Просто о любви (Две половинки) - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 3

И вот сидела бы сейчас дома, немного ленилась, много работала, на улицу и носа не высунула! Так чего изворчалась?

А никому не нравится, когда кто-то напридумывал дел и втягивает вас в их исполнение!

Обижаться на княгинюшку Стаська не только не умела, но и представить не могла, как это возможно — с Симой они пребывали в полном согласии. Ну, любила Серафима Андреевна иногда «порулить» окружающими, так и что? Характер такой!

У Стаськи-то и подруг задушевных не было за ненадобностью. У нее всегда была Сима — всеми своими тайнами, мечтами, обидами, разочарованиями и победами она делилась с княгинюшкой. Подруги, конечно, имелись, как же без них, но…

Серафима всегда была за Стаську, невзирая ни на что, даже если племянница набедокурила или упорствовала в своей неправоте.

Всегда. С детства.

Даже не так — еще до Стаськиного рождения Сима стояла за этого ребенка горой!

Роман Андреевич, Стасин папа, родился нежданным сюрпризом, когда уж бабушка с дедушкой уже и не чаяли. И как водится в таких случаях, был без меры любим и без нее же, без меры, балован, и больше всех старшей сестрицей Симой. Но на удивление ни эгоистом, ни маменькиным сынком не вырос, может, благодаря открывшемуся с детства таланту музыканта.

Мальчик был настолько одарен, что перешагивал через классы в музыкальной школе и стараниями своего первого преподавателя был зачислен в Гнесинское музыкальное училище, по окончании которого поступил в Московскую консерваторию.

Сам. Без блата и протекции.

А какой мог быть блат, скажите на милость, у преподавателя английского языка в вузе бабушки Елены Дмитриевны и начальника заводской автоколонны дедушки Андрея Ивановича?

Такой вот очень талантливый мальчик-скрипач получился!

В консерватории у молодого дарования Романа Игнатова случилась, помимо блистательных успехов, большая любовь к сокурснице-скрипачке, профессорской дочке Оленьке Ремизовой, тоже не обделенной талантом.

Только талант там или не талант, но между фугами Баха и сонатами Моцарта, где-то в джунглях оркестровой ямы или на явочной квартире однокурсника, образовалась у детей «нечаянная» беременность.

По тем-то временам — позор и крест на карьере!

Детский музыкальный сад, взявшись за ручки и потупив очи долу, явился к родителям Романа — каяться. Вызвали срочным порядком Симу — она примчалась на такси из одного спального района Москвы в другой, уселись за круглый стол — держать семейный совет.

Оленька тихо всхлипывала, Роман мужественно мял ее ладошку и поддерживал, обнимая за плечи, сам изо всех сил стараясь не пустить слезу от страха, Елена Дмитриевна держалась за сердце и за мужа и посматривала на Симу, ожидая, что она все решит, как обычно.

— А что решать? — громко возмутилась Сима. — Жениться! Консерваторию не бросать ни в коем случае! Рожать без вопросов! Воспитаем, поднимем! Чай не сироты казанские!

Слезы! Всеобщий восторг! Объятия, ликование! Обсуждение планов грядущих мероприятий!

Ага! Не тут-то было!

Родители Ремизовы устроили страшный скандал с выяснением отношений, вызовом всей семьи Игнатовых на ковер.

Как, их единственное дитя — талант, будущая всемирно известная скрипачка, надежда на светлое будущее! И загубить жизнь таким мезальянсом и скандальной беременностью!!!

Не бывать этому! Ни-за-что!

И что это за мальчик? Кто его родители?

Кто, кто?!

Преподаватель английского в архитектурном институте? Начальник — нет, вы только вдумайтесь! — автоколонны на заводе!

На заводе!!!

У девочки папа известный в определенных кругах музыкант, с самим Ойстрахом за руку здоровается, профессор! Мама — певица камерного театра! Звезда!

А тут — ужас, позор, катастрофа!

Мы все исправим — мальчика из консерватории отчислим, в армию пойдет как миленький! Сделаем аборт, со знакомым врачом уже договорились! Ничего, попереживает дочка, а там, глядишь, через годок и забудет!

Но нежный цветочек, девочка Оленька, холимый-лелеемый ребенок, уперлась насмерть, проявив характер. Заявила посеревшему лицом отцу и маме, между ее приемами валидола и валерьяновых капель, что любит Рому, замуж за него пойдет и ребенка родит!

Для того чтобы стать действительно хорошим музыкантом, надо так вкалывать, проявляя характер ежедневно, закаляя силу воли, как спартанец!

А силы воли у Оленьки хватало!

— Тогда ты нам не дочь, а мы тебе не родители! — пригрозила слабым, но твердым тоном маман.

— Это ваше решение, и вы будете о нем жалеть! — не поддалась шантажу Оленька.

На том и сошлись.

Родители Ремизовы ни на свадьбе дочери, ни в день рождения внучки и выписки матери с дочерью из роддома не присутствовали. Прислали сразу после ухода Оленьки из дома все ее вещи с водителем и никаких контактов с дочерью не поддерживали. Правда, и от репрессий воздержались — ни исключать детей из учебного заведения, ни как-то вредить Роме не пытались.

И на том спасибо!

И стало у Елены Дмитриевны и Андрея Ивановича двое детей и младенец.

Имечком новорожденную дочь молодые родители осчастливили еще тем!

И это отдельная история, из разряда семейных легенд, пересказанная Стаське бабушкой, родителями и Симой в разных вариантах изложения тысячу раз, но всегда со смехом безудержным.

А произошло сие историческое событие так.

Семейство обитало в трехкомнатной хрущевке с «гованной» — достижением советской архитектуры: санузлом, совмещенным с ванной на миллиметровой площади, в квартире, полученной Андреем Ивановичем от завода после рождения сына. Жили всем составом: бабушка-дедушка, молодые с младенцем и Сима, находившаяся во временном «незамужестве» и размене квартиры с бывшим, тогда еще только первым мужем.

В один из дней приходят воодушевленные, излучающие радость молодые родители, по традиции держась за руки, из ЗАГСа, где дали официальное имя дочери, запечатленное в свидетельстве о рождении.

— Мы назвали ее Станислава! — радостно сообщил родным юный отец девятнадцати годов.

— Как, как? — меняясь в лице, грозно переспросила Сима.

— Станиславой, — уточнила юная мать, того же возраста и вдохновения, что и муж, и пояснила: — В честь великого Станиславского!

— Кого?! — уже гремела железным негодующим голосом Серафима.

— Станиславс-ко-го, — пролепетала Оленька, — подрастеряв оптимизм под негодующим рыком Симы и заподозрив, что не все в семье разделяют их с мужем воодушевление от приобщения к «великому».

— А каким, позвольте узнать, боком Константин Сергеевич к консерватории и к скрипачам в частности?

— Он гений! Выдающаяся личность нашего времени! — изрек Роман, но без особого напора, видя, что сестрица в негодовании, и искренне не понимая почему.

— Ну ладно, гений, но к вам-то он, повторяю вопрос, каким боком? Или вы что, во МХАТ изволили сходить, «Вишневый сад» по Станиславскому посмотрели до культурного экстаза, зашедшего так далеко?

— Мы хотели дочери дать значимое имя, понимаешь? — пояснил Роман, подрастеряв уверенность.

— Да?! Что ж тогда мелочиться! Почему не Моцарт? Скажем, нарекли бы Вольфганной, Бах, Вагнер, ну, на худой конец, Прокофьев?! — гремела, наращивая голосом децибелы, Сима.

— Мы долго думали, — поделилась Оленька выводами, приведшими к историческому решению, — но имена любимых нами композиторов трудно перекладывать на женский вариант.

— Да что ты?! — «посочувствовала» Сима такому «препятствию». — Тогда сразу бы Константиной обозначили ребенка!

— Мы хотели, — вздохнув, призналась Оленька и на всякий случай потупила взгляд, — но женщина в ЗАГСе нам отказала, потому что в реестре женских имен нашей страны такого имени для девочки нет.

— Спасибо тебе, советский чиновник! — от души возрадовалась Сима.

— Сима, что тут ругаешься? Хорошее же имя: Станислава, красивое! Говорят, что имя во многом определяет судьбу, а имя великого человека помогает! — заступился Роман за первое совместное «семейное» решение, принятое с женой, и на всякий случай обнял Оленьку за плечи.