Голос ночи - Кунц Дин Рей - Страница 8

— Не могу представить, что?

— Подожди. Увидишь. Рано или поздно, дружище, время придет.

Багрянец неоновой вывески «Пинбол Пита» отражался в глазах Роя, придавая им странный и немного устрашающий вид. Колину они напоминали глаза вампиров: тусклые, красные, жестокие — как два окна души, испорченные постоянным удовлетворением неестественных страстей. (Но у Колина подобное ощущение возникало и каждый раз, когда он видел глаза мистера Аркина, а мистер Аркин был хозяином соседней бакалейной лавки, и самой его неестественной страстью была любовь к рюмочке, а красные глаза всего-навсего свидетельствовали о постоянном пьянстве.)

— Но мне не нравится, что тебе скучно то, что делаю я...

— Мне скучно? Расслабься! Я совсем не против сходить в «Пит», если тебе это нравится. Вспомни, что я сказал о тех девчонках. Они все время будут околачиваться около тебя. Иногда они случайно заденут тебя своей мягкой маленькой задницей или так же случайно коснутся грудью твоей руки. Но никогда ты не сможешь с ними по-настоящему развлечься. Их мечты о длинной-длинной ночи ограничиваются тайными Свиданиями на скамейке, спрятанной в теня деревьев, да поцелуями украдкой.

Мечты Колина о длинной-длинной ночи были такие же. Он часто думал о возможности рая на земле, но никогда не рассказывал об этом Рою.

Они вышли с велосипедами на аллею.

Прежде чем Рой успел вскочить на велосипед и тронуться, Колин как-то напряженно спросил:

— Рой, а почему — я?

— Что — ты?

— Почему ты хочешь дружить именно со мной?

— А почему я не могу дружить с тобой?

— С человеком, который ничего из себя не представляет.

— А кто тебе сказал, что ты ничего из себя не представляешь?

— Я.

— Почему это ты так решил?

— Не знаю. Я думал об этом весь последний месяц.

— О чем ты думал? Не понимаю.

— Я думал о том, почему ты стал дружить с таким человеком, как я.

— Не понял. Чем ты не подходишь? Ты что, из лепрозория? Или что?

Колин пожалел, что завел этот разговор, но раз он сделал это, то уже не мог остановиться.

— Ну хорошо... Я — не очень компанейский, не очень... спортивный, не очень... выдающийся... Да ты сам знаешь.

— Не говори только: «Ты знаешь», — бросил Рой. — Мне это не нравится. Одна из причин, по которой я начал с тобой дружить, та, что с тобой можно поговорить. Все вокруг трещат целый день, но знают не больше двадцати слов. Два из которых: «Ты знаешь». Твой словарный запас же очень приличный. Это освежает.

Колин моргнул:

— Ты дружишь со мной из-за моего словарного запаса?

— Я дружу с тобой, потому что ты хороший парень, как и я. Большинство ребят утомляет меня.

— Но ты бы мог подружиться с любым, с любым парнем нашего возраста в городе, даже с теми, кто на два-три года старше. Большинство тех, кто посещает «Пит»...

— Они все кретины.

— Давай серьезно. Они самые известные ребята в городе.

— Кретины, я говорю тебе.

— Не все.

— Поверь мне, Колин, — все. Половина из них не может придумать для развлечения ничего лучше, как покурить травки или напиться какой-нибудь дряни, а потом облевать себя с головы до ног. Другие же корчат из себя Джона Траволту или Донни Осмонда. Да-да.

— Но они любят тебя.

— Меня все любят, — махнул рукой Рой. — Я это знаю.

— Я бы тоже хотел знать, как сделать так, чтобы все любили меня.

— Это просто. Надо только знать, как управлять ими.

— Ну и как?

— Побудешь подольше рядом со мной, узнаешь.

Они продолжали идти вдоль аллеи, ведя за собой велосипеды, и оба знали, что сказано еще не все.

Вскоре они вошли в заросли олеандра. Цветы, казалось, немного фосфоресцировали в наступающей темноте, и Колин сделал глубокий вдох.

Плоды олеандра содержат одно из самых ядовитых веществ, известных людям. Колин смотрел один старый фильм, в котором лунатик умертвил дюжину людей ядом, извлеченным из этих плодов. Он забыл название фильма. Он помнил только, что это был занудный фильм.

