Брюнетка в клетку - Куликова Галина Михайловна - Страница 19

– Можно спросить? Зачем тебе ночью понадобилась лопата?

– Машину из грязи выкопать. Мы с шофером погрузили всех твоих девиц в «Фольксваген», и автомобиль умчался с ветерком. Насчет соседа ничего сказать не могу. На нем были телесные повреждения, но насколько серьезные... По крайней мере ходить на четвереньках и материться он мог.

– Спасибо тебе, господи! – пробормотал Жидков, на секунду закатил глаза, потом вернул их на место и распахнул дверцу для Шубина.

– Вылезайте, дядьку, пойдемте до хаты.

Настроение у него поднялось до невероятных высот. На радостях он достал бутылку вина и откупорил его с большой помпой. Шубин согласился составить ему компанию, Лариса же пить отказалась наотрез.

– Ты в ресторане пил, – попеняла она Жидкову, окончательно перейдя с ним на «ты». – И опять собираешься. Ты что, алкоголик?

– Я над этим как-то не задумывался, – весело признался он и тут же воскликнул: – Опять телефон! Кто хороший и умный может мне позвонить? Да никто. Давай, я не буду подходить?

– Нет уж, – обеспокоилась Лариса, в которой теплилась робкая надежда на успех задания, данного ей Корабельниковым, – все-таки подойди. Мало ли что? Вдруг это он... Ну... Тот, кто нам нужен?

Она бросилась к параллельному аппарату, прижала трубку к уху и вся подобралась, словно охотничья собака, ожидающая, когда хозяин подстрелит утку.

– Антон, это Анжелика, – сказала трубка низким пряным голосом. – Ты хорошо меня слышишь?

– К сожалению, да, – буркнул Жидков, прикрыв глаза. – Что случилось?

– Нам надо поговорить.

«Очередная любовница? – ахнула про себя Лариса и поглядела на него с изумлением. – Как его только хватает на всех этих баб?»

– Ну, давай поговорим. – Жидков отчего-то насупился, потемнел челом и весь сжался в своем кресле, словно боялся пропустить удар в живот.

– Не городи чепухи, – укорила невидимая Анжелика и передразнила: – «Давай поговорим»! Нет, родной, нам нужно увидеться. И немедленно. Я везу детей кататься на каруселях, так что ты можешь подъехать.

– Когда?

– Без промедления, Антон. Встречаемся через час у входа. Где всегда, ты понял?

– А что случилось-то? К чему такая срочность?

– Ты что, дурак или прикидываешься? Убили моего отца, а ты делаешь вид, что все идет, как надо. – Жидков раскрыл рот, откуда рвались возражения, но его собеседница добавила: – Кроме того, малыш хочет тебя видеть. И не спорь.

Комнату наполнили короткие гудки, и Лариса аккуратно положила трубку на место. Свою Жидков продолжал сжимать в руке, глядя на нее с таким неудовольствием, будто бы это она только что выдвигала ему непомерные требования.

– Я что-то ничего не поняла, – призналась Лариса. – У кого только что убили отца? Это еще один отец или тот же самый? Кто это такая?

– Моя двоюродная сестра, – мрачно ответил ее подопