Карпинский - Кумок Яков Невахович - Страница 17

Все было исполнено: и доклад, и оглашения, и тосты... Гости остались чрезвычайно довольны, но более всего им понравилась экспозиция — сами геолкомовцы считали ее скромной: несколько шкафов, полки, к стенам кое-чего прикрепили... Однако на гостей, в особенности на тех, кто видел такое впервые, она произвела большое впечатление. Какие самоцветы! Бог мой! И все наше, российское? Нефть в сосудах... Кристаллы серы... Самородки золота! Настоящего? Можно потрогать?.. А карты! Что за карты! Прямо художественные произведения.

Министр был в восторге и на следующий день, ожидая приема в Аничкином дворце, не мог вдосталь нахвалиться министрам, скучавшим, как и он, в приемной в ожидании вызова в кабинет государя. И в кабинете, уже закончив доклад, он не удержался и вспомнил вчерашнее... Вернулся он в министерство несколько чем-то обеспокоенный и тотчас послал за господином директором Комитета. «Вы знаете, — начал он, — доброе отношение государя к вам, чему я только что получил еще одно доказательство. Его величество весьма заинтересовался юбилеем вверенного вам учреждения и даже изволил намекнуть о своем добросклонном желании лично...»

Тут министр нагнулся к самому уху директора и прошептал несколько фраз, после чего, отпрянув, заключил:

— Надеюсь, у вас все будет подготовлено наилучшим образом?

Прошло несколько дней, и в одно, несомненно, прекрасное утро (зима выдалась вьюжная, но накануне поутихло, подморозило, далеко разносился скрип шагов) к внушительному подъезду Горного института подкатил санный поезд. Однако нам нет надобности описывать визит, воспользуемся записью в журнале Присутствия.

«24 февраля 1892 года состоялся Высочайший осмотр работ Геологического комитета. В присутствии Министра Государственных имуществ статс-секретаря М.Н.Островского, г. товарища Министра статс-секретаря В.И.Вешнякова и директора Горного департамента К.А.Скальковского при участии директора Геологического комитета и старших геологов Государь Император, оставшись совершенно доволен осмотренными работами, изволил изъявить, кроме признательности и Монаршей благодарности упомянутым высшим чинам ведомства, Высочайшее благоволение Директору Комитета Карпинскому, старшим геологам Никитину, Мушкетову и Чернышеву, а также всем чинам, принимавшим участие в означенных работах».

Прошло еще несколько дней, и министр снова пригласил Карпинского и после обсуждения накопившихся дел, понизив голос, доверительно сказал, что с соблаговоления государя императора он, министр, делает представление его, Карпинского, к очередной награде... От представления до награждения срок уже значительно больший, но все-таки настал день (весенний и тем более прекрасный), и Александр Петрович, вернувшись домой в парадном мундире, протянул Александре Павловне свернутый в трубочку лист, с которого свисала на цветном шнурке сургучная печать. Мы имеем возможность развернуть лист (он хранится в архиве) и прочитать:

«Мы, Александр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий князь Финляндский, нашему действительному статскому советнику Александру Карпинскому.

В воздаяние отлично усердной службы вашей и особых трудов по засвидетельствовании начальства и согласно удостоению Комитета Министров Всемилостивейше пожаловали Мы вас Указом в 13 день мая 1894 года Капитулу данным Кавалером Императорского ордена нашего Святого Станислава I степени».

Действительный статский советник — чин, соответствующий генерал-майору в армии, контр-адмиралу во флоте и гофмейстеру в придворной иерархии; чин немалый, не так ли? Мы можем развернуть и другие листы и узнать, что, кроме Станислава I степени, у него уже был Станислав II степени, а также Владимир III степени и «Святыя Анны» II и III степеней.

На том и завершились юбилейные торжества — и как же приятно было вновь погрузиться в деловую и налаженную суету Геолкома, которая, впрочем, и не прерывалась. И нам с читателем предстоит также окунуться в нее, но, чтобы не повториться и не множить сведений об успехах Геолкома, расскажем о том, как спорили между собой сотрудники. Да, такие явления случались. В частности, младший геолог Краснопольский выступил... против директора. Не против его каких-либо распоряжений или, как сейчас называют, стиля работы, нет. Против его теории переходности слоев.

Для этого Краснопольский воспользовался «Объяснительной запиской» к 126-му листу карты, составленной им. Такие «записки» прикладывались к каждому листу карты и содержали авторское толкование геологического строения местности, но никогда не служили для полемических выпадов. Существовали для того научные журналы. Краснопольский обошел традицию. Он никак не желал признавать возможность существования пластов, относимых к двум системам, и потому термины типа «пермо-карбон» считал абсурдными. Это был удар по артинскому ярусу с его переходным характером.

Краснопольский прибегает к остроумному сравнению. Представим, пишет он, что археологи разрыли курган; в нем монеты «двух последовательных царствований». Как датировать возраст кургана? «Очевидно, время сооружения кургана определяется монетами последнего царствования, хотя бы они находились в ничтожном количестве. Зная местные условия жизни (близость от торговых и административных центров и пр.) народа, соорудившего курган, можно составить себе представление о том, в начале или в конце последнего царствования сооружен был курган».

Не так же ли, дескать, с артинским ярусом? Карпинский отыскал в нем пермские формы — превосходно. Это «монеты последнего царствования». Значит, его возраст — пермь. Критик сам чувствует «грубость этого сравнения», однако убежден, что оно «вполне применимо к нашим пермо-карбоновым осадкам».

Прежде чем рассказать, как парировал Карпинский выпад своего оппонента, небезынтересно взглянуть, как он вообще относился к научной критике и, в частности, к критике своих воззрений. Мы собрали из разных статей его на сей счет замечания. «Я не имею обыкновения, — признавался он, — писать какие-либо возражения или поправки, считая разногласия чрезвычайно полезными, а недоразумения хотя и вредными, но в скором времени само собой устранимыми».

Невозможно согласиться с тем, что научные «недоразумения» устраняются сами собой в скором времени, однако факт, он так считал (хотя если взять в контексте, то утверждение получает не столь обобщенный характер — скорее имеется в виду неправильное толкование его, Карпинского, положений и вытекающие отсюда «недоразумения»).

«Идеи не пропадают, а вопросы приоритета большой цены не имеют», — бросает он в другом месте.

«Равнодушному к вопросам приоритета, мне все-таки трудно молчать в интересах истины...» — вот единственная побудительная причина для ответа.

«Научная критика только тогда бывает крайне полезной и желательной, когда она рассматривает значение каждого аргумента автора, приводимого как основание его вывода, и лишена голословных утверждений». Это-то положение и нарушает Краснопольский. Он рассматривает не каждый аргумент автора и теряет цельность восприятия. Применимо ли его сравнение с археологическими раскопками?

Увы, никак не применимо, парирует Карпинский. Это фунт аршином мерить. Оно бы еще подошло, ежели бы окаменелости были вымыты из более древних отложений. «Подобные случаи известны, но опытного геолога они не могут ввести в заблуждение: при определении относительной древности принимаются в соображение только новейшие ископаемые. В смешанной фауне формы древние продолжают жить совместно с новыми; в данные годы или царствования монеты предшествовавших лет не чеканятся».

«Насколько я могу понять, автор едва ли не склоняется к тому мнению, что вообще не нужно устанавливать какие-либо подразделения осадков переходного характера. Такого взгляда придерживаются и другие ученые, находя введение их в науку совершенно ненужными и потому вредными».

Другие ученые — это зарубежные геологи; в некоторых иностранных изданиях появились отрицательные рецензии на монографию, посвященную артинскому ярусу. Это нападки на эволюционные идеи в геологии; Краснопольский, таким образом, солидаризируется с антиэволюционистами. Оставить без ответа  т а к у ю  критику — значит уступить принципиальные позиции. «Никак не могу согласиться, что введение в науку понятия о переходных образованиях, — начинает свои возражения Карпинский, — было совершенно излишним; напротив, оно было плодотворно и способствовало уничтожению прежнего представления о системах как обособленных естественных группах».