Когда они вышли на улицу, Колин спросил:

— А ты когда-нибудь пробовал наркотики?

— Один раз.

— Как это было?

— Из кальяна.

— Понравилось?

— Одного раза достаточно. А ты?

— Нет, — сказал Колин. — Я боюсь наркотиков.

— Почему?

— Можно умереть.

— Смерть не должна страшить тебя.

— Не должна?

— Нет, — настаивал Рой. — Ты — как я, точно как я. Наркотики пугают тебя, потому что, когда употребляешь их, теряешь контроль. А ты не хочешь смириться с мыслью, что не сможешь себя контролировать.

— Ну да. И это тоже.

Рой понизил голос, как будто боялся, что кто-нибудь услышит его, и заговорил быстро, как бы желая поскорее избавиться от того, что его мучило:

— Ты всегда должен твердо стоять на ногах, быть бдительным. Всегда смотреть на свое плечо. Всегда уметь защитить себя. Никогда не позволять никому хоть мгновение командовать тобой. Таких людей много, которые воспользуются моментом, когда увидят, что ты не совсем в порядке. Мир забит такими людьми. Кого бы ты ни встретил — он наверняка будет таким. Мы — звери в джунглях, и мы должны быть готовы драться, если хотим выжить.

Голова Роя была устремлена вперед, плечи ссутулены, мускулы шеи напряжены. Казалось, он ждет, что кто-то может сильно ударить его сзади по голове. В быстро убывающем пурпурно-золотистом свете, как маленькие бриллианты, поблескивали на его лбу и верхней губе капельки пота.

— Верить нельзя никому, почти никому. Даже друзьям. Люди, которые говорят, что любят тебя, самые худшие, самые опасные, самые ненадежные из всех. — Чем быстрее он говорил, тем тяжелее становилось его дыхание. — Люди, которые говорят, что любят тебя, воспользуются тобой, как только представится возможность. Ты должен всегда помнить, что они только ждут момента, чтобы поймать тебя. Любовь — это трюк. Маска. Способ заставить тебя ослабить контроль. Никогда не ослабляй контроль. Никогда. — Он взглянул на Колина, и в его глазах было что-то дикое.

— Ты считаешь, что я отвернусь от тебя, что я буду обманывать тебя, «капать» на тебя твоим родителям? Так?

— А ты будешь?

— Конечно, нет.

— Даже если твоя собственная шея увязнет и единственным способом выпутаться будет донести на меня?

— Даже тогда.

— А если я нарушу какой-нибудь закон, какой-нибудь важный закон, и копы, преследуя меня, придут к тебе с допросом?

— Я не «капну».

— Надеюсь.

— Ты можешь доверять мне.

— Надеюсь. Правда, надеюсь.

— Ты должен не надеяться — ты должен знать!

— Я должен быть осторожным.

— А я должен по отношению к тебе быть осторожным?

Рой ничего не ответил.

— Должен я быть осторожным? — повторил Колин.

— Может быть. Да, может быть, и должен. Когда я говорил, что мы все звери, просто стая диких зверей, я говорил и про себя тоже.

Во взгляде Роя была такая тревога и боль, что Колин отвел глаза.

Он уже не помнил, что вызывало этот резкий монолог Роя, но больше не хотел продолжать разговор. Он боялся, что это приведет к спору и Рой больше не захочет видеть его, а Колин отчаянно хотел остаться с Роем друзьями до конца своих дней. Если он разорвет эти отношения, у него никогда больше не будет шанса стать близким другом такого отличного парня, как Рой. В этом он был абсолютно уверен. Если он испортит все, то вновь вернется к своему одиночеству, а теперь, когда он почувствовал, что такое признание, товарищество и вовлеченность, он боялся и подумать о том, чтобы вернуться к прошлому.

Некоторое время они шли молча. Они пересекли широкую улицу, затененную кронами могучих дубов, и вошли в переулок.

Постепенно, к радости Колина, сильное напряжение, придававшее Рою вид разозленной змеи, стало спадать. Он поднял голову, расправил плечи и перестал дышать, как скаковая лошадь после долгой скачки.

Колин немного разбирался в лошадях. Когда-то отец брал его с собой на скачки, пытаясь поразить воображение сына огромными суммами ставок и сладкой мужественностью спорта. Но Колина привлекало не это — он был очарован изяществом лошадей и говорил о них не иначе как о танцорах. Отец был разочарован и перестал брать его с собой.