Время для наград - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 39

Когда Антонина Кузьминична пошла поплавать, Вета с Натой, загадочно переглянувшись, обратили на это внимание мужчин:

— Смотрите, мама пошла плавать!

Антонина Кузьминична зашла в воду по пояс, постояла пару минут, нырнула и, вынырнув довольно далеко от берега, поплыла, красиво и быстро удаляясь!

— Ни фига себе! — восхитился Мишка. — Ей сколько лет-то?!

— Миша, это нетактично, — попеняла ему Дина и рассмеялась. — Не имеет значения, она же здесь родилась и прожила всю жизнь, мы все обожаем море. Плавание, ныряние — это наше второе «я».

— Твое второе «я» — это я, — рассмеялся Михаил своему каламбуру. — А сейчас мы посмотрим, как ты любишь плавать и нырять.

Он подхватил Дину на руки и потащил ее в воду. Дина смеялась и делала вид, что пытается освободиться.

— Все ясно! — объяснил подошедший Сашка. — Сейчас отплывут и будут целоваться!

— Сашка! — преодолевая смех, вразумляла его Вета.

— А что, в воде самый кайф целоваться!

— Ты-то откуда знаешь! Тебе всего тринадцать!

— Ну не десять же! — возмутился он. — Я пробовал, мне понравилось!

— Только без подробностей! Мать этого не переживет! — попросила Вета.

— Так, устами младенца, как известно! — сказал Антон и тоже подхватил Нату на руки.

— Мне изображать непокорность? — смеясь, спросила Ната. — Тебе как интересней?!

— Интересней будет в воде!

— Пропал товарищ! — вздохнул Сашка.

Ната с Антоном уплыли далеко, туда, где не было людей, выбрались на берег и нашли укромное место среди камней.

Они целовались как сумасшедшие, как подростки, сбежавшие от родителей, а потом, не выдержав накала, забыли обо всем, растворились друг в друге!

И так это было прекрасно: море, солнце, камни, и могут увидеть и застукать, и мимо проплывают катера, с которых точно видно, и полное летнее счастье!

Приходя в себя после безумства, Антон притянул Наталью и положил ее сверху, на себя, чтобы она не лежала на камне.

— Антон, что-то случилось?

Он понял, о чем она спрашивает.

— Твой мобильный заблокирован, а ты его никогда не отключаешь. Антонина Кузьминична сказала, что тебе кто-то позвонил и ты выскочила из дому, ничего не объяснив. Я испугался! Я никогда в жизни так не боялся.

Ната помолчала, потом стала целовать его грудь и объяснять:

— Я оставила зарядное устройство в гостинице, телефон разрядился. У нас, возле соседнего дома, маленький рынок, туда два раза в неделю привозят молочную продукцию, частники, из своего хозяйства. И чтобы купить, надо занять очередь рано утром. Соседка заняла для нас и позвонила, что очередь подошла. Я схватила кошелек и побежала!

— Я подумал самое страшное!

Он не стал объяснять что, она и так поняла. Антон прижал ее к себе, поцеловал в макушку и предупредил:

— Не целуй меня так, я возбуждаюсь, могу не выдержать и снова тебя взять! Прямо здесь!

Переполненная чувствами, от которых наворачивались слезы, глядя ему в глаза, она ответила:

— Ты так на меня действуешь, что я согласна где угодно!

Это было почти обещание!

Они плыли назад, поминутно останавливаясь и целуясь, уходя под воду, выныривали и смеялись, радуясь жизни, морю, солнцу, своей бесшабашности!

— Ну, слава богу! Эти тоже вернулись! — приветствовала Маша, когда они выходили на берег. — Сплошная романтика, аж тошно!

— Машка, ты не догоняешь! Море, солнце — лучшее место для соблазнения! — объяснил подошедший к ним Сашка.

— Ты-то откуда знаешь?! Ты вообще еще мелочь! — возмутилась Маша и спросила: — А шашлыки еще будут?

— Конечно, Машенька! — ответил Антон. — Сейчас будут. А где Михаил?

— Уже давно на берегу, вместе с тетей Диной, не в пример вам! — упрекнула Машка.

— Маша, ты меня воспитываешь, что ли? — спросила Ната, пытаясь не рассмеяться.

— Боже упаси! Как я могу любимую тетку воспитывать?

— Машка, ты просто завидуешь! — пояснил ситуацию Сашка.

— Так, недоросль, иди дрова собирай, — высокомерно распорядилась Маша.

— Дети, хватит! Это вас пока еще не касается! — вмешалась Вета.

— Ну конечно! — возмутился Сашка. — А потом ты мне на примере бабочек объяснять будешь, как люди размножаются, что ли? Лучше я у тетки спрошу, она всегда все расскажет!

Все взрослые смеялись до слез. Ната даже на колени опустилась, от смеха ее не держали ноги.

— Шашлыки! — призвала Дина, перекрывая общий хохот.

Они жарили шашлыки, плавали, играли в волейбол.

Все по очереди укачивали Димку, который не понимал, что, собственно, от него хотят и почему спать, когда вокруг такое веселье?! Но все-таки заснул, на руках у Дины, и Мишка так на нее смотрел, что все отвернулись, не мешая этому моменту.

Они не торопясь наслаждались отдыхом: гуляли, загорали, играли в придуманные детьми игры.

Проснулся Димка и заявил, едва открыв глаза: «Писать!», чем вызвал очередной хохот.

Ната сидела на берегу, рядом Димка строил какие-то, только ему понятные, замки из гальки. Она смотрела, как Антон с Мишкой плавают вдалеке наперегонки, и внутри у нее все замирало от восторга и страха!

После того как он примчался утром, внешне спокойный, но отчаянно напряженный внутренне, как, не выдержав, он отпустил себя и стал обнимать ее, неосознанно сильно прижимая к себе и целуя, без страсти, от облегчения, что она нашлась, Ната поняла, что они подошли к тому самому, решающему моменту объяснения.

Антону надо было остудить «страсти» в себе, поэтому он мгновенно придумал этот семейный выезд на природу.

Почему-то Ната вдруг вспомнила их давний разговор с Диной.

Как-то Дина позвонила и совершенно убитым голосом попросила срочно приехать.

— Натка, приезжай, пожалуйста, прямо сейчас, у меня есть бутылка замечательного вина, мне выговориться надо!

Не задавая вопросов, Наталья помчалась к ней.

Дину она застала «в совершенно растрепанных чувствах», как пишут в книгах, и очень злой, что было ей несвойственно — подруга умела справляться с трудностями, не позволяя себе, как она говорила, «ваших интеллигентских штучек в виде депрессии».

Они устроились на кухне, выпили по бокалу вина, закурили, и Дина, без предисловий, объяснила причину своего настроения:

— У нас на работе сегодня было собрание на тему: «Мы теперь живем по-новому, в стране перестройка, гласность, и у нас, соответственно, тоже!» Что-то в этом роде! Уже на третий раз от произнесенного слова «перестройка» меня стало тошнить! Я не могу, Ната, просто не могу этого слышать! Что, собственно, мы собираемся перестраивать? В России ничего не умеют перестраивать — только ломать! Как водится: «До основания, а затем!» Мы строить-то с трудом умеем, а перестраивать для нас — это вообще из области фантастики! Это значит только одно — что все разрушат к едрене фене, а на обломках что-нибудь начнут строить — кривенькое, косенькое, как обычно! И главное, обязательно пострадают самые незащищенные: дети, врачи, учителя, старики и, конечно, это даже не вопрос, солдаты! Мы же как строим? Нам повоевать обязательно надо! Скольких мы мужиков похоронили после Афгана? Наших одноклассников и друзей? А строить еще ничего и не начинали! Я знаю, уверена, что это будет очередная всесоюзная жопа! С кучей вооруженных конфликтов, очередных цинковых гробов, массовым исходом граждан за границу! Революция семнадцатого покажется цветочками! А что там — ломать так ломать!

— Динка, ты что! — успокаивала ее ошарашенная Ната. — Это же здорово, что перемены! Может, будет совсем по-другому: свободнее, интереснее!

— Да не будет, Ната! Не будет! Пройдутся по нас, как бульдозером, поиграют в свои игры наши высокопоставленные «мальчики», а расхлебывать мы будем! Вот это точно! Не умеем мы, в России, тихо и плавно, нам надо все разрушить, изгадить — и страну, и прошлое, и себя. И все только для того, чтобы потом героически вылезать и доказывать всему миру и себе в первую очередь, что мы чего-то стоим, а если не верите, то можем и в морду дать!