Витязь в овечьей шкуре - Куликова Галина Михайловна - Страница 24

«Вдруг это Покровский? – на одну секунду представила себе Наташа. – Летние сумерки, прохладный воздух, занавеска плещется в окне... Он подойдет и обнимет меня, и... А может, это убийца? Он видел, как я подслушивала под окнами, и решил, что я слишком много знаю. Сейчас он войдет, тонко усмехнется и...»

Неизвестный в кабинет не пошел, а остался в библиотеке. Стараясь не дышать, Наташа стала придвигаться к двери крохотными мышиными шажками. Взглянула в щель одним глазом и увидела, что в кресле перед журнальным столиком сидит аспирант Коля Лесников. Перед ним лежит чистый стандартный лист, Коля смотрит на него и в тяжких раздумьях щелкает ручкой. Лицо у него грустное, безо всякого следа ухмылки, с которой, как ей казалось, он вообще не расстается.

Наташа затаила дыхание, от всего сердца надеясь, что проглоченный ею кусок утки не вступит в конфликт с жареными баклажанами, и ее желудок не заворчит, как водопровод.

Лесников еще некоторое время предавался безмолвной скорби, потом наклонился и начал что-то писать на листе бумаги. Судя по его физиономии, это было никак не меньше, чем любовное или предсмертное письмо. «Что, если парень решил покончить с собой прямо „средь шумного бала“? – испугалась Наташа. – Вдруг он и есть убийца? Раскаялся и решил расставить все точки над „i“!»

Наконец, отбросив ручку в сторону, Лесников встал, взял лист, отставил подальше от глаз и с невыразимой печалью прочел написанное. «Все, – обреченно подумала Наташа. – Сейчас пойдет вешаться. А письмо, интересно, куда денет?» По всей видимости, аспирант задумался о том же самом – куда он денет письмо. Повертел головой, потом увидел пепельницу, придвинул ее поближе и, скомкав лист до размеров теннисного мячика, положил в нее. Достал зажигалку и поднес к бумаге. И только она начала заниматься, как голосок Марины донесся из коридора:

– Коля! Ты здесь?

Лесников сунул зажигалку в карман и выскочил из библиотеки с такой скоростью, будто за ним черти гнались. Наташа тоже выскочила из своего убежища и грудью бросилась на медленно разгорающийся костер. Сбив пламя, она завладела бумажкой, отчаянно радуясь, что пострадал только край, и все, что написано, можно без труда прочесть. В нетерпении развернула она лист и удивленно моргнула.

Перед ней было вовсе не прощальное письмо. Несколько раз с абзаца Коля Лесников написал следующее:

«Изобретение Лесникова и братьев Покровских».

«Николай Лесников, Андрей и Вадим Покровские».

«Изобретение братьев Покровских. (Идея Николая Лесникова)».

И так далее, в том же духе. «Ах ты боже мой! – Наташа прижала писульку к груди. – Неужели эти типы стырили у аспиранта идею суперфильтра? Да-да, я же слышала, что так бывает! Маститые и именитые на самом деле выезжают на хребте молодых, талантливых и никому не известных. Черт побери, да у аспиранта на Покровского зуб! Что, если он провернул дельце с отравленным кофе, рассчитывая засадить кандидата наук на долгие годы?»

Мысль о том, что Андрея подставили, уже приходила Наташе в голову. Только до сих пор она полагала, что его подставили случайно, ненамеренно. Так сложились обстоятельства. Но что, если никакая это не случайность? Кто-то убил Алису только с одной целью – избавиться от Покровского! Его обвинят в убийстве, и, арестованный, он перестанет быть ферзем на шахматной доске. Отсюда – зажигалка, окурок, следы от ботинок – наверняка тех самых, пропавших...

Наташа как следует расправила лист, сложила его в несколько раз и спрятала в карман джинсов. И тут же испуганно подпрыгнула. Она тут занимается ерундой, а Генрих уже мог уехать к своей так называемой тете! Есть шанс упустить что-то очень важное.

– А где Генрих? – спросила она у Лины, вернувшись к гостям.

Лина была оживлена сверх всякой меры и держала под руку Стива Гудмэна, который, кажется, изрядно заложил за воротник.

– Не знаю, – пожала плечами та. – Собирался к тете, а что?

– Уже уехал? – ахнула Наташа.

– Ах нет, нет! Он зашел на кухню взять для тети продукты. Кажется, он еще там.

Дверь кухни оказалась плотно закрыта. Поскольку тетя была всего лишь предлогом для отлучки, Наташе страстно захотелось узнать, что же Генрих делает за закрытой дверью на самом деле. Она выскользнула из дому и, пустившись бегом вдоль стены, завернула за угол. Вот оно, окно кухни. Отвратительными вещами занимается она в последнее время! «В жизни никогда ни за кем не подглядывала, – пронеслось в голове у Наташи. – А в этом Березкине я одним махом наверстаю упущенное».

Генрих стоял возле стола, не похожий на себя: в серых брюках и белоснежной рубашке. Вместо галстука на шею он повязал платочек и стал удивительно похож на зажиточного бюргера. Вот только усы у него были уж чересчур жгучими. Вероятно, он прятал где-нибудь в кладовке бутылочку краски «Шварцкопф».

В настоящий момент Генрих держал в руках изящно скроенное женское платье с блестками, на столе перед ним стояла пустая коробка из-под торта. Сначала он встряхнул платье за плечики, потом осторожно сложил, завернул в бумагу и уложил в коробку. После чего начал ловко перевязывать ее бечевкой.

И что, интересно, это означает? По телефону он разговаривал с мужчиной, это не подлежит сомнению. При чем здесь платье? В голову ничего не шло. Может быть, у Генриха есть друг, с которым они тайком переодеваются в женские шмотки? И вообще: куда он поедет ночью? На улице ведь уже темно, до станции топать и топать. Да и ходят ли в такое время электрички? Вопросы роились у Наташи в голове. Как она станет за ним следить? Вдруг его где-то неподалеку ждет машина? Впрочем, нет, насчет машины он по телефону не договаривался. Значит – что, пойдет пешком?

Генрих и в самом деле пошел пешком. Если поблизости от дома все выглядело пепельно-серым, то дальняя стена деревьев, освещенная луной, казалась черно-лаковой, словно ее облили мазутом. Генрих шел по тропинке, а Наташе пришлось трусить за ним по траве, прячась за кустами. «Страсть-то какая! – подумала она. – Ночью лазить по лесу. Может, ну его к лешему?» Однако коробка из-под торта со спрятанным в нее платьем притягивала ее, точно магнит. Она шла за этой коробкой, позабыв обо всем, словно крыса за гамельнским музыкантом.

Генрих вырвался далеко вперед, но его белую рубашку было отлично видно: в лунном свете она приобрела таинственный отлив. Не успели они пройти и пяти минут, как деревья неожиданно расступились, и Наташа увидела впереди освещенный дом. Тоже двухэтажный, как у Покровского. И тут где-то поблизости залаяла собака. «Этого еще не хватало»! – подумала она. Собака была препятствием, которое вряд ли можно легко преодолеть. По крайней мере, с пустыми руками. Вот если бы кусок колбасы или ветчины захватить со стола!

– Азор! – позвал Генрих. – Иди сюда, собачка! Это свои, свои.

«Азор! – обрадовалась Наташа. – Пес Аркадия Бубрика. Выходит, и дом тоже его. Кажется, я его узнаю. Так и есть, это он. Какая удача!» Покровский упомянул за завтраком, что Азор – ужасно брехливая, но при этом патологически добрая собака. Он может схватить за брюки или попытаться вырвать сумку, но все это не всерьез.

Генрих тем временем приблизился к парадной двери дома, взялся за ручку и вошел без стука. Азор остался снаружи, и Марина поняла, что через минуту он ее обнаружит. Так и вышло. Стоило ей подкрасться к кустам боярышника, как собака наставила уши и басисто гавкнула.

– Азор, собаченька! – позвала Наташа, и собаченька зашлась таким лаем, что в конце рулады, кажется, даже закашлялась.

На этот концент не последовало никакой реакции. Вероятно, Азор гавкает на все, что шевелится, возможно, по ночам он охотится за местными кошками. Наконец он подбежал к Наташе и ткнулся лобастой головой ей в колени.

– Ах ты, душечка собачья! – дрожащим голосом похвалила его Наташа и даже потрепала по загривку.

Добродушно виляя хвостом, душечка Азор сопроводил Наташу до хозяйского дома и для порядка гавкнул еще раз на пороге – мол, встречайте, гости пришли. Однако Наташа не собиралась входить внутрь. Она уже, так сказать, насобачилась подглядывать в окна, поэтому намерения имела совершенно определенные. Правда, окна Бубрикова дома оказались не в пример выше, чем у Покровского, и все, как одно, закрыты. Если подпрыгивать, и не рассмотришь ничего толком, и внимание к себе привлечешь.