Ангелы-хранители - Кунц Дин Рей - Страница 22

— Моя сладкая, застенчивая Нора, — сказал Стрек.

Опустив глаза, Нора увидела, как сильно дрожит правая рука. Кекс раскрошился у нее в пальцах, и крошки сыпались ей под ноги.

Нора отправилась на эту прогулку, предполагая пробыть целый день в городе и, таким образом, сделать первый шаг на пути собственной независимости, но сейчас ей пришлось сознаться себе в том, что она хотела выбраться из дома еще по одной причине: надеялась избавиться от приставаний Стрека. Нора боялась оставаться дома, опасаясь, что Стрек будет без конца звонить ей. И вот теперь он нашел ее здесь, на улице, где ее не защищали запертые окна и закрытые на щеколду двери, и это было гораздо хуже, чем домогательства по телефону, гораздо хуже.

— Посмотри на меня, Нора.

— Нет.

— Посмотри на меня.

Последняя крошка кекса выпала из ее пальцев.

Стрек взял ее левую ладонь в свою. Нора попыталась вырваться, но он сдавил ее руку, перебирая ее пальцы, и она сдалась. Стрек приложил ее ладонь к своему обнаженному бедру. Его плоть была твердой и горячей.

В животе у нее появилось противное ощущение, сердце заколотилось, и Нора уже не могла понять, что произойдет раньше: ее стошнит или она упадет в обморок.

Медленно двигая ее ладонь вдоль своего бедра, Стрек сказал:

— Я тот человек, который тебе нужен, лапочка. Я позабочусь о тебе.

Кекс во рту склеил ей челюсти. Голова ее была опущена, но Нора подняла глаза и взглянула исподлобья, надеясь увидеть кого-нибудь, к кому могла бы обратиться за помощью, — поблизости никого не оказалось. Две молодые дамы, гуляющие с маленькими детьми, были слишком далеко, чтобы помочь ей.

Все еще сжимая Норину ладонь, Стрек переставил ее на свою обнаженную грудь.

— Хорошо погуляла сегодня? Тебе понравилась миссионерская церковь, а? А какие прекрасные цветы юкки у окружного суда, не правда ли?

Своим негромким наглым голосом он расспрашивал ее о впечатлениях от увиденных ею достопримечательностей, и Нора поняла, что все утро он следил за ней, пешком или из машины. Она его не видела, но Стрек, без сомнения, был где-то рядом, поскольку знал о всех ее передвижениях, с тех пор как Нора вышла из дома. Это напугало и разозлило ее больше, чем все остальные гадости, которые он успел до сих пор наделать.

Нора дышала тяжело и часто, но ей все равно не хватало воздуха. В ушах у нее зазвенело, но она отчетливо слышала каждое его слово. Готовая ударить Стрека, вцепиться ему в глаза, Нора тем не менее пребывала в каком-то оцепенении, ярость наполняла ее силой, а страх эту силу отнимал. Ей хотелось кричать, но не о помощи, а от отчаяния.

— Ну вот, — сказал Стрек, — теперь ты нагулялась, подкрепилась на природе и расслабилась. Знаешь, что было бы сейчас лучше всего? Чтобы день завершился как надо, лапочка? Как праздник? Надо сесть в мою машину, поехать к тебе домой, в твою желтую комнату, забраться в твою кровать с балдахином…

Так Стрек был в ее спальне! Наверное, вчера, когда должен был в гостиной чинить телевизор, он прокрался наверх, ублюдок, в ее убежище и совал нос в ее вещи!

— …в эту большую старинную кровать, где я сниму с тебя одежду, золотце, и трахну…

Нора и потом не могла понять, что придало ей смелости: ужас от того, что он проник в ее единственное убежище, или от того, что он впервые за все это время произнес похабное слово, или то и другое вместе, но она вскинула голову, обожгла его взглядом и выплюнула содержимое своего рта ему в лицо. Крошки не до конца пережеванной пищи прилипли к его правой щеке, веку и боковой стороне носа. Мокрые крошки овсяного теста застряли в волосах и испещрили его лоб.

Увидев, как ярость зажглась в глазах Стрека и исказила его лицо, Нора испугалась содеянного. Одновременно все внутри у нее пело от сознания того, что ей удалось стряхнуть с себя эмоциональный паралич, пусть даже ей придется за это поплатиться.

Расплата последовала незамедлительно. Все еще продолжая держать Нору за руку, Стрек так сдавил ей ладонь, что у нее хрустнули пальцы. Ей было ужасно больно. Но она не желала плакать ему на потеху, поэтому сжала зубы и терпела. На лбу у Норы выступили капельки пота, и она чувствовала, что теряет сознание. Хуже боли, однако, был ледяной взгляд голубых глаз Стрека. Продолжая сдавливать ей пальцы, он удерживал ее не только рукой, но и взглядом — холодным и странным. Стрек пытался подавить и запугать ее, и у него это получалось, потому что в его глазах она увидела безумие, против которого была бессильна.

Увидев ее отчаяние, явно доставлявшее ему большее удовольствие, чем боль, которую он ей причинял, Стрек перестал сдавливать ей пальцы, но не позволил выдернуть руку. Он сказал:

— Ты заплатишь за это, за этот плевок. И тебе понравится за это платить.

Нора неуверенно произнесла:

— Я пожалуюсь вашему боссу, и вас выгонят с работы.

Стрек только улыбнулся в ответ.

«Почему он не смахнет крошки кекса с лица?» — подумала Нора, но ответ напрашивался сам собой: Стрек заставит ее сделать это.

— Выгонят со службы? Да я уже уволился из Вэдлоу Телевижен. Вчера положил заявление на стол. Так что теперь у меня много свободного времени, и я могу посвятить его тебе, Нора.

Она опустила глаза. Нора уже не могла скрывать своего страха — еще немного, и у нее застучали бы зубы.

— Я подолгу не задерживаюсь ни на одной работе. Мужчинам вроде меня, в которых столько энергии, быстро наскучивает на одном месте. Я люблю быть в движении. Кроме того, жизнь слишком коротка, чтобы посвящать ее работе, как ты думаешь? Поэтому я нанимаюсь куда-нибудь, зарабатываю немного, а потом гуляю, пока хватит денег. Время от времени на моем пути попадается девушка вроде тебя, которой я просто необходим. Она просто умоляет побыть с ней, и я не отказываю.

«Ударь его, вцепись в него зубами, выцарапай ему глаза», — говорил ее внутренний голос.

Но Нора продолжала сидеть в оцепенении.

Кисть руки у нее тупо ныла. Она не забыла, как было больно, когда Стрек сдавливал ей пальцы.

Он заговорил более мягким и ободряющим голосом, но от этого ее страх только усилился:

— Я не откажу и тебе, Нора. На время я поселюсь у тебя. Нам будет хорошо вместе. Конечно, ты меня немножко боишься, я это понимаю. Но поверь, детка, тебе просто нужно вывернуть твою жизнь наизнанку — это сейчас для тебя самое лучшее.

2

Эйнштейну нравилось в парке.

Когда Тревис отцепил поводок, ретривер поспешил к ближайшей клумбе, где крупные желтые календулы росли внутри бордюра из пурпурных первоцветов, и обошел вокруг, явно восхищенный увиденным. Затем он проследовал к клумбе с яркими поздноцветущими лютиками и к следующей — с недотрогами. Его хвост приходил в движение от каждого нового открытия. Говорят, что собаки видят все предметы в черно-белом изображении, но Тревис готов был спорить: Эйнштейн обладает цветным зрением. Пес обнюхивал все, что попадалось ему на пути: цветы, кусты, деревья, камни, урны для мусора, смятые бумажки, основание фонтанчика для питья, а также практически каждый фут земли под ногами — без сомнения, воссоздавая в своем воображении «портреты» людей и собак, прошедших здесь до него, картинки, которые для пса были такими, как для Тревиса — фотографии.

В утренние и ранние дневные часы ретривер ничем не отличался. На его месте любая собака вела бы себя точно так же, и Тревис уже начал думать, что его почти человеческие способности находят на него приступами, как эпилепсия. Однако после вчерашнего необычайные качества Эйнштейна не подлежали сомнению.

Когда они прогуливались вокруг пруда, пес вдруг замер, поднял голову, слегка приподнял свои мягкие уши и уставился на парочку, сидящую на скамейке футах в шестидесяти от них. На мужчине были спортивные шорты, а женщина была одета в мешковатое серое платье; он держал ее за руку, и, казалось, они были поглощены беседой друг с другом.

Тревис начал поворачивать в сторону зеленого газона, чтобы не мешать им разговаривать. Но собака, издав короткий лай, помчалась прямо к парочке.