Черные реки сердца - Кунц Дин Рей - Страница 17

Наконец я подошел к открытому окну и осторожно отдернул занавески, стараясь не спугнуть птицу. Я высунулся наружу, повернув голову вверх, ожидая увидеть его когти, вцепившиеся в кровлю дома, но тут, прежде чем я успел крикнуть «Кыш», а филин свое «Ух», я услышал совсем другой крик. Этот новый звук пришел издалека – это был тонкий, печальный вскрик, в котором слышался невыразимый страх, и раздался он в летней ночной тишине. Я повернул голову в сторону сарая, находившегося метрах в двухстах от дома, посмотрел на залитые лунным светом поля, простиравшиеся за сараем, на поросшие лесами холмы на горизонте. Крик раздался снова, на сей раз он был короче, но более жалобный и поэтому более пронзительный.

Прожив всю свою жизнь в деревне, я знал, что в природе идет непрекращающаяся война и ведется она по самому жестокому на свете закону – закону естественного отбора, победителями в ней являются самые безжалостные. Довольно часто по ночам я слышал зловещие, вибрирующие крики койотов, преследующих добычу, а затем празднующих кровавую победу. Торжествующий рык, эхом разносившийся в ночи, как крик пумы, разорвавшей пойманного кролика, заставлял поверить в существование ада и предположить, что кто-то из грешников, пройдя туда, забыл закрыть за собой дверь.

Но звук, услышанный мной из окна, – он также заставил замолчать и филина на крыше – был криком не охотника, а жертвы. Кричал кто-то слабый, кому было больно и страшно. В полях и лесах множество слабых и робких существ беспрестанно погибает жестокой и ужасной смертью; об их страхе может знать только Господь Бог, который ведает о гибели каждого воробышка, но, похоже, это его не трогает.

И неожиданно ночь стала неправдоподобно тихой, неподвижной, как будто этот далекий крик ужаса был на самом деле шумом двигателей вселенной, неожиданно остановившихся. Яркие точки звезд перестали мерцать, а луна казалась просто нарисованной на куске холста. А все детали окружающего пейзажа – деревья, кусты, летние цветы, холмы и далекие горы – представлялись хрустальными сине-голубыми силуэтами, хрупкими, как льдинки. И хотя воздух был теплым, я почувствовал, что окоченел.

Я тихо закрыл окно, отошел от него и опять лег в кровать. У меня тяжелели веки, я буквально не мог шевельнуться от усталости.

Но тут я понял, что пребываю в каком-то странном состоянии, что моя усталость скорее психологического, чем телесного свойства, что я не столько хочу спать, сколько хочу уснуть. Сон для меня был бы избавлением. От страха. Меня била дрожь, но не оттого, что я замерз. Воздух по-прежнему был очень теплым. Я дрожал от страха.

Страха перед чем? Я не мог понять причины своей тревоги.

Я знал, что звук, услышанный мной, не был голосом животного. Он так и звучал в моем мозгу, леденящий, напоминавший что-то слышанное мною очень давно, но я не мог вспомнить, когда, где и что же подобное я слышал. Чем больше я думал об этом жалобном крике, тем сильнее билось мое сердце.

Мне безумно хотелось заснуть, забыть об этом крике, об этой ночи, о филине и о его вопросе, но я знал, что не смогу уснуть.

Я сел и быстро натянул джинсы. Теперь, когда я решил действовать, мне уже больше не хотелось ни спать, ни забыться. Даже наоборот, меня охватило какое-то лихорадочное стремление что-то делать, не менее непонятное, чем недавнее желание забыть обо всем. Я выскочил из комнаты босиком, без рубашки, влекомый невероятным любопытством, жаждой ночных приключений, которая возникает у всех мальчишек, а также ужасной тайной, которую знал, еще сам не осознавая это.

За дверью моей комнаты воздух был прохладным, поскольку во всех других помещениях стояли кондиционеры. В течение нескольких лет я отключал кондиционер у себя, предпочитая свежий воздух, даже в такие душные июльские ночи... а также потому, что в течение нескольких лет не мог уснуть от шипения и шума холодного воздуха, проходящего через решетку радиатора. Мне все время казалось, что этот тихий непрекращающийся звук заглушит другой шум в ночи, который я должен буду услышать, чтобы не погибнуть. Я и представления не имел, что это за звук. Это были обычные беспочвенные детские страхи, и я их стыдился. Однако из-за них мой сон был чуток.

Верхний коридор освещался луной, заглядывавшей в два верхних окошка. От ее света мягко блестел лакированный сосновый пол. Посередине коридора лежала узорчатая дорожка, ее причудливый узор и прихотливые завитушки поглощали лунный свет и тускло вырисовывались в нем. Под моими ногами были сотни бледных светлячков, мне даже казалось, что они не только на поверхности, но и глубже, как будто я шел не по ковру, а, как Христос, по воде и смотрел вниз, на таинственную жизнь глубин.

Я прошел мимо комнаты отца. Дверь была закрыта.

Я дошел до лестницы и остановился.

В доме стояла тишина.

Я спустился по ступеням, весь дрожа, обхватив себя руками и не понимая причины своего непонятного страха. Возможно, даже в ту минуту я в глубине души уж чувствовал, что спускаюсь туда, откуда больше никогда не смогу окончательно вернуться...

Спенсер продолжал рассказывать своему исповеднику-псу историю о той далекой ночи, о потайной двери, о тайнике, о том, как колотилось от ночного кошмара сердце. Снова прослеживая шаг за шагом путь, пройденный босыми ногами, все происшедшее тогда, он перешел на шепот.

Закончив, он пребывал в том блаженном состоянии, которое, он знал, прекратится с наступлением рассвета; но оттого, что это чувство столь кратко и столь хрупко, оно было еще приятнее. Облегчив душу, он смог наконец закрыть глаза, чувствуя, что проваливается в глубокий, без сновидений, сон.

Утром он возобновит поиски этой женщины.

У него было какое-то тревожное чувство, что он на пороге настоящего ада, не лучше того, о котором так часто рассказывал своему терпеливому псу. Но он ничего не мог с собой поделать. Перед ним был только один путь, и он обязан был пройти его.

А пока – спать.

Дождь омывал мир, и этот шелест казался очищающим, хотя некоторые пятна отмыть невозможно никогда.

Глава 6

Утром Спенсер обнаружил на руках и лице несколько небольших синяков и красных пятен – следы разрыва пластиковой гранаты. По сравнению со шрамом даже и говорить не о чем.

На завтрак он приготовил оладьи и ел их, запивая кофе, за своим рабочим столом, подключившись к компьютерной системе налоговой службы округа. Он выяснил, что дом в Санта-Монике, где еще день назад проживала Валери Энн Кин, принадлежит Семейному фонду Луиса и Мей Ли. Счета отправлялись на адрес «Китайской мечты» в западном Голливуде.

Из любопытства он затребовал список и других владений, являющихся собственностью Фонда. Их было четырнадцать: еще четыре дома в Санта-Монике, два восьмиквартирных дома в Вествуде, три особнячка в Бель-Эр, четыре сдаваемых внаем, расположенных на одном участке здания, включая «Китайскую мечту».

Луис и Мей Ли неплохо устроились.

Выключив компьютер, Спенсер, допивая свой кофе, еще долго глядел на погасший экран. Кофе был горький. Но он все равно выпил его.

В десять часов они с Рокки направлялись на юг по Тихоокеанской автостраде. Спенсера беспрерывно обгоняли проносившиеся мимо машины, но он соблюдал скоростной режим.

Гроза за ночь передвинулась к востоку, унеся с собой все тучи. Бледное солнце высвечивало четкие очертания гор, казавшиеся при этом утреннем свете острыми как бритва. Океан был темным, зеленовато-серого цвета.

Спенсер включил радио и настроился на программу новостей. Он надеялся услышать что-нибудь о рейде отряда специального назначения, чтобы, по крайней мере, выяснить, кто же все-таки стоит за всем этим и почему им понадобилась Валери.

Диктор сообщил, что опять возросли налоги. В экономике наблюдается резкий спад. Правительство ввело еще более жесткие ограничения на право владения оружием, а также на показ по телевидению сцен насилия. Грабежи, изнасилования и убийства достигли невероятного размаха. Китайцы обвиняют нас в том, что мы являемся обладателями «смертоносных лазерных лучей, установленных на космических объектах», а мы обвиняем их в том же самом. Кто-то верит, что мир погибнет в огне, другие говорят, что мир покроется слоем льда, и обе стороны выступают в Конгрессе со своими программами, нацеленными на то, чтобы спасти человечество.