Леди Маллоу - Иден Дороти - Страница 50

Значит, Амброс явился сюда, чтобы блефовать, мелькнуло у нее в голове, раз он задает вопросы, на которые, очевидно, сам не нашел однозначных ответов.

Неужели эта негодная женщина с бледным нездоровым лицом — жена Блейна? Леди Мальвина постаралась не подать и виду, что подобное предположение глубоко потрясло ее.

— Мне кажется, ты видел жену Блейна, хотя бы во время судебного процесса.

— Амалию? — сказал Амброс. — Но я не верю, что она жена Блейна.

Леди Мальвина уставилась на племянника. Каким самодовольным выглядел он. Самодовольным, высокомерным и отвратительным. Закинув голову, старая дама расхохоталась на свой странный манер

— Амброс, дорогой мальчик, жаркое солнце подействовало тебе на мозги. Моя невестка Амалия самая верная и любящая жена и мать.

— Мне известно, что она — дочь Томаса Уайтхауса, — заявил Амброс. — Как я узнал, старый хитрец некоторое время тому назад сменил свою подлинную испанскую фамилию. Он честолюбив, и его очень бы устроило, если б его дочь стала женой английского лорда. Разумеется, он не собирался болтать больше, чем абсолютно необходимо. Когда суд узнает, что один из главных свидетелей Блейна — его тесть, он может по-другому взглянуть на показания Уайтхауса.

— Ты ведь только что утверждал, что Амалия не жена Блейна, — возразила леди Мальвина.

По лицу Амброса скользнуло выражение неуверенности. Леди Мальвина моментально перешла в атаку.

— А не приходило тебе в голову, что суд может обратить внимание на твои собственные честолюбивые замыслы? И если ты не сумеешь подкрепить доказательствами свои необычайные заявления, то будешь выглядеть не очень порядочно.

— Я должен доказать, — проговорил Амброс решительно. — За этим я и приехал сюда. Я намерен поставить этого человека, которого вы называете своим сыном, и Амалию перед весьма подозрительными фактами и потребовать объяснений. На английском кладбище в Порт-оф-Спейн есть недавно установленная могильная Плита с надписью: «Эван Ст. Джон. 35 лет. Погиб в море».

— Ну и что из этого?

— Вы слышали в суде историю чудесного спасения Блейна. Как он однажды оказался единственным оставшимся в живых из всей команды, когда корабль затонул во время шторма. Но он тогда не сказал, что добрался до берега после того, как в течение десяти дней носился по волнам на обломке мачты вместе с мертвым человеком.

— И ты хочешь сказать, того мертвого человека звали Эван Ст. Джон?

— Логичное предположение.

— Какой трагический случай! — воскликнула леди Мальвина. — Бедный Блейн, в таком отчаянном положении — и видеть, как умирает последний товарищ…

— Вы не понимаете, к чему я клоню, — воскликнул Амброс раздраженно.

— О нет, прекрасно понимаю тебя, лукавого сатану! — крикнула в свою очередь леди Мальвина, отбрасывая всякую учтивость. В ее голосе ясно прозвучали гнев и презрение. — Ты хочешь сказать, что умер Блейн, а другой — спасшийся — выдал себя за него. Что, увидев объявление в газетах относительно розыска наследника усадьбы, он состряпал при содействии жены и сына план, как завладеть наследством.

— Предварительно за десять дней выведав у Блейна историю его жизни, — добавил Амброс, криво усмехаясь. — Согласитесь, тетушка, превосходно задумано.

— А как быть с женщиной по имени Саманта?

— Известной еще и как Сэмми. Это, конечно, жена Блейна. Которая, как я понял, объявилась не вовремя, чтобы разоблачить самозванца. Или же получить свою часть добычи.

Какой-то момент леди Мальвина сидела не двигаясь. Ей хотелось выпить, но она боялась, что не сможет налить: так сильно дрожали руки. И она ни за что бы не согласилась попросить Амброса о чем бы то ни было!

— Признайтесь, тетя Мальвина, вы всегда знали: этот Блейн не ваш сын. О, я знаю, вы не видели его с тех пор, как он уехал в шестнадцать лет. И я согласен: у этого парня есть определенное сходство. Он высокого роста, темноволос и выглядит таким же неистовым. Но мать должна инстинктивно чувствовать своего сына. А вы не чувствуете. Готов поклясться.

— Амброс, ты переходишь все границы приличия!

— Вижу, вы получили обратно ваш жемчуг, — проговорил Амброс тихо. — Должно быть, это доставило вам большую радость, так как, по вашему мнению, вы уже утратили его безвозвратно. И вам, конечно, нравится опять жить в Маллоу и занимать прежнее солидное положение в обществе. Вы ведь легко могли превратиться в обедневшую старуху, до которой никому нет дела. Но с возвращением сына все изменилось. Вам крупно повезло, не так ли, тетя Мальвина? Даже если ради этого пришлось пойти на риск лжесвидетельства в суде и подвергнуть себя опасности, оказавшись в руках этих незнакомых вам людей.

— Ты ничего не в состоянии доказать, — проговорит леди Мальвина хрипло.

— Сейчас не в состоянии, но смогу, когда соединю свою историю с фактами, полученными Сарой.

— Полученными Сарой?

— Сарой Милдмей, разумеется. Она умная девушка, не правда ли? И красивая к тому же.

— Сара Милдмей! Какое она имеет ко всему этому отношение? — На лице леди Мальвины отразилось замешательство и отчаяние. — Когда Блейн об этом услышит, он придет в бешенство. Ему так же, как и мне, она нравится.

— Но он вовсе не Блейн, не так ли? Не так ли, тетя Мальвина?

Перед леди Мальвиной, как в тумане, маячило темноглазое красивое лицо. Неужели в самом деле ее сын Блейн мертв, а этот бессердечный молодой человек станет новым лордом Маллоу? Неужели она потеряет все, даже Тайтуса?

Тайтус!

Леди Мальвина вновь почувствовала прилив сил. Она медленно встала на ноги. Чепец совсем съехал набок, волосы растрепались, платье помялось, но она стояла гордо выпрямившись, с высоко поднятой головой и нескрываемым торжеством в глазах.

— Пойдем со мной, Амброс, и убедись сам еще раз.

Она повела его в вестибюль к подножию лестницы. Горели все лампы, и портрет сиял в ярком свете.

— Взгляни! — сказала она требовательно. — Ты видел Тайтуса. Можешь ты отрицать поразительное сходство? В состоянии какая-то надпись на могильной плите или запись о браке опровергнуть это сходство? Ты можешь утверждать, что этот мальчик Тайтус не сын Блейна? Вот наследник усадьбы Маллоу, — торжественно провозгласила леди Мальвина, указывая на портрет пальцем с крупным перстнем.

В кухню, запыхавшись, вбежал помощник конюха Джим.

— Я слышал, как зазвонил церковный колокол, — выпалил он, с трудом переводя дыхание.

Все посмотрели на него с недоумением. В отрытую дверь врывался ветер, и не было слышно никаких других звуков, кроме его порывистого завывания.

— Тебе, парень, должно быть, померещилось, — заметила старая Бетси. — Никакого звона.

Джим неуверенно огляделся. Он все еще не мог отдышаться, в глазах — страх.

Затем откуда-то издалека, из-за болот, донесся глухой гул. Его слышали все. Один-единственый «бум-м-м» и тишина.

— Говорю вам, — прошептал Джим. — Там кто-то умер!

ГЛАВА 21

Из леса они выехали на пустынную болотистую местность. Натянув поводья, Блейн остановил лошадь и прислушался. Никаких звуков, кроме ветра, шелестящего застывшей на морозе травой.

— Мы не могли намного отстать, — сказал он. — Соумс сперва выберет кратчайший путь, но потом станет придерживаться дороги. Амалия не может перепрыгивать через канавы с ребенком на руках. Да и ездок-то она неважный.

— А не может Тайтуса взять к себе Соумс?

— Пожалуй. Но мне что-то не верится. Между тем не далее как две недели назад Амалия уговаривала меня уволить Соумса. Несомненно, просила она только так, для отвода глаз. Должно быть, здорово его подкупила.

— Чем? — спросила Сара с любопытством.

— Одному Богу известно чем. Возможно, бриллиантами Маллоу. Если он достаточно глуп, чтобы их взять.

Лошади беспокойно задвигались. Луна, выглянувшая из-за стремительно мчавшегося облака, осветила горизонт, на фоне которого виднелись лишь гнущиеся под напором ветра деревья, далекий фермерский домик с темной крышей, да церковь, стоявшая в конце извилистой запущенной дорожки. Прошло не так уж много лет с тех пор, когда контрабандисты пробирались к подобным одиноко стоявшим церквушкам, чтобы спрятать там добычу, вероятно полагая, что се будут охранять Небеса. В наши дни эти церкви выглядят сиротливыми и заброшенными, располагаясь в стороне от населенных пунктов или вовсе одиноко в чистом поле. К ним обычно ведет фунтовая грязная дорога, по которой по воскресеньям тянутся жидкие вереницы прихожан.