Единственный выживший - Кунц Дин Рей - Страница 7

Нет, ему не нужны были абсолютно никакие дела, которые бы его отвлекали. Ему не нужны были никакие тайны. Для Джо жизнь утратила всякий покров таинственности в ту же самую ночь, когда она потеряла всякую прелесть и смысл. В ту ночь, когда на ни в чем не повинный спящий луг в Колорадо вдруг обрушилось с неба смерть и огонь…

Защелкали по полу сандалии, и в туалете снова появился патлатый юнец, вернувшийся за причитающейся двадцаткой.

– Никаких высоких блондинов в зеленых рубашках я не видел, – развязно заявил он. – Но второй – этот точно здесь – лысину на солнце парит.

За спиной Джо в восторге заорал кто-то из игроков. Остальные разочарованно застонали; очевидно, умирающий таракан закончил свой очередной круг на несколько секунд раньше или позже, чем предыдущий.

Подросток с любопытством повернулся в ту сторону и вытянул шею.

– Где? – коротко спросил Джо, доставая из бумажника двадцатидолларовую бумажку.

Парень, все еще стараясь разглядеть что-нибудь между телами сгрудившихся вокруг таракана игроков, сказал:

– Недалеко от входа, под пальмой с двумя складными столиками, за которыми режутся в шахматы узкоглазые… корейцы, что ли?.. Там твой приятель и стоит. До него футов восемьдесят или около того.

Несмотря на то что высокие матовые стекла пропускали внутрь ослепительно белый солнечный свет, а флюоресцентные лампы под потолком были скорее голубоватыми, воздух в туалете казался желтым, словно насыщенным парами кислоты.

– Посмотри на меня, – сказал Джо.

Подросток, разглядевший наконец таракана-калеку, который начинал очередной круг, рассеянно переспросил:

– Что?…

– Смотри на меня!

Скорее удивленный, чем испуганный тихой яростью, прозвучавшей в голосе Джо, подросток повернул голову и на короткое мгновение встретился с ним взглядом. Потом его глаза, неприятно похожие цветом на два свежих синяка, медленно опустились и сосредоточились на двадцатидолларовой бумажке.

– Парень, которого ты видел, был в красной гавайке? – переспросил Джо.

– Точно, – кивнул головой шпион-доброволец. – Там и другие цвета были, но в основном она действительно красно-оранжевая.

– А в какие брюки он был одет?

– Брюки? Я что-то не…

– Чтобы проверить твои слова, я нарочно не сказал, что еще было на нем надето. Так что скажи мне это сам, если ты его действительно видел.

– Послушай, мужик, это что, допрос? Откуда я знаю, во что он там был одет? Не то шорты, не то плавки…

– Постарайся все-таки вспомнить поточнее.

– Кажется, это были шорты. Белые?.. Нет, скорее бежевые. Точнее сказать не могу – откуда мне было знать, что тебя так интересует его гардероб? По правде говоря, он бросается в глаза, как огородное пугало посреди шоссе, – должно быть, потому, что у него в руке что-то вроде сандалий, а в них – свернутые носки.

Джо понял, что это, несомненно, был тот самый человек, которого он видел у спасательной вышки с рацией в руке.

Игроки снова азартно завопили, подбадривая таракана. Смех, проклятья, предложения принять ставки были такими громкими, что отразились от бетонных стен уборной и, искаженные до неузнаваемости, заметались под высоким потолком, сотрясая стекла с такой силой, что Джо всерьез испугался, что они сейчас лопнут.

– А он наблюдал за тем, как корейцы играли в шахматы, или прикидывался? – спросил Джо осторожно.

– Нет, он оглядывался по сторонам и трепался с двумя телками.

– С телками?

– Ну да, с двумя такими роскошными девахами в бикини на шнурках. Если бы ты видел их, особенно рыжую, в зеленом купальничке. Классная сучка! Выглядит она, доложу я тебе, на все двенадцать баллов по десятибалльной шкале. Мужской взгляд сам на ней останавливается, ей даже сиськами трясти не надо.

– И ты считаешь, что лысый их клеит? – усомнился Джо.

– Не знаю, что он там себе воображает, – отозвался подросток, – но у него нет ни полшанса. Такие сучки обычно не клюют на неудачников – чтобы трахнуться, они всегда могут найти себе все, что только захотят…

– Перестань называть их суками, – перебил Джо.

– Это почему же?

– Потому что они – женщины.

В сердитых глазах подростка что-то сверкнуло, словно в них вдруг отразилось блестящее лезвие выкидного ножа.

– Послушай, мужик, ты что – папа римский? Тоже мне святоша выискался!…

Едкий желтый воздух вокруг них неожиданно сгустился настолько, что Джо почудилось, что он чувствует, как крошечные капельки кислоты разъедают ему кожу. Звук спускаемой в унитазах воды действовал ему на нервы, и Джо показалось, что у него в животе тоже что-то забурлило. Сражаясь со внезапно подкатившей к горлу тошнотой, он сказал:

– Опиши женщин.

Подросток отвечал с еще большим вызовом и неприкрытой наглостью:

– Телки – полный улет, особенно рыжая. Но и темненькая ей почти не уступает. Я готов ползти по битому стеклу, лишь бы ее трахнуть, пусть даже она и глухая.

– Глухая?

– Глухая или что-то вроде того, – подтвердил парень. – Она все время возилась со своим слуховым аппаратом – то совала его в ухо, то снова вынимала, как будто он ей не совсем подходит. Но это ее единственный недостаток. Она действительно красотка что надо, эта сучка!

Джо был на шесть дюймов выше и как минимум на сорок фунтов тяжелее подростка, но ему захотелось схватить его за горло и душить, душить, душить до тех пор, пока он не поклянется никогда больше не употреблять это слово не подумав. Или пока парень не поймет, какое оно мерзкое и как оно унижает всех – и в первую очередь его самого, – когда он использует его мимоходом, словно навязшее в зубах присловье. Но уже в следующее мгновение Джо испугался своей собственной дикой реакции. Зубы его были стиснуты, жилы на лбу и на шее вздулись точно канаты, в ушах стучало, а глаза застилала черно-красная пелена бешенства. Тошнота не только не прошла, но стала сильнее, и он поспешно глотнул воздуха, чтобы привести себя в чувство.

Должно быть, подросток заметил в глазах собеседника что-то такое, что заставило его осечься на полуслове. Даже поза его изменилась и стала не такой вызывающей, а взгляд снова ушел в сторону – туда, где игроки продолжали гонять по кругу таракана с расплющенным брюшком.

– Дай мне мои деньги, – сказал он. – Я их заработал.

Но Джо не спешил расстаться с двадцаткой.

– Где твой отец?

– А что?

– А мать?

– Тебе-то какое дело?

– Где же они?

– У них своя жизнь, у меня – своя.

Гнев Джо превратился в отчаяние.

– Как тебя зовут, парень?

– Зачем тебе знать? Или ты думаешь, что я сопляк, которому мамочка не разрешает одному ходить на пляж? Так вот, я уже давно хожу туда, куда мне хочется, а ты можешь поцеловать себя в зад!

– Никто не спорит, что ты можешь ходить куда тебе хочется, но тебе не обязательно бывать везде.

Подросток снова посмотрел на Джо в упор. В его глазах-гематомах промелькнула тень такого глубокого одиночества и такой острой застарелой боли, что Джо был потрясен до глубины души. Ни один подросток в таком нежном возрасте просто не должен был доходить до такого состояния, какими бы ни были его обстоятельства.

– Не обязательно бывать везде? – переспросил подросток. – Что это означает?

Джо почувствовал, что между ними неожиданно установилась глубокая и тесная связь, возникло понимание на подсознательном, интуитивном уровне. Дверь, разделявшая его и этого неблагополучного подростка, неожиданно повернулась на петлях, распахнулась во всю ширь, и Джо подумал, что и его собственное будущее, и будущее этого парня может быть изменено к лучшему самым решительным образом, если он только поймет, куда они смогут пойти после того, как шагнут через этот порог. Но увы!.. Ему тут же пришло в голову, что его собственное бытие было таким же бессодержательным, а жизненная философия – такой же пустой, как любая из выброшенных на песок раковин. У него не осталось ни веры, которой он мог бы поделиться, ни мудрости, на которую можно было бы опереться, ни надежды. Джо сам не понимал, за счет чего он продолжает с грехом пополам держаться; как же он сумеет поддержать еще одного, постороннего человека?