50 знаменитых любовников - Васильева Елена Константиновна - Страница 18

В таком положении, которое по-человечески легко понять, Екатерина для обретения душевного спокойствия избрала самый опасный путь. Муки ревности она предпочитала подавлять не уговорами или упреками, а откупом. Это означало следующее: когда Григорию приглянулась жена Олсуфьева, Екатерина пожаловала своему фавориту тысячу крепостных, только бы тот оставил любовницу в покое. Увлекся Гришенька княжной Гагариной — императрица подарила ему пряжки с бриллиантами, только чтобы больше не слыхать об этой наглой девке. А когда Орлов обижался на свою Като, та задабривала его собственным портретом с алмазами.

Это была постоянная борьба, но борьба неравная. И у Орлова конечно же было больше сил и нервов для того, чтобы неизменно выигрывать эти мучительные поединки, заканчивавшиеся циничной коммерческой сделкой…

Но изредка между Орловым и Екатериной все же возникали благостные минуты. В такие моменты они одевались попроще, незаметно выскальзывали из дворца и, не узнанные никем, ехали на Васильевский остров — там их встречал Василий Шкурин, бывший лакей, а ныне камердинер.

Шкурин выводил мальчика, и они суетливо засыпали его царскими подарками и сластями. Это был их сын Алексей Григорьевич — граф Бобринский (от названия имения Бобрики), плод их любви.

Иностранные дипломаты пристально следили за романом императрицы с Орловым, гадая между собой — чем все это завершится? Людовик XV исправно получал депеши из Петербурга такого характера: «Орлову недостает только звания императора… Его непринужденность в обращении с императрицей поражает всех, он поставил себя выше правил всякого этикета, позволяя по отношению к своей повелительнице такие чудовищные вольности, которых не могла бы допустить ни одна уважающая себя женщина…»

Екатерина действительно внешне держалась как любовница, потакавшая всем капризам своего любовника. Она писала в Париж мадам Жоффрен: «Когда пришло Ваше последнее письмо, граф Орлов был в моей комнате. Есть одно место в письме, где Вы называете меня деятельной, потому что я работаю над составлением законов и вышиваю шерстями. Он, отъявленный лентяй, хотя очень умный и способный, воскликнул: „Это правда!“ И это первый раз, что я услышала похвалу от него. И ею я обязана Вам, милостивая государыня».

Милости, которыми осыпала императрица своего фаворита, поражали воображение современников. Кроме графского достоинства, Орлову были даны чины генерал-адъютанта, генерал-директора инженеров, генерал-аншефа, генерал-фельдцейхмейстера, иначе говоря — командующего всей русской артиллерией, президента Канцелярии Опекунства иностранных колонистов, начальника всех укреплений. Кроме того, при бесплатной квартире, пропитании и покрытии всех расходов, фаворит получал 10 000 рублей ежемесячно карманных денег, имел десятки тысяч крепостных крестьян, земли, дворцы, дачи.

Похоже, что все годы связи с Григорием Орловым Екатерина пыталась всем представить его таким, каким он никогда не был, да и не мог быть в силу своего мягкого и добродушного характера. Императрица старалась доказать всем (и в первую очередь — Европе), что ее фаворит — не любовник, а главнейший помощник в государственных делах. Иностранным послам она рассказывала сущие небылицы о том, как Орлов помогает ей распутывать самые сложные политические вопросы. А в письмах к мадам Жоффрен она даже уверяла, что при чтении Монтескье фаворит делал столь тонкие замечания, что все только ахали.

Между тем Григорий по-прежнему любил кулачные драки, вольтижировку в манежах, фехтование на шпагах, поднятие непомерных тяжестей и любовные игры со случайными девицами. Разумеется, представлять Орлова только лишь праздным фаворитом-гулякой и развратником было бы большим заблуждением. Став одним из первых сановников государства, Орлов старался восполнить свое образование, в особенности интересовался естественными науками, покровительствовал драматургу Фонвизину, был другом Ломоносова, состоял в переписке с Ж. Ж. Руссо. Григорий Григорьевич стал одним из основателей Вольного Экономического Общества и первым выборным его председателем. Орлова также серьезно интересовал вопрос об улучшении быта крестьян; именно он подсказал Обществу объявленную известную тему: «Полезно ли дарование собственности крестьянам?» Он участвовал в Комиссии по составлению Уложения в качестве депутата от дворян Копорского уезда и был выбран в маршалы комиссии, но отказался от этого звания.

Казалось, привязанность Екатерины к Григорию Орлову никогда не ослабеет. Но ведь известно, что опытные властители всегда интуитивно чувствуют необходимость в политических переменах, и особенно в «кадровых перестановках». От внимания придворных не ускользнуло то, что между Екатериной и ее возлюбленным время от времени начали возникать «небольшие недоразумения», часто переходящие в ссоры. Это были первые трещины, сулившие в будущем более серьезные последствия.

В 1771 г. Екатерине, которая уже начала охладевать к Орлову, представился случай избавиться от фаворита раз и навсегда. Она отправила его в Москву, где в то время свирепствовала чума, чтобы тот утихомирил перепуганный и взбунтовавшийся народ. Никто из ближайшего окружения императрицы не сомневался в том, что вряд ли Орлов возвратится из чумного города в столицу. Это понимала и сама императрица, горячо с ним попрощавшаяся.

Но Орлов заверил всех, что вернется с триумфом. И действительно, в Москве он проявил незаурядное мужество: от чумы не прятался, всюду ходил открыто, с веселым и приветливым лицом. Свой дворец на Вознесенской улице Орлов сразу же по приезде отдал под размещение госпиталя. Затем отправился в тюрьму, где собрал убийц и воров, предложив им убрать из Москвы все трупы, пообещав за это волю. Тюрьма мигом опустела. Удивительно, но вся эта братия не разбежалась, а честно приступила к выполнению очистных работ.

Когда Орлову сообщили, что все служители при больницах умерли, он тут же объявил по Москве, что люди крепостного состояния, кои добровольно пожелают в госпиталях ухаживать за чумными больными, после вольными станут. Жертвуя собой, крепостные таким образом избавлялись от рабства.

По выходе выздоровевших из больницы Орлов давал холостякам по пять рублей, женатым по десять. А тех, «кто добра не понимал и по домам выморочным заразные пожитки грабил», Григорий вешал с удивительной легкостью, будто всю жизнь только этим и занимался.

Постепенно Москва очистилась: от заразы, от покойников, от собак, от кошек, от крыс. Чума отступала, а морозы, ударившие разом, довершили дело. После таких тяжких трудов фаворит императрицы, попутно успев соблазнить еще одну глупую вдову, вконец ошалевшую от внимания к ней столь высокой персоны, умчался обратно в Петербург.

И хотя Екатерина не ожидала увидеть его снова, но расплатилась с ним сполна. Она приказала воздвигнуть в Царском Селе триумфальную арку с надписью: «Орловым от беды избавлена Москва». Тогда же ему был присвоен титул князя. А на берегу Невы построен для фаворита Мраморный дворец, на фронтоне которого императрица велела начертать: «Здание Благодарности». Тогда же Григорий Орлов стал носить княжеский титул (он был князем Священной Римской, то есть Австрийской империи). Однако Екатерина называла своего фаворита и князем, и графом.

Правда, достаточно было Григорию в 1772 г. уехать в качестве полномочного посла на переговоры с турецкими представителями в Фокшаны, как все стремительно изменилось. Екатерина тут же использовала благоприятную для нее ситуацию. При дворе стало известно о появлении нового фаворита. Сначала это был Васильчиков, а после сердце императрицы надолго завоевал сиятельный князь Григорий Потемкин. Как остроумно заметил один историк: «Место фаворита при Екатерине никогда не было пустым, но всегда оставалось потенциально свободным».

Переговоры с турками о заключении мира были сорваны. И главной причиной их срыва стал горячий нрав Орлова. Когда до него дошла весть о том, что в его отсутствие место при императрице занял другой, он тут же покинул Фокшаны и помчался в Петербург. Добраться до столицы Григорий Орлов не успел, ибо навстречу ему был выслан курьер с распоряжением Екатерины отправляться в имение. Ему предлагалось подать в отставку. Вчерашнему некоронованному правителю России был запрещен въезд в Петербург. Его право и обязанность — так звучал приказ Екатерины — выехать подальше от Петербурга «в любую иную местность Российской империи».