, но мозг отказался выдать информацию. Он подумал, не заехать ли на одну из тех придорожных стоянок, которые периодически встречались на шоссе, чтобы там спокойно все обдумать, но всякий раз при этой мысли его охватывала паника. Он почему-то был уверен, что стоит ему остановиться, и он больше никогда не поедет дальше. И он все ехал и ехал, слушая доносившийся снизу монотонный гул ротаров, который его несколько успокаивал.

Идиот понимал, что изменил свою сказку. Он больше не живет той жизнью, которой жил прежде. Он действует вопреки сценарию. В сполохах унылого серо-зеленого света ему становилось болезненно очевидно, что он не кукольник и никогда не сможет занять место Пертоса.

Но что тогда?

Себастьяну стало очень страшно. Неизвестно почему, но он был уверен, что паук пробрался из подвала в грузовик и теперь едет с ним, что где-то совсем рядом он плетет свою паутину и ждет, ждет...

Октябрь и ноябрь

Это была красивая Земля, восстановленная такой же чистой и нетронутой, как много веков назад. Высокие могучие сосны, а под ними почва, устланная коричневым ковром иголок. Из-за густой тени, которую отбрасывали деревья, под ними почти, ничего не росло. Днем над землей висело низкое, словно крыша, небо, и казалось, что до него можно было дотянуться рукой, а ночью высыпало столько звезд, сколько Себастьян не видел за всю свою жизнь. Они ослепляли его и на долгие часы приковывали к себе. У него деревенела шея, а он все смотрел на них, пока голова не падала вниз и он не погружался в глубокий спокойный сон.

Иногда вскоре после этого Никто будил его и заставлял лечь в постель точно так же, как это делал бы Пертос. Временами Никто появлялся утром и, усевшись у идиота в ногах, тихо наблюдал за ним, поджидая, когда наступит утро и он проснется. Очнувшись, Себастьян видел его слишком большую голову, неправильно посаженные глаза и долго не мог сообразить, откуда явилось это существо. Потом медленно вспоминал. Он дал существу имя Никто, так как не знал, как назвать его, не мог прочесть названия на матрицах-дисках кукол и еще потому, что в любом случае оно было не таким, каким должно было быть.

Иногда они завтракали, иногда нет. В своем отношении к быту Никто отличался такой же беспечностью, как и Себастьян, хотя его поведение не было следствием недостатка интеллекта. Апатия проистекала от неуверенности в жизни, от сознания того, что он был ошибкой, от отсутствия определенной индивидуальности, равно как и прошлого с будущим.

Грузовик стоял в рощице на расстоянии двухсот ярдов от шоссе. Всхолмленная местность и тесно стоящие сосны скрывали его от посторонних, за исключением старого Бена Самюэля, жившего в хижине, расположенной на двести футов глубже в лесу. Возможно, в такой скрытности и не было необходимости, ведь за все время путешествия из Города Весеннего Солнца на северо-запад Себастьян не встретил ни одной полицейской машины. Грузовик никто не разыскивал, а радио в кабине, насколько идиот помнил, ни разу не упоминало об исчезновении Элвона Руди. Тем не менее он чувствовал себя лучше, укрывшись от чужих взглядов под сенью деревьев, поэтому не хотел менять место стоянки. Не то чтобы он намеревался остаться здесь навсегда, просто на ближайшее обозримое будущее не строил никаких планов в отношении отъезда. Ему казалось, что на этом островке канадской глухомани время остановило свой бег, хотя те, кто находился в этих краях, продолжали жить и стареть.

В течение дня они гуляли среди деревьев в стороне от хижины и грузовика, разглядывая мхи и папоротники, разыскивая окаменелости, которые Себастьян научился находить, но не умел объяснить, что это такое. Они усаживались на бревно или плоский камень и поджидали животных и птиц. Себастьян довольно долго мог оставаться совершенно неподвижным, словно сливаясь с природой, сохранившейся в этих лесах. Никто, напротив, постоянно ерзал, пугая животных, оказавшихся поблизости. У него сильно дрожали руки, он нервно кашлял, как будто его все время что-то беспокоило.