Никто, кроме нас! - Верещагин Олег Николаевич - Страница 27

– Дай им! – крикнул надсотник в приоткрытый люк и зажал уши.

Вумп! Часть еще стоявшего дома обрушилась внутрь, из окон шарахнуло пылью и дымом, послышался мучительный крик:

– Ооооо матка бозка-а-а!..

– Сдавайтесь! – крикнул надсотник, поднеся к губам поданный Пашкой невесть где взятый мегафон.

– Нас все едно вобьют! – крикнул кто-то из развалин на ломаном русском.

– Сдавайтесь! – повторил Верещагин. – Никого из сдавшихся не тронем! Слово офицера!

– Кто ты такой?

– Надсотник РНВ Верещагин, командир дружины! – ответил надсотник. – Повторяю – слово офицера, что, если вы сдадитесь в течение пяти минут – никому из вас не будет причинено вреда! Время пошло!

Впереди снова началась стрельба, но возле штаба было тихо. Только трещали пожары.

– Заряжай, – сказал Верещагин в люк.

– Давно, б…я, заряжено, – ответили оттуда. – Только б не сдались…

– Сдадутся. Это так – на всякий пожарный.

Подходила к концу третья минута, когда из полуобрушенного отверстия входа показался белый флаг.

Это было настолько неожиданно, что находившиеся на улице замерли. Верещагин, сам этого не осознавая, поднялся в рост.

– Сдаемся! – крикнули изнутри. Кричали по-русски, очень чисто. – Выходим, не стреляйте! Пан генерал ранен, мы выводим его!

Дружинники встали по обе стороны выхода, взяв его на прицел. Соскочив наземь, Верещагин подошел к ним.

– Бросайте оружие впереди себя!

– Стволы и финки бросать на снег, – заметил кто-то, разряжая патетическую серьезность момента.

Из дыры с лязгом вылетел первый автомат…

…После сдачи тридцати двух офицеров и солдат еще двое офицеров вывели высокого военного с забинтованными плечом и головой.

– А теперь горбатый, – сказал тот же голос.

Кое-кто засмеялся, но большинство дружинников хранили серьезное молчание.

Отстранив придерживавших его спутников, генерал Новотны посмотрел на надсотника с неожиданным глубоким интересом. Достал из кобуры и протянул Верещагину небольшой пистолет. Молча отдал честь.

– Пэ шестьдесят четыре, – сказал Верещагин, осматривая оружие. Помедлил. И вернул пистолет генералу: – Проше, пан генерал. Ваша зброя.

Брови генерала шевельнулись. Он спрятал оружие в кобуру. Усмехнулся.

– Вы в плену. Вы и ваши люди, – сказал Верещагин. – У меня будет просьба… вы понимаете меня?

– Так, – кивнул Новотны. – Я вем руски.

– Хорошо… Так вот, у меня будет просьба, отказ ее выполнить никак не повлияет на вашу судьбу или судьбу ваших людей. Сейчас вас отвезут в штаб. Вы не могли бы обратиться к тем из ваших людей, кто еще сопротивляется – с приказом сдаться? Технические возможности вам предоставят… – Увидев, как глаза генерала сузились, Верещагин сказал – без угрозы, даже с какой-то ленцой: – Право, пан генерал, это не ваша война. Мне жаль, что вы, поляки, не можете этого понять.

Генерал обмяк. Что-то тихо сказал стоявшему рядом офицеру. Тот отдал честь и обратился к Верещагину:

– Пан генерал согласен сделать это. Но хорваты… они могут не подчиниться такому приказу.

– Мы их убедим, – усмехнулся Верещагин. – Скажите господину генералу, что я благодарен ему за согласие…

… – И какого черта? – буркнул Земцов, запрыгивая на броню САУ рядом с командиром. – Ты говорил с ним, как в кино. Как будто…

– Сергей, Польша никуда не денется, – ответил Верещагин, проверяя автомат. – Она будет нашим соседом. И теперь, когда мы победили, мы можем позволить себе быть людьми хоть в чем-то.

– Что мы сделали? – Сергей свел брови.

– Победили, – легко ответил Верещагин и ахнул каблуком ботинка в башню. – Поехали!

«Шилка» горела на углу. Надежно построенное здание правления рынка «Северный» продолжало огрызаться огнем со всех этажей. Звездно-полосатый флаг развевался под самой крышей – яркий, хорошо видимый, хотя и мокрый насквозь. И почти из каждого окна неутомимо выскальзывал и бился рыжий огонь.

Добежав до Верещагина зигзагом, Земцов упал за бетонную плиту и выдохнул:

– Этих сдаться не заставишь.

– А этих я и не возьму, – отрезал Верещагин. – Э, черт, как к ним подобраться-то? – Он обернулся к гаубице, махнул рукой: – Долбай!

Крикнул, хотя слышать его за шумом боя вряд ли могли.

– В подвалы залезут, – буркнул Земцов. – У нас одиннадцать убитых за последние десять минут.

– Никому пока не высовываться, вести беспокоящий огонь, передать приказ! – повысил голос надсотник.

Двое дружинников, сгибаясь вдвое, принесли на куске брезента Басаргина. Лицо сотника было спокойным, и дырочка от пули над левой бровью синела совсем незаметно.

– Прямо в лоб, – сказал, подходя, Влад Захаров. Так, как будто никто этого не видел. – Это из-за меня. Он меня оттолкнул, а сам…

– Так, – Верещагин сел на корточки, наклонился к убитому. Наклонялся все ниже и ниже… ниже… ниже…

Сергей, вцепившись одной рукой в бороду, другой обнял командира за плечи. Хрипло сказал с одышкой:

– Ну вот… еще одного нашего… нет.

– Это из-за меня, – повторил Влад, кусая губы. – Но я знаю… как… командир, разреши… я знаю… тут коллектор, мы прямо в тыл им выйдем… Я думал, он обвален. А сейчас посмотрел – нет… Командир…

Верещагин поднял голову. Глаза у него были страшные. Подбежавший Эндерсон вдруг сказал:

– Господин надсотник… я хочу просить разречения…

– Какого? – Верещагин повернулся всем телом, как волк. – Что?

– Я поньимайу… – американец указал подбородком на лежащего на брезенте Басаргина. – Он был ваш друк… Но… там… – он указал на здание. – Там есть льюди, не заслужившие смьерть…

– Что?! – шепотом крикнул Верещагин. Именно шепотом крикнул. – О чем ты?!

– Они слепи, – упрямо сказал американец. – Я буду говорьить. Пусть они сдадутса. А вы оствьите им… жизнь.

– Ты сошел с ума, – убежденно сказал Земцов. – Чокнулся.

– Я бил вам хорошьим офицером, – тихо сказал американец. – Мои соотьечьествинник… они не прав. Можьет бить, они даже преступники. Но я не могу отказаться от ньих совсем.

На миг всем показалось, что сейчас Верещагин застрелит Эндерсона. И никто не ожидал того, что он сказал после короткого тяжелого молчания:

– Иди. И скажи, что я пощажу всех сдавшихся. Кроме того негра, который пытал Димку. Если он еще жив.

– И это слово офицера? – спросил Эндерсон.

– И это слово офицера, – подтвердил Верещагин. И опустился на землю рядом с телом Басаргина. Посмотрев на него, сказал тихо: – А помнишь, Игорек, как ты к нам пришел? Тогда… когда мы пацанами были… Смешной… боялся смерти… а мы тогда и не думали, что это – смерть…

Полковник Палмер – с винтовкой в руке – стоял в тени входа, в проеме баррикады. При виде подходившего с высоко поднятым белым флагом офицера полковник пошатнулся, чуть не упав – и выкрикнул неверяще:

– Эндерсон?!

– Господин полковник, сэр! – капитан отдал честь и остановился. – Я предлагаю вам: сдавайтесь! Я гарантирую, что…

– Будь ты проклят, предатель! – В голосе и лице Палмера были гнев и злое отчаяние. Вскинуть винтовку было делом одной секунды.

Подняв руки к груди, Эндерсон отшатнулся на шаг и упал, успев вскрикнуть:

– Зачем?!.

… – Где твой коллектор, Влад? – спросил Верещагин.

За последние три месяца ливни вычистили трубу коллектора до блеска, унеся с собой все запахи и весь мусор. Но одновременно она стала гулкой, как внутренность барабана. Оставалось лишь надеяться, что наверху сейчас достаточно шума.

Три десятка дружинников цепочкой, на полусогнутых, пробирались следом за Владом. Вторым шел Верещагин. Третьим – Пашка.

Судя по всему, американцы не знали о коллекторе – и вскоре выяснилась причина такой слепоты. На выходе он был загроможден упавшим еще в июне холодильным шкафом. За шкафом слышались пальба и отрывистая ругань.

– Твою… – выдохнул Верещагин.

Мимо протиснулись двое – размер трубы позволял – дружинников. Молча навалились на белую облупленную стенку…