Черные реки сердца - Кунц Дин Рей - Страница 4

Он все еще надеялся, что возьмет себя в руки, включит нужную скорость и направится домой.

Рокки с интересом взглянул на него. Одно ухо торчало вверх. Другое свисало вниз.

– Что-то я не управляю ситуацией, – сказал Спенсер скорее себе, чем любопытному псу. – И сам не знаю почему.

Дождь стучал по стеклам машины. Сквозь водяную пелену свет фонарей казался мерцающим.

Он вздохнул и выключил двигатель.

Выезжая из дома, он забыл зонт. После небольшой пробежки до входа в «Красную дверь» и обратно он немного промок, но если придется идти до самого дома Валери, то он вымокнет до нитки.

Он и сам не понимал, почему не остановил машину у ее дома. Профессиональное. Инстинкт. Паранойя. А может быть, все три фактора, вместе взятые.

Наклонившись над Рокки, не замедлившим лизнуть его в ухо теплым влажным языком, Спенсер открыл «бардачок» и, вытащив оттуда фонарик, засунул себе в карман куртки.

– Если кто-нибудь полезет в машину, – предупредил он собаку, – выпусти из него все кишки.

Рокки зевнул, и Спенсер выскочил из грузовика. Он запер машину с помощью дистанционного управления и, дойдя до перекрестка, повернул на север. Он не стал бежать. Как бы он ни спешил, все равно промокнет насквозь, пока дойдет до нужного домика.

Вдоль улицы росли палисандры. Они не очень-то защищали от дождя, даже когда были покрыты листьями и розовыми цветами, теперь же, зимой, ветви вообще были голыми.

Когда Спенсер дошел до улицы, где жила Валери, его одежда была совсем мокрой. Огромные индийские лавры толстыми корнями взламывали тротуар, зато их раскидистые ветки и широкие листья хорошо защищали от холодного дождя.

Эти огромные деревья не давали пробиться желтоватому свету уличных фонарей и тех фонарей, что горели у входной двери. Деревья и кустарники, росшие возле домов, тоже были большими, даже чересчур. Если кому-нибудь из обитателей этих жилищ пришло бы в голову выглянуть в окно, то вряд ли им удалось бы увидеть сквозь густую зелень, что происходит на тротуаре.

Идя вдоль домов, Спенсер быстрым взглядом окидывал припаркованные у обочины автомобили. Насколько он мог судить, ни в одном из них никого не было.

У дома напротив коттеджа Валери стоял фургон «Мейфлауер» для перевозки мебели. Спенсеру это было на руку, поскольку большой фургон загораживал окна соседей. Около машины никого не было, – очевидно, переезд был запланирован на утро.

Спенсер прошел по дорожке, ведущей к дому, и поднялся на невысокое крыльцо, по обеим сторонам которого рос не дикий виноград, а ночной жасмин. И хотя он еще только расцветал, воздух был напоен его нежным, ни с чем не сравнимым ароматом.

Крыльцо не освещалось, так что Спенсера вряд ли могли увидеть с улицы.

В темноте ему пришлось обшарить рукой чуть ли не всю дверь, прежде чем он обнаружил кнопку звонка. Он нажал ее и услышал, как в глубине дома раздался тихий мелодичный звон.

Он подождал. Свет не зажигался.

Он почувствовал, как по шее поползли мурашки. У него было ощущение, что за ним наблюдают.

Справа и слева от крыльца были окна. Насколько он мог судить, между плотно задвинутыми шторами не было щелей, сквозь которые кто-либо мог на него смотреть.

Он оглянулся. Желтый свет уличных фонарей превращал дождевые потоки в сверкающие струи жидкого золота. У обочины в тени деревьев стоял фургон, лишь передняя его часть освещалась фонарем. Неподалеку стояли «Хонда» устаревшей модели и еще более старый «Понтиак». На улице не было ни души. Ни одного движущегося автомобиля. Тишину нарушал только монотонный шум дождя.

Он еще раз позвонил.

По шее снова побежали мурашки. Он даже провел рукой под воротником, надеясь, что туда попал паук и щекочет его мокрую кожу. Но никакого паука там не было.

Он опять вышел на улицу, и тут ему показалось, что позади фургона что-то зашевелилось. Он с минуту вглядывался во тьму, но больше ничего не заметил, кроме отвесно падающих золотистых потоков дождя, как будто они и вправду были струями драгоценного металла.

Он понимал, почему так нервничает. Он был здесь чужим. Он чувствовал, что не имеет права здесь находиться, и это действовало ему на нервы.

Опять повернувшись к двери, он вынул из кармана брюк бумажник и вытащил свою кредитную карточку.

Хотя он и не желал себе в этом признаваться, он был бы здорово разочарован, если бы в окнах Валери горел свет. Он действительно волновался из-за нее, но не предполагал, что она лежит раненая или даже мертвая в своем темном доме. Он не был психом: образ, возникший у него перед глазами – окровавленное лицо Валери, – он подсознательно вызывал сам, чтобы иметь предлог сюда приехать.

Его стремление узнать о Валери как можно больше походило на юношеское увлечение. В данный момент он не мог рассуждать здраво.

Он испугался. Однако не стал оборачиваться.

Он просунул карточку в щель между дверью и косяком и попытался поднять щеколду. Он предполагал, что на двери может оказаться и засов, поскольку Сан-та-Моника был не менее криминогенным, чем все остальные города в предместье Лос-Анджелеса, но надеялся, что ему повезет.

Ему повезло даже больше, чем он рассчитывал. Входная дверь была не заперта. Даже защелка не была отпущена. Когда он повернул ручку, дверь отворилась.

В полном изумлении и все сильнее чувствуя свою вину, он опять бросил взгляд назад. Индийские лавры. Большой фургон для перевозки мебели. Машины. И дождь, дождь, дождь.

Он вошел. Закрыл дверь и остановился, прислонившись к ней спиной, дрожа всем телом и чувствуя, как с мокрой одежды стекает вода на ковер.

Сначала комната, куда он попал, показалась ему абсолютно темной. Однако, когда его глаза привыкли к темноте, он смог различить занавешенное окно, потом второе и третье – они выделялись темно-серыми прямоугольниками в кромешной тьме.

И хотя в этом мраке могли таиться толпы людей, он почувствовал, что находится в доме один. Дом казался не просто пустым, а нежилым, брошенным.

Спенсер вытащил из кармана фонарик. Он постарался прикрыть левой рукой свет, чтобы тот не был заметен извне.

Луч высветил пустую гостиную, где не было никакой мебели. На полу – ковер цвета кофе с молоком. На окнах легкие занавески бежевого цвета без всякого рисунка. На потолке светильник с двумя лампочками, который, очевидно, включался одним из трех выключателей, расположенных у входной двери. Он не стал их трогать.

В своих хлюпающих кроссовках он прошел в другой конец гостиной, где под аркой был вход в небольшую и такую же пустую столовую.

Спенсер подумал было о мебельном фургоне на другой стороне улицы, но решил, что вещи Валери не могут там находиться. Вряд ли она выехала отсюда утром этого дня, после того как он оставил свой наблюдательный пост около ее дома и отправился спать. У него, скорее, было чувство, что она вообще сюда не въезжала. На ковре никаких следов от мебели. На нем явно давно не стояло никаких столов, торшеров, тумбочек или шкафов. Если Валери и жила в этом доме те два месяца, что работала в «Красной двери», то, по всей вероятности, никак не меблировала его и не собиралась жить здесь долгое время.

Справа от столовой небольшой проход вел в маленькую кухоньку, в которой стояли сосновые столики с верхом из красного пластика. Он сделал несколько шагов, оставляя мокрые следы на выложенном серыми плитками полу.

Сбоку от двойной мойки осталась стопка посуды – глубокая тарелка, хлебница, мелкая тарелка, блюдечко и чашка, – все было чисто вымыто. Рядом стоял также и стакан, около которого лежали вилка, нож и ложка – тоже совершенно чистые.

Спенсер повернул фонарик вправо, чуть прикрывая пальцами стекло, чтобы сделать луч менее ярким. Он дотронулся пальцами до края стакана. Хотя Валери и вымыла его, все же ее губы касались этого края.

Он никогда не целовал ее. А может быть, теперь никогда и не поцелует.

Эта мысль смутила его, он почувствовал себя идиотом и еще раз напомнил себе, что в его одержимости есть что-то ненормальное. Он не имел права находиться здесь. Он вторгся без каких-либо оснований не только в ее дом, но и в ее личную жизнь. До этого момента он был честным человеком и всегда уважал закон. Однако, проникнув в этот дом, он пересек какую-то черту, перешел границу порядочности, а то, что утратил, вернуть было невозможно.