Фантом ручной сборки - Куликова Галина Михайловна - Страница 32

Подоспевший Верлецкий увидел, что Инга взгромоздилась на перегородку и поползла вверх, как обезьяна, цепляясь за нее руками и ногами. А потом попыталась перемахнуть к соседям, но у нее ничего, не вышло, и, разинув в ужасе рот, она зависла в воздухе – левая нога на одной лоджии, правая – на другой, голая попа – в космосе. Это выглядело так потешно, что Верлецкий согнулся пополам и захохотал. На глаза его навернулись слезы, остановиться было невозможно. Он ходил по комнате, сгибаясь и разгибаясь и буквально надрываясь от смеха.

Между тем хозяйке соседней квартиры позвонила подруга и жалостливо спросила:

– Что, Маня, ты к маме не поехала?

– Ну да... С дороги вернулась, шеф позвонил, просил завтра прийти пораньше, а как я из Мытищ рано доберусь?

– Ага. А твой, значит, дома оставался...

– А что? – с подозрением спросила Маня.

– А то, что с нашей лоджии прямо сейчас пытается вылезти голая баба. Я тебе, Мань, так сочувствую... Пойди, пугни ее! Свалится – в другой раз неповадно будет.

Маня положила трубку, подошла к окну и выглянула. И увидела Ингу с разинутым от ужаса ртом, которая раскачивалась туда-сюда, точно банановая гроздь на пальме. Топая пудовыми ногами, Маня вошла в гостиную. Ее благоверный сидел на диване в трусах и майке, жрал курицу и чавкал, уставившись в телевизор. По экрану бегали крошечные футболисты в цветных футболках и мерно ухали болельщики. Благоверный следил за мячом возбужденными глазкам» и время от времени притопывал ступней.

– Ваня! – сказала жена звенящим голосом, подошла и выключила телевизор.

У мужа от неожиданности изо рта выпало куриное крылышко.

– Ты чего, Мань? – удивился он. – Чего случилось-то?

– Случилось? – прошипела жена. – О твоей любовнице знает весь район, потому что она висит на лоджии.

– Моей лю...

– Не притворяйся! – завизжала Маня. Схватила газету и начала бить его по голове:

– Гад! Гад!

Кобель проклятый!

– Ты что?! – закричал Ваня, защищая голову локтями. – Ты пойди на лоджию и посмотри! Дурища!

И, пригибаясь, поскакал в кухню, откуда можно было на эту самую лоджию попасть. Распахнул дверь и, увидев голозадую Ингу, висящую высоко в воздухе, остановился как вкопанный.

– Сейчас упаду-у! – тонким испуганным голоском завывала Инга. – Умира-а-аю! Руки не держат! А-а-а! Помоги-ите!

– Ваня, Ваня! – запричитала жена. – Ой, она сейчас свалится! Давай, давай, спасай ее! Ой, Вань, если она упадет, нам потом соседи прохода не дадут. Ой, Вань, сделай что-нибудь!

В этот момент зазвонили и забарабанили в дверь.

Маня побежала открывать и возвратилась с пунцовым Верлецким, который странно вздрагивал и подергивался.

– Ой, Валерий Николаевич!. – бросилась к нему Маня. – Там на балконе наша любовница застряла! Помогите, пожалуйста!

– Прошу простить, – сказал Верлецкий задушенным голосом. – Но это моя любовница.

– Правда? – ахнула она. – Господи, как я рада! Вы соседям потом обязательно скажите, что это не наша, а ваша любовница. Особенно Спиридоновой из пятьдесят восьмой квартиры. А то она про Ивана сплетню пустит, а у него авторитет в таксопарке!

– Хорошо; хорошо, – пообещал Верлецкий. – Обязательно схожу к Спиридоновой, расскажу все о своей личной жизни, и ваш авторитет не пострадает. А сейчас пропустите меня!

Он выскочил на лоджию и с большим трудом отцепил Ингу от перегородки. Сама она посинела и покрылась гусиной кожей, а попа у нее стала абсолютно белой. Оказавшись на твердом полу, искательница приключений некоторое время стояла неподвижно, а потом закатила глаза и повалилась Верлецкому на руки.

– Одолжите мне что-нибудь теплое! – крикнул он.

Возбужденная Маня принесла ватное одеяло, и Ингу завернули в него, отчего она стала похожа на жирную гусеницу. Иван продолжал стоя пожирать курицу, с любопытством наблюдая за происходящим.

– Надо ей врача вызвать, – подсказал он.

– Я уже здесь, – ответил Верлецкий. – За жизнь пациентки можно не опасаться.

Злобный Григорьев встретил его на пороге, а Вероника бегала по квартире и собирала вещи. У нее была такая красная физиономия, словно кто-то оттаскал ее за нос. Верлецкий отнес Ингу-кокон в спальню и сгрузил на кровать.

Григорьев ворвался следом и приблизился к нему тяжелой поступью.

– Только без рук! – предупредил Верлецкий. – Дама в обмороке.

– Чего ты мне звонил? – надвинулся на него Григорьев. – Зачем мне мозги канифолил? Она пропала! Ее убили! А сам...

– Позже, – рассеянно ответил Верлецкий. – У твоей невесты шок, я должен привести ее в чувство.

– Тьфу, – бросил Григорьев. – Какая она мне теперь невеста? После всего? Когда она придет в себя, скажи ей, что между нами все кончено. – Его голос был напоен ненавистью.

– Сам скажешь, – отрезал Верлецкий и вышел в большую комнату, где Вероника запихивала вещи в сумку.

– Лгун! – воскликнула она. – Я отдала тебе лучшие годы!

– Мы знакомы четыре месяца, – заметил он справедливости ради.

– Когда я увидела ее голую...

– Ты подумала самое худшее.

– Нет, самое лучшее! – огрызнулась она и прошла мимо на своих: потрясающих длинных ногах, и юбка покачивалась на ее бедрах обвиняюще. – Я ухожу из твоей жизни!

– Какое счастье... – донесся голос из спальни.

– А-а-а! – закричала Вероника. – Ожила, гадина!

Верлецкому стоило немалых усилий ее удержать. В результате чего он получил пощечину, стоически ее пережил и молча наблюдал за тем, как Вероника с Григорьевым покидают поле битвы.

Тщательно заперев за ними дверь, он возвратился в спальню.

Инга сидела на кровати по-турецки, закрывшись одеялом до самых ушей. Ее сотрясала крупная дрожь.

– Ну, – хмуро сказал Верлецкий. – И зачем же вы приперлись голая на кухню?

– Я подумала, что вы хотите проверить мой мозг.

– Спинной?

– Вы сами сказали: раздевайтесь догола! – А если бы я приказал вам пойти и повеситься? Вы бы так и поступили?

– Да что вы понимаете?! – воскликнула Инга, нарыв ее набух, словно бутон, согретый солнцем. – У меня воспаление мозга, а вы!

– И когда вы поставили себе диагноз? – полюбопытствовал Верлецкий, продолжая стоять напротив кровати.

– Сегодня вечером. Сначала я следила за трупом. Оказывается, он выходит из гроба и прямиком идет в медицинский центр. А потом обратно.

– И ложится в гроб.

– Точно! Поэтому я вас и не дождалась.

– А почему же вы не позвонили после трупа?

– Я была напугана. А потом еще сильнее расстроилась, – угрюмо ответила Инга.

– Что же вас расстроило?

– Собака. Она подошла ко мне и попросила сардельку, потом еще одну» А потом сказала, что хочет жить у меня.

– Собака сказала? – осторожно уточнил Верлецкий. – Ну да. Она еще посоветовала мне бросить Григорьева. А возле дома мимо меня прошел мужчина в трусах, которого никто не видел.

– А вы видели.

– Вот-вот! Вы ухватили самую суть. Он совершенно точно был, но его как будто бы не было.

– Да... Тяжелый случай, – констатировал Верлецкий.

Инга посмотрела на него влажными глазами и с надрывом спросила:

– Я что, умираю? Сколько мне осталось жить?

– Я полагаю, вы протянете еще лет восемьдесят, не меньше. Советую вам перестать валять дурака и хорошенько во всем разобраться.

– Ко мне приезжал ваш Роберт, – вспомнила Инга.

– Вы выложили ему всю историю?

– Да, но тогда я еще не знала, где прячется труп актера. А теперь знаю – в «Хотапиусе».

– Что это такое? – озадачился Верлецкий. – Хотапиус?

– Это такая вывеска, и под ней дверь.

– Хм. Пожалуй, разбираться будем завтра. А сегодня вам стоит хорошенько выспаться.

– Ладно, – покорно согласилась Инга. – Я пойду. Сейчас только оденусь.

Она сбросила с себя одеяло, и Верлецкий немедленно закатил глаза.

– Знаете, – сказал он, – я, конечно, врач и всякое повидал, но ваше поведение не лезет ни в какие ворота. Вы обнажаетесь передо мной, когда надо и когда не надо.