Баба Яга и ее внучки Ягобабочки - Кузьмин Лев Иванович - Страница 13

— А ты сделал бы как? Ведь твой отец и твои дядья хану не родственники… Они всего лишь у хана давние слуги.

— Вот и сделал бы я всё, как должно примерным слугам! Преподнёс бы золото хану, а уж он, глядишь, не обделил бы и меня! — мигом ответил ученик второй, и опять мудрец хмуро-прехмуро отвернулся.

Тут наступила очередь ученика в халате заплатанном.

— Ну, а ты, юноша, что нам скажешь?

— Да что я скажу? — поднялся, пожал плечами этот ученик. Скажу, что близ ханского дворца мне бывать не приходилось никогда. А жил я до тебя, учитель, меж бедного, ничем не знатного люда. Изо дня в день, из года в год трудится этот люд, а счастья-радости почти не видит… Вот для него на золотые-то червонцы я и устроил бы в нашей сухой, голой степи дивный сад! И пускай бы они, бедняки, в этот сад приходили, и пускай бы им там было хоть день, хоть час, да радостно, светло!

— Истинно так! Устами твоими говорит сердечность и справедливость! — воскликнул мудрец, и поднялся, и юношу поцеловал.

Потом спросил Асана и Хасена:

— По нраву ли вам такое решение?

— По нраву! По душе! — ответили Асан и Хасен. — Этот ученик у тебя самый толковый. Он даже толковее наших детей.

— Так позвольте ему червонцы и взять. И пускай он пойдёт в степь, свою мечту исполнит.

— Пусть исполнит! — сказали Асан с Хасеном.

И юноша собрал червонцы в дорожную суму и отправился в путь-дорогу.

Но пошёл он сначала не в степь, а в ханскую столицу. Он хотел там нанять наипервейших садовых мастеров, хотел накупить наилучших семян и саженцев для своего прекрасного сада.

И вот — столица. На всех улицах, в переулках, в закоулках — шум, гам. Особенно шумно на базаре. Торговцы кричат, медники да серебряники стучат, покупатели галдят. Такое на базаре столпотворение — голова кругом! Не может юноша отыскать то, что ему надобно. А тут ещё вдруг слышит: катятся по базару какие-то совсем непонятные звоны-перезвоны и стоны ужасные.

Огляделся в испуге юноша, а через толпу, через площадь шагает враскачку, вздымает пыль верблюжий караван. Звоны-перезвоны — это бубенцы, а стонет — живая кладь на верблюдах. В клетках, в путах, в сетях навьючены на горбы верблюдов живые птицы, и все они полуденным зноем, долгою дорогой измучены, все жалобно гомонят.

Плачут лебеди, курлычут горько журавли, стонут степные дрофы, а кулики, жаворонки, ласточки и голосов уже не подают.

Не стерпел юноша, кинулся к караванщику:

— Чьи это птицы? Для чего их так много наловили? Куда вы их везёте?

Мрачный важный караван-баши отвечает:

— К ханскому столу во дворец… Отойди, не мешай! Мы торопимся. Хан сулил нам пятьсот золотых монет.

И как заслышал это юноша, так сорвал с плеча тяжёлую свою суму, распахнул перед глазами караван-баши:

— Тебе обещали пятьсот, а тут больше! И всё твоё, если птиц освободишь!.. — воскликнул, не помня себя, юноша. И караван-баши, тоже не помня себя, закричал помощникам:

— Освобождай птиц! Режь путы!

Словно могучая буря грянула над базаром, когда ударили по воздуху свободными крыльями лебеди. Словно радостный вихрь зашумел, когда рванулись к небесам красавцы-журавли и пёстрые дрофы. Будто весенний ветер ударил, когда взметнулись к солнышку жаворонки, кулики, ласточки. И все они возносились теперь выше да выше, всё уходили дальше и дальше от городских кровель, от городских стен.

«Летите! Летите!»— махал им юноша. «Спасайтесь!» — подгонял он их, и сам бежал вслед. А караван-баши, всё ещё не веря в свою удачу, обнимал сумку с червонцами и бормотал юноше вдогон:

— Вот так полоумный! Вот так глупец!

А юноша и впрямь бежал за стаями, как весёлый сумасшедший. Но вот когда он оказался далеко в степи, то вдруг опомнился:

— Что же я такое натворил! Пожалел птиц, а о своём обещании забыл совсем!

И он тронул ладонью свой бок, по которому ещё совсем недавно стукала тяжёлая, с червонцами сума, и покачнул горестно головой, и заплакал, и поплёлся, не ведая сам куда.

Плёлся, плёлся — слышит голосок жаворонка. Да не просто жаворонок песенку над степью рассыпает, а ясно выговаривает:

— Не гор-р-юй, не гор-р-юй! Добрый человек, не горюй!

— Ты почему не улетел? Смотри, опять изловят…

А жаворонок отвечает:

— Не улетел, потому что услышал, как плачет твоё горе. Не унывай, не терзайся, подожди меня тут, я соберу к тебе славных помощников!

«Каких он, малыш, может собрать помощников?»— вздохнул юноша, но сел на реденькую траву и стал ждать.

Ждал-ждал, а жаворонка нет. Ещё подождал, солнышко на закат склонилось, а жаворонка и теперь не видно. Притомился юноша ждать, начал задрёмывать, да тут как бы вновь прошумел ветер.

Вскочил юноша, а это — вернулись те самые птицы. Они — малые и большие — опускаются на вечернюю степную землю с алых вечерних небес. И у каждой птицы в клюве: у малой — малое семечко, у большой — большая зелёная ветка. Юноша не успел ахнуть — взрыли птицы лапками степную землю, посадили ветки, посадили семечки.

Юноша не успел крикнуть «спасибо» — исчезли птицы, будто их и не было. Остался лишь висеть в тёплом воздухе тот жаворонок со своими братьями да со своею песенкой: «Не гор-р-юй! Не гор-р-юй!»

И там, где жаворонки дружно и высоко звенели, где они крылышками махали, там безо всякой тучи лился на взрытую землю мелконький, частый дождик.

Под этим дождиком саженцы-ветки прямо на глазах становились тенистыми деревьями, каждое семечко — прекрасным цветком, а сам весь сад вдруг широко и далеко опоясался серебряной стеной с серебряными воротами.

— Вот! А ты гр-р-устил! — пропел на прощание жаворонок, нырнул с братцами-певунами под кустик на ночлег.

А юноша тронул ворота, и они сами перед ним раскрылись.

Всю ночь не спал юноша. Всю ночь он ходил при лунном свете по тропинкам сада и радовался: «Свершилась моя мечта! Утром скажу жаворонкам, пусть скликают сюда весь бедный степной люд!»

Но на утренней заре к садовым воротам примчались не бедняки, а те, у кого есть лучшие, резвые кони. Прискакали первыми ханские прислужники — богатеи, вельможи.

И вот они в ворота стукнули, а ворота — не отворяются! И стали по воротам со всего маху бить, колотить, а ворота, хотя и серебряные, да не гнутся, не ломаются. Обломали об них богатеи только свои кулаки. Обидно стало богатеям, досадно. И тогда они друг другу говорят:

— Никаких ворот здесь не было и нет! И сада за воротами тоже нет! Это всё сон!

И повернули коней домой.

А бедные люди идут пеша, усталые поддерживают усталых, но всё идут, всё не останавливаются.

И вот перед ними серебряная ограда; и через ограду так и ломится прохладная листва. Румяным-румяны в листве крупные яблоки. Наливает сладким соком тяжёлые гроздья виноград; слышно, как в тени за оградой льются по камешкам чистые ручьи.

Ну, а чудесные ворота, не успел бедный люд подойти к ним, пропели, как жаворонок: «Не гор-р-юйте!», да и сами — нараспашку!

Замешкались бедные люди у ворот, робеют, шепчутся:

— Неужто это само небо создало такую радость? Можно ли нам сюда?

А юноша выходит из-за яблоней, улыбается. Всем улыбается и говорит:

— Кое-кто тут с неба, конечно, спускался… Но вы не бойтесь, заходите! Отдыхайте, веселитесь! А я пойду в степь, позову сюда ещё двух наших друзей. Тех друзей, без которых даже и небесные посланники ничего бы тут не сотворили.

— А ты сам-то кто в здешнем саду? — спросили юношу гости.

— Да никто! Такой же, как вы, простой человек… — ответил юноша и пошел разыскивать Асана с Хасеном.

Паренёк, хозяйка и Косматое Чучело

(из латышских сказок)

Ходил-бродил по белу свету один паренёк, искал честного пропитания. Наконец удалось ему наняться в работники к хозяйке богатого хутора.

Утром доит он коров, выгоняет их в поле. До обеда косит сено, сушит, складывает в копны, потом спешит в лес рубить дрова. К вечеру опять обихаживает скотину, а ночью — спит не спит — охраняет богатый дом от воров…