Фантом ручной сборки - Куликова Галина Михайловна - Страница 47

– Давай лучше, как получится, – предложила Инга. – Мы люди взрослые, можем и за полночь засидеться, верно?

Таисия обрадовалась, а Инга, закончив разговор, достала пудреницу и уставилась на свое отражение в зеркальце. Сама себе она казалась точно такой же, как раньше. Однако ее шансы создать семью и нарожать детей сегодня уменьшились на энное количество процентов. Эх, жизнь моя, жестянка!

В этот трагический момент в кабинете появился Треопалов. Было заметно, что он хорошо спал, плотно завтракал и брился с удовольствием.

– Доброе утро! – поздоровался он и послал Инге печальную улыбку, будто знал, что сегодня она навсегда прощается с молодостью.

– Здрасьте! – растерялась она и поспешно хлопнула крышкой пудреницы.

– Ну, как дела? Как настроение?

Таким тоном президент страны, выезжая в поля, расспрашивает ©балдевших колхозников о наболевшем.

– Настроение отличное, – соврала Инга. – Думаю о наших перспективах. Я имею в виду клуб.

– А-а. Ну что ж. Полагаю, перспективы действительно есть. Я вспоминаю, как мы обедали...

Инга насторожилась. Вспоминать там было решительно не о чем.

– Да? – весьма неопределенно откликнулась она.

– Мне понравилось, – просто добавил Треопалов.

Инга улыбнулась, показывая, что ей приятно, что ему приятно. Правда, улыбка получилась не больно искренней. Так улыбаются жены, которых мужья знакомят с молодыми сослуживицами.

– Теперь, я думаю, нам все-таки стоит вместе поужинать.

– Завтра, – быстро сказала Инга и тут же спохватилась:

– А когда вы предлагаете?

– Хорошее слово – завтра, – обрадовался Треопалов. – С одной стороны – ждешь и предвкушаешь, с другой стороны – не успеваешь заждаться.

Он подошел поближе, и Инга помертвела, предчувствуя, что сейчас последует поцелуй. Целоваться с человеком, который, скорее всего, оживляет трупы, было страшно. Треопалов взял ее за плечи и, прижав к себе, поцеловал в макушку, потом наклонился и поцеловал в шею. Инга помертвела.

В этот момент вся его красота для нее ничего не стоила.

– Тогда до завтра, – шепнул он и, отстранившись, посмотрел на нее внимательно. – Надеюсь, мне удастся радикально поддать вам настроение.

Когда он вышел, Инга, повинуясь внезапному порыву, отправилась за ним. Едва он скрылся в кабинете напротив, она выскользнула в коридор и воровато огляделась по сторонам. Вокруг никого не было. Врачи предпочитали сидеть по своим лабораториям и кабинетам и греметь пробирками. Инга сделала глубокий выдох и прильнула ухом к двери.

Как она и предполагала, Треопалов, там был не один.

– Она очень нервничает, – докладывал он кому-то.

Кому – выяснилось тотчас же. Потому что Инга услышала скрипучий голос Бумского.

– Думаешь, она о чем-то догадывается?

– Трудно сказать... Надо пообщаться поподробнее и потеснее. Завтра вечером я поведу ее ужинать и все узнаю.

– Я бы не стал тянуть до завтрашнего вечера.

Бабы не в состоянии переживать свои страхи в одиночестве – они норовят вывалить их на кого-то еще. Мне не хочется, чтобы эта дура насторожила какого-нибудь идиота.

– Собственно, проверить, подозревает ли она что-нибудь, очень просто, – раздался голос Степанцева.

Оказывается, он тоже был там!

– Ну? – нетерпеливо спросил Треопалов. – Чтобы придумал?

– Эта дурочка обычно сидит в кабинете допоздна. Раз она встречала здесь, в коридоре, нашего Гладышевского, выходит, дело было ночью. Я спросил у охранника, он подтвердил, что зачастую она "отчаливает аж после полуночи. Если она ничего не заподозрила, то будет придерживаться прежнего распорядка. А если заподозрила – удерет пораньше. Это так естественно!

– Умно, – похвалил Бумской. – Значит, останемся и поглядим, когда закончится ее рабочий день.

Что-то стукнуло возле самой двери, и Инга, отпрыгнув назад, нырнула в свой кабинет. Дышала она так, словно полчаса без остановки прыгала через скакалку в группе Доброскока. Вот, значит, как!

Ей приготовили испытание. Хорошо, что она догадалась подслушать разговор этих троих! Потому что первая мысль, которая посетила ее после ухода Треопалова, – слинять засветло.

Но делать нечего! Чтобы отвести от себя подозрения, придется сидеть тут до посинения. Хорошенький день рождения, ничего не скажешь, И она стала сидеть. На втором часу сидения зазвонил телефон.

– Инга! – воскликнул Илья Хомутов прямо ей в ухо. – Поздравляю тебя с днем рождения! Желаю тебе счастья и успешной карьеры!

– И здоровья, – хмуро подсказала она.

– И здоровья, – согласился Хомутов. – А ты сейчас где?

– На работе, – вздохнула она. – И еще долго тут пробуду.

– Что же это ты? Такой день... Надо праздновать!

– Так получилось.

– Надя тоже передает тебе привет и поздравления.

– Мне так приятно, – хмуро сказала Инга. – Спасибо, что позвонил.

«Надо же! Илья Хомутов. Какого черта ему было нужно? – подумала она. – Лично мне ив голову не пришло бы звонить и поздравлять его с днем рождения. Тоже мне – дорогой друг! Наверное, у него была какая-то иная цель», – подумала Инга.

И попала не в бровь, а в глаз. Цель эта стала ясна примерно через полчаса, когда в кабинет постучали, и на пороге появился Григорьев собственной персоной. Вероятно, это он попросил позвонить Хомутова, чтобы выяснить, где находится Инга. Вид у него был независимый. Он как будто бы говорил: если ты примешь мои поздравления – отлично, а не примешь – что ж?.. В одной руке он держал пакет, а в другой – букет лилий с ярко-желтыми язычками. Лилии сладко пахли.

– Привет, – напряженным голосом сказал Григорьев и поглядел на нее внимательно.

От неожиданности Инга вскочила с места и сжала руки перед собой, точно ей велели идти на сцену, а она не знает, что говорить.

– Привет, – тем не менее сказала она наработанным еще в турагентстве «директорским» тоном.

– Заехал поздравить тебя с днем рождения, – сообщил Григорьев, вручил ей букет и достал из пакета коробку, обвязанную розовой лентой, с бантом посредине. – Вот.

– Спасибо, – ответила Инга и взяла подарок, лихорадочно соображая, Как себя вести.

Броситься ему на шею? Но никаких нежных чувств она в настоящий момент не испытывала.

Больше, чем Григорьев, ее волновали покойники, которые, возможно, бродили по подвалу прямо у них под ногами. Может быть, разрыдаться? Но в глазах у нее не оказалось ни слезинки. Недавно она истратила месячный запас слез, и, когда он пополнится, сказать затруднялась.

– Инга, – с нажимом произнес Григорьев, не сделав ни шагу ей навстречу. – Я так сожалею...

«Интересно, – подумала она отстранение. – Он сожалеет потому, что решил расстаться, или, наоборот, понял, как ему без меня плохо?»

– Мне так плохо без тебя! – тотчас пояснил он. – У людей семьи, дети, планы... Ау меня – ничего. Когда ты ушла...

– Вообще-то, это ты ушел, – перебила Инга, не в силах простить ему ту сцену в квартире Верлецкого, когда он сначала бегал за ней с полотенцем, а потом гордо удалился, хлопнув дверью и не пожелав выслушать элементарные объяснения.

– Я понял, что должен был хотя бы выслушать тебя!

Инга смягчилась. Надо же – они даже думают с ним одинаково. Может быть, Григорьев – все-таки ее судьба? От него веет чем-то родным и привычным. Если бы не Надя...

– Даже не знаю, что тебе сказать, Борис, – пробормотала она.

– Не нужно ничего говорить! Я прошу тебя подумать.

– О чем? – удивилась Инга.

– О моем предложении.

Он достал из кармана бархатную коробочку и открыл ее. Инга увидела обручальное кольцо и помертвела. Нет! Она не способна принять такое решение в тот момент, когда ее жизнь, может быть, висит на волоске.

– Оно останется у тебя, – непреклонным тоном заявил Григорьев. – Ты подумаешь и скажешь мне, согласна ли его носить? Хорошо?

– Хорошо, – кивнула Инга, отчетливо понимая, что ее не трогает это не слишком романтичное предложение.

Как будто он предлагал ей компенсацию за нанесенное оскорбление. Или она несправедлива, и Григорьев давно собирался предложить ей руку и сердце именно в день рождения?