Баба Яга и ее внучки Ягобабочки - Кузьмин Лев Иванович - Страница 11

Но тут подаёт ему Вострушечка сизого голубка, а тот, не дождавшись, пока царь руки протянет, возьмёт его, — порх! — да над крышами и взлетел!

— Вот, — говорит Вострушечка-семилеточка, — вам, ваше царское величество, и мой подарок — не подарок. Вот я перед вами и не одета, и не раздета, ни на лошади, ни пешком! Где Терёшка?

А царю Терёшку отдавать неохота. Пустился царь на хитрость новую.

— Хорошо, — говорит, — хорошо! Будет тебе Терёшка… Только сначала выбери себе сама и от меня подарочек.

И хлопает царь в ладоши, и на крыльце откуда ни возьмись сразу три барашка.

Один барашек — белый, а копытца — звонкие, изумрудные. Другой барашек — ещё белее, а копытца — янтарные. Ну, а третий барашек — простой, серенький, копытца обыкновенные, и даже как будто бы не совсем он здоров. Всё вниз глядит, головы почти не держит.

— Вот, — говорит царь, — какой тебе барашек самым дорогим покажется, того и забирай. Только бери, да, чур, потом не передумывай!

А Вострушечка-семилеточка отвечает:

— Нечего мне думать, нечего передумывать! Я серенького беру.

— Как так? — взволновался царь. — Да чем он, этот серенький, слабенький, показался тебе дороже других?

— А тем и показался, что — слабый! Мне мамушка моя всё наказывала: отворачиваться придётся, так от всех отвернись, а от слабого — нет! Слабому помочь надо… Вот я этого барашка и беру. Я его выхожу.

— Эх! — сказал царь. — Не знал я, что ты вся в свою мамушку. Тогда бы я по-другому поколдовал-поступил… Ведь серенький-то барашек — это твой Терёшка и есть! Ну, да нашего царского слова я переменить не могу, я его должен выполнить!

И царь опять ударил в ладоши, и серенький, слабенький барашек стал шустрым Терёшкой.

Вострушечка-семилеточка подхватила Терёшку за руку, и они бегом-бегом, да всё дальше от царского терема, помчались по дороге к родному дому.

А там уж и отец — то на дорогу смотрит, выбегает, то обратно в дом забегает: готовит в честь Терёшкиного возвращения на всех своих соседей угощение. Он знает теперь: если за Терёшкой пошла Вострушечка-семилеточка, то непременно его и приведёт!

Крепкое желание

В полевой, тихой деревеньке жила девочка. И всё у неё и во всей деревеньке шло хорошо. Но это хорошее вдруг кончилось. Посеют деревенские люди пшеницу, а следом ударит нежданно крутая стужа — пшеница вымерзнет. Посеют на другой год ячмень, а тут засуха навалится — ячмень выгорит. Худо стало в деревеньке! Не пахнет больше в избах тёплыми караваями, не булькают в печках горшки с кашей, новый посев начинать тоже нечем. Да и разуверились люди: «Что, мол, теперь начинать? Всё равно, сей не сей, а ничего уж доброго не взойдёт…»

И вот — кто залёг на нетопленную печку, кто в углу сидит, даже в окошко на опустелые поля не глядит; приуныли и родители девочки. Лишь сама девочка всё выбегает за калитку, уходит по тропинкам в окрестные поля.

Родители, конечно, спрашивают: «Зачем?» А девочка отвечает: «Не хочу без дела сидеть, не хочу весь день в пустой угол глядеть… Я на тропинках-то, может, выхожу что-нибудь доброе, живое!»

И — верно. Ходила она, ходила — видит однажды в пустой полевой борозде этакое гнёздышко-шалашик. Шалашик ей всего до лодыжки, но внутри кто-то как будто бы шебуршит.

«Живое нашла… Перепёлочка!»— ахнула девочка тихо и в шалашик заглянула. А там совсем и не перепёлочка, там сидит крохотный старичок. Он синими глазками смотрит, он говорит девочке:

— Ну вот, я наконец хоть кого-то и дождался!

— Кого же ты здесь дожидался?

— Ваших, деревенских…

— Да кто ты сам-то такой? — удивляется девочка.

— Я — полевичок! Я вашим деревенским посевное зёрнышко сохранил. Оно — счастливое. Только надо за ним как следует поухаживать. Зови сюда скорей всех желающих.

Девочка — бегом в деревню, девочка стучит во все окошки:

— В поле, в шалашике старичок-полевичок сидит, нас ждёт! У него есть одно счастливое зёрнышко! Кто желает за зёрнышком поухаживать?

Только на стук никто не выходит, все отмахиваются, все отвечают:

— Какой такой полевичок? Мы в него не верим… И что проку в одном-единственном зёрнышке? Вот если бы целый воз, тогда бы — да! А так, заниматься неизвестно чем да наудачу, нет у нас больше никакого желания…

Все сказали: «Нет!», родители ответили так же, и девочка вернулась к шалашику одна.

Старичок головой покачал, руками развёл:

— Что ж… Если деревенские люди всякую веру да желание растеряли сами, то и мне для них не сделать ничего.

Старичок вздохнул, нахлобучил потуже соломенный картузик, и девочка поняла, что он собрался уходить.

— Постой, дедушка! — закричала она. — Постой! Не уходи! Желание растеряли не все. Ухаживать за зёрнышком желаю я!

Остановился старичок, глянул на девочку с недоверием:

— Так ли? Желание-то должно быть очень крепким. Не на минуту, не на час, не на один день.

— Оно у меня, дедушка, надолго! Оно у меня — навсегда! Говори, что нужно делать?

И старичок подал девочке обыкновенное с виду зёрнышко.

— Надо его вот здесь посадить и надо его полить.

— Вмиг, дедушка, посажу! Вмиг полью!

Побежала девочка опять в деревню, возвратилась с лопатой, с ведром, полным колодезной воды. А когда посадила зёрнышко и собралась его поливать, то старичок говорит:

— Колодезная вода не годится. Она слишком жёсткая. Тут нужна водица мягкая, речная.

И пускай речка была очень и очень не близко, берега её крутыми, высокими, а всё равно девочка из этой речки принесла теперь воды мягкой.

Но земля в поле высохла настолько, что воду выпила сразу, и старичок говорит:

— Неси ещё!

Так и таскала девочка воду целый день. А ведро тяжёлое, а руки не слишком сильные, да и всё время есть хочется. Старичок же спрашивает лишь об одном:

— Не пропало твоё желание?

— Нет, не пропало… — шепчет девочка и воду всё таскает.

И вот, когда солнце на закат пошло, земля с зёрнышком напилась вдосталь, а тут и звёзды в небесах зажглись.

— Отдыхай! — разрешил старичок.

Приткнулась девочка ничком у шалашика — ночевать домой ноги не бредут.

Наутро, едва зорька зарумянилась, старичок командует вновь:

— Подымайся!

Поднялась девочка, опять было взялась за ведро, да глянула на вчерашнюю политую бороздку и — опешила!

Стоит там дерево — не дерево, стебель — не стебель, но качается на нём колос, а в колосе два огромных, спелых зерна. Одно — янтарное, другое — золотое.

Старичок весело говорит:

— Это ещё не всё чудо! И работа не вся. Забирай зёрна в передник, пойдём искать жернова-меленку.

Жернова были у девочки дома в чулане. Там, не успели порог перешагнуть, старичок велит:

— Золотое зерно спрячь подальше, бросай в жернова зерно янтарное. Да крути, старайся, не отступай!

И вот девочка старается, жернова на всю избу гремят; родители услышали шум, в чулан заглянули:

— Что, доченька, опять такое? Молоть у нас нечего, а ты зачем-то крутишь жернова…

Старичок за девочку спрятался, шепчет:

— Молчи, ничего пока не объясняй!

И девочка промолчала, родители вернулись в избу. «Пускай, мол, дитя тешится. Она у нас маленько странная!»

А девочка жернова крутит и крутит, а верхний круг, железом кованый, весом в пуд. А янтарное зерно катается под кругом, будто гладкий камень, и муки от него — ни пылинки. У девочки спина болит, руки болят, старичок же всё спрашивает прежнее, своё:

— Желание работать не исчезло? Желание не пропало?

— Не-ет… — говорит девочка, сама чуть не плачет. За вчерашний да за сегодняшний день она устала очень.

Но тут янтарное, твёрдое зерно лопнуло в жерновах, посыпалась в подставленное лукошко душистая мука. Да столько её посыпалось, что и другие все лукошки в чулане наполнились доверху.

Захлопала девочка в ладоши:

— Побегу к батюшке, к матушке! Пускай обрадуются! Пускай матушка скорее напечёт на всю деревню хлеба!