Никогда не называй это любовью - Иден Дороти - Страница 46

Вилли почти не бывал дома, он все время занимался переговорами по поводу освобождения заключенных. Теперь, похоже, условия договора, с которыми согласились бы члены ирландской партии, были подготовлены окончательно. Вилли сам вызвался послать эти документы мистеру Гладстону и получил от него ноту подтверждения:

Я получил Ваше письмо от 13-го и намерен связаться с мистером Фостером по поводу этого важного и весьма сложного дела. Я хорошо понимаю Ваше состояние духа и настроение во время написания Вами письма.

Всюду ходили разговоры о том, что освобождение Парнелла взбаламутило различные силы, но сам заключенный не выражал особой радости по поводу своего выхода на волю в Ирландии, поскольку это означало поменять удары кнута на укусы скорпиона. Земельная лига породила множество преступлений, происходящих ежедневно. Поговаривали, что мистер Парнелл сам опасается усиления насилия и ненависти, которые он выпустил на волю. А ведь одним из условий его освобождения являлось то, что он раз и навсегда положит конец этой волне насилия, поскольку многие считали, что он один способен управлять ситуацией.

Что бы там ни говорил его собственный народ, освобождение Парнелла вызвало весьма определенные изменения в правительстве. Мистер Гладстон сообщил мистеру Фостеру, что мирное соглашение, разработанное капитаном О'Ши и мистером Парнеллом, приемлемо, и мистер Фостер, придя в неописуемую ярость, сложил свои полномочия главного секретаря Ирландии. При этом он саркастически заметил, что если целая Англия не способна справиться с одним представителем от города Корк [31], то пусть все на свете узнают, что сегодня этот человек обладает самой могущественной властью в Ирландии.

Непоколебимый мистер Гладстон принял отставку главного секретаря не моргнув глазом и объявил в парламенте о своем намерении освободить политических заключенных. На политической сцене появился новый вице-король, лорд Спенсер, и новый главный секретарь, племянник мистера Гладстона лорд Фредерик Кавендиш. И вновь на всех холмах Ирландии запылали костры и загремели победные выстрелы в честь любимого лидера, который в очередной раз превратил то, что должно было стать поражением, в величайшую победу.

Мистер Парнелл вскоре собирался вернуться в Англию. Но вначале, по настоянию семьи, ему пришлось заехать в Эйвондейл.

Он написал Кэтрин, что приедет в Англию четвертого мая. Сможет ли она днем прийти в парламент? В Эйвондейле он пробудет дня два-три, не больше, чтобы сбросить там с себя тюремную бледность и предстать в зале заседания в подобающем респектабельном виде. И поэтому, взяв своего любимого ирландского сеттера Гроуза, он на целый день отправился на охоту. Побродив по одиноким мирным холмам, он оправился от перенесенных невзгод и предполагал явиться к своей возлюбленной совершенно новым человеком.

Кэтрин заняла свое место на женской галерее в переполненном зале парламента. Оттуда она пристально вглядывалась в зал, но не видела того единственного, кто интересовал ее. Она обнаружила Вилли, сидящего вместе с членами ирландской партии, премьер-министра, оживленно беседующего на передней скамье с мистером Чемберленом; она заметила сэра Чарлза Дилка с его торчащей вперед каштановой бородой, сидевшего позади премьера. Мистер Фостер, бывший главный секретарь, поднялся, чтобы произнести свою грустную речь, но ему удалось сказать всего несколько слов: «Что касается представителя от города Корк, то я могу подписаться только под двумя гарантиями…» Тут его речь была прервана, ибо в зал вошел мистер Парнелл, который, сам того не ведая, появился в самый драматический момент.

Все члены ирландской партии, как один человек, поднялись со своих мест и бурно приветствовали его. Спустя несколько секунд и все остальные последовали примеру ирландцев, и еще долго гремели оглушительные овации. Представитель от города Корк учтиво поклонился спикеру, а потом, держа голову совершенно прямо, как всегда, сдержанный и полный спокойствия, прошел к своему месту. Итак, речь несчастного мистера Фостера потонула в бурном проявлении восторга. Он сел, а спустя немного времени покинул парламент.

Кэтрин почувствовала комок в горле. Слезы заструились по ее щекам под вуалью. Она возблагодарила Господа за то, что надела вуаль, это помогло ей скрыть свои эмоции. Сейчас она испытывала смешанные чувства: гордость, волнение, любовь, преданность, тревогу. Подумав о том, что бесследно исчезла бледность, оставленная им на свежем воздухе холмов Уиклоу, Кэтрин переживала теперь нестерпимую печаль, отчетливо сознавая, что этот человек принадлежит не только ей одной. Она сознавала это уже давно, но бурный восторг всех присутствующих, вспыхнувший в зале, подтвердил это лишний раз. Если она собирается и впредь любить его, то ей придется предоставить ему полную свободу, никогда ничего от него не требовать и никогда не забывать о том, что он не сможет быть рядом именно тогда, когда ей будет не хватать его. Она вдруг подумала, что по отношению к нему ей придется стать святой, хотя все общество, возможно, даже ее дети, будут называть ее шлюхой.

Кто-то незаметно подсел к ней. Она старалась унять слезы, когда услышала, как голос Вилли прошептал:

– Вижу, и ты пришла сюда. Ты выглядишь очаровательно.

Кэтрин была одета в новое платье, которое купила после того, как разрешилась от бремени: тетушка Бен сказала, что старый ее наряд выглядит весьма плачевно, и настояла, чтобы любимая племянница полностью обновила свой гардероб. В этот день на ней были светло-голубые юбка и жакет, элегантная шляпка с вуалькой, украшенная васильками. Кэтрин думала о том, чтобы приворожить и восхитить только одну пару глаз. Ей захотелось совершенно избавиться от образа, который она являла собой последнее время, – от образа заплаканной, расстроенной, несчастной женщины, потерявшей ребенка.

Но вместо негоее влажные щеки разглядывал теперь Вилли.

– Я отвезу тебя домой выпить чаю, – проговорил он.

– Но ведь прения только…

Он встал, и ей пришлось последовать его примеру.

– Об этом позаботятся наши арестанты, – усмехнувшись, отозвался он, когда они вместе покидали женскую галерею.

В голосе мужа Кэтрин услышала вызов и еле сдерживаемое презрение. И она внезапно осознала, что, хотя Вилли с завидным упорством разрабатывал условия соглашения, чтобы добиться освобождения политических заключенных, он с таким же упорством вскоре будет добиваться нового заточения их в тюрьму. Все его усилия были направлены лишь на достижение собственной выгоды, а вовсе не ради этих людей. Да, да, это именно он, капитан О'Ши, представитель от графства Клэр, неутомимо работал над соглашением с премьером и мистером Чемберленом. Неужели он всерьез рассчитывал на какой-то выгодный пост, например, на пост главного секретаря Ирландии?

Конечно же, она давно догадалась об этом. Но никогда это не было столь очевидно, как сейчас, когда она следовала за мужем, спускающимся по лестнице вниз в своем безукоризненно сшитом костюме. Какое ему дело до голода, бедности, болезней, бездомных людей, когда он делает свою собственную карьеру, изображая добродушного, не лишенного остроумия члена ирландской партии, прекрасно разбирающегося в том, как вести себя в обществе и как одеваться? Он будет говорить лидеру пустые, лживые слова только до тех пор, пока тот останется влиятельным, могущественным и поможет продвинуть капитана О'Ши по служебной лестнице.

Слезы Кэтрин моментально высохли. Ее рот превратился в узкую прямую линию, губы были крепко сжаты. Теперь она совершенно точно знала, что ей делать дальше.

– Ну, и что ты о нем думаешь? – осведомился Вилли за чаем.

– О нем? – переспросила Кэтрин.

– Не притворяйся дурочкой. Ты знаешь, что я имею в виду Парнелла.

– Судя по его виду, он неважно себя чувствует.

– Он никогда не отличался крепким здоровьем. И не думаю, что полгода, проведенные за решеткой, могут способствовать его улучшению.