Баба Яга и ее внучки Ягобабочки - Кузьмин Лев Иванович - Страница 17

— Так ведь она пропала!

— Почему это пропала? — сначала удивляется, потом даже смеётся Абду. — Она лежит чистенькая, гладенькая, славно заштопанная рядышком со мной! Ты, мама, что? Опять про собственное старание позабыла?

И тут мать говорит:

— Нет! На этот раз не забыла! А думаю: у нас, в нашем доме завелась какая-то добрая волшебница.

Абду всё же опять смеётся, опять он матери не верит. Так на том история с рубахой и закончилась.

Но вот случилась у Абду совсем настоящая, горькая-прегорькая беда.

Здешний правитель послал всех здешних парней камни в горах ломать, для своей крепости камни с гор в долину свозить. И с тяжёлою такой поклажей ослик Абду со скользкой, высокой тропки сорвался, и — убился…

Пришёл Абду домой только с уздечкой, повесил её на гвоздь, сам весь в слезах:

— Как, мама, жить теперь будем? Ведь без ослика мне — ни на работу, ни на рынок…

Мать пуще сына расстроилась. Даже заболела. Она и раньше была некрепкая, а тут совсем слегла. Сыну говорит:

— Теперь тебе ещё и стряпать самому себе придётся…

А пока пойди на кухню, кипяточку хоть нам обоим скипяти.

Вздохнул Абду, поплёлся на кухню.

Но только туда зашёл, только наклонился, чтобы взять с пола хворосту, а там лежит — фарфоровый кувшин, в нём большой-пребольшой серебряный слиток! Так весь внутри кувшина и светится, будто после весеннего дождика месяц!

Остолбенел Абду, ничего не может понять. Потом схватил слиток, бежит с ним к матери.

Мать ему шепчет:

— Вот! Мои слова про волшебницу в нашем доме — справедливы! Надо как-то её увидеть, надо отблагодарить…

И Абду задумался, потом тоже говорит шепотком:

— Мы сделаем вот как… Мы будто бы из дома друг с дружкой выйдем, но ты тут оставайся, лежи… Лежи, посматривай и, возможно, кого и увидишь…

И он обулся в рабочие башмаки с твёрдой, толстой подошвой, сказал громко, на весь домик:

— Ну, мама, собирайся! Пошагали!

Затопал грубыми башмаками по полу, хлопнул посильнее дверями, затопал по крыльцу, прохрустел камешками по дворовой дорожке. А за оградой, за двором разулся, да и стал на цыпочках возвращаться к дому.

Девушка в шубке, Айша, на эту хитрость-то здесь и поддалась! Она и впрямь решила: в домике никого нет. Вылезла из норки, скинула шубку, держит её под мышкой, идёт из кухни в комнату. По пути веник с собой прихватила, хотела уборкой заняться.

Но старушка за шубку да за руку Айшу — хвать! — и кричит сыну:

— Абду! Абду! Вот она — волшебница! Вот! Да посмотри, какая она красавица! Такие красавицы приходят, наверное, только с неба!

Абду — дверь нараспашку. И так в двери и застыл. Потом даже поклонился и говорит ей благодарно, негромко:

— Спасибо тебе, прекрасная волшебница… Спасибо за всё…

А девушка Айша отвечает:

— Ну что вы, добрые люди! Ну что вы! Какая я волшебница! Я самый обыкновенный человек. Волшебная у меня только шубка, вы отдайте мне её…

И рассказала Айша старушке и её молодому сыну про свою беду-историю, и старушка сказала:

— Не надо тебе, милая Айша, эту шубку снова надевать. Возвращаться к мачехе тоже не надо. Я, если ты не против, сватаю тебя за своего сыночка Абду! Видишь, с какой любовью он на тебя смотрит? Видишь, он на тебя насмотреться не может! Да и тебе он, кажется, по нраву…

И Айша так вся и зарумянилась, согласно опустила голову.

И стала она женой хорошего, работящего парня Абду. А чтобы ему в трудах его стало полегче, они купили на тот серебряный слиток сразу трёх новых осликов.

Норка заячья, подземная пригодилась тоже. Родник на той стороне горы мало-помалу промыл узкую перемычку, и половина чистых струй потекла под горой по норке туда, где и живут теперь Абду с Айшой. Рядом с новоявленным родником обосновались и ещё хорошие люди, и стало тут, близ уютного домика, целое доброе поселение.

Ну, а мачеха искала, искала в темнице-дворике Айшу и решила, что её тот кудлатый, бородатый в рай забрал. Забрать забрал, да только вот, поскольку он был обманщиком, не оставил, не заплатил мачехе за Айшу ни единой денежки.

Ошвердас — медвежий приёмыш

(из коми-пермяцких сказок)

Найти — трудно, потерять — просто… Пошла одна старая старушка с малым внуком в лес по чернику, да там в лесу-то, в черничнике, так набористой ягодой увлеклась, что мальчика и проглядела.

Опомнилась, обернулась, а мальчика нигде не видать.

Должно быть, он, маленький, глупенький, за какой-нито птичкой или за мотыльком погнался, и вот исчез теперь, пропал в глухой глухомани безо всякого следа.

Покричала его, покричала старушка да и заплакала, побежала в деревню за подмогой.

В деревне отец, мать всполошились не меньше бабушки. Кинулись мальчика разыскивать сами. Целый вечер искали, целую ночь искали, на другой день лесные дебри обшаривали, но потеряшку так и не нашли.

Да и как найти было? Он ведь оказался в гостях у лесного хозяина, у колдуна-медведя по имени Ош.

А в гости к Ошу не попасть никому, если Ош гостей не пожелает сам.

И он вот мальчика первым и приметил, и поманил к себе в свою тайную избушку. Позвал голосом не страшным, не медвежьим, а голосом добрым, человечьим:

— Вижу ты, малыш, устал, оголодал, так заходи ко мне. Я тебя напою, накормлю, приголублю.

Мальчик на ласковые слова откликнулся, перелез порог избушки. А там — стол, на столе грибная похлёбка, спелая малина, золотистый, сотовый мёд.

Ош всё это мальчику придвигает, говорит:

— Угощайся, не стесняйся! Да потом у меня и отдохнёшь.

Мальчик поел, тут же спать захотел. Медведь его в тихий уголок на мягкую постель, на пихтовые лапки уложил.

Мальчик спит, под щёку кулачок подсунул. И такой он весь во сне-то румяный, пригожий, что смотрел на него медведь, смотрел, да и надумал:

— Оставлю-ка я этого мальчонку себе! Пусть он мою одинокую жизнь украшает. А чтобы не слишком нянчиться с ним, я ему роста и силы прибавлю. Дам волшебной водицы, и он вырастет вмиг.

Что медведь надумал, то и сделал. Проснулся мальчик, пить попросил, а медведь подаёт ему в плошке той самой водицы.

Выпил мальчик волшебную водицу, прямо на глазах начал расти. Рос, рос, вместе с одёжкой рос, головой в потолок упёрся.

— Э-э… Лишку вышло… — говорит медведь. — Так ты мне всю избушку разворотишь, в дверь не пролезешь. Выпей глоток воды обыкновенной.

Глотнул мальчик-великан воды обыкновенной, заметно поубавился. Стал не великаном и не малышом, а крепким подросточком. И сам он очень довольнёшенек, сам ходит по избушке, на себя любуется, и медведь доволен.

— Вот, — говорит, — теперь подходяще! Остаётся выйти, силу твою измерить. И запомни: ты с этой минуты — не потеряшка, ты с этой минуты — Ошвердас. То есть мой, Оша, приёмыш!

И вот они вышли за дверь. Ош-медведь показывает на тонкую берёзку-прутик:

— Попробуй, выдерни…

Ошвердас ухватил прутик за макушку, потянул, выдернул прямо с корешком.

Медведь показывает на другую берёзку, повыше, потолще:

— Дёрни и эту…

Ошвердас дернул, выдрал и эту со мхом, с корнями.

Тогда медведь повернулся к берёзе старой, вековой.

А Ошвердас новых приказов уже не ждёт, он сам кидается к дереву. Он сам желает повалить вековую берёзу, да при всём старанье отломил только один-единственный сук.

Отломил, держит в руках, досадливо надул губы. Понравилось за первый-то и за второй разы, что всё ему поддаётся, а тут не вышло, вот он и набычился.

Медведь утешает ласково:

— Ничего, ничего… Силы у тебя стало и так совсем немало! Насупротив себя прежнего ты всё равно теперь почти как богатырь!

И вновь у Ошвердаса ушки на макушке. Опять он взбодрился, опять расхорохорился. Про богатырей-то он ещё от собственной бабушки слыхивал, и теперь ему, медведем расхвалённому, совсем уж замстилось: «А, может, я богатырь и взаправду? А если — взаправду, то зачем сидеть здесь в лесу? Не лучше ли на вольные поля, на широкие просторы выйти, других там богатырей поискать, и с ними побороться, побогатырствовать?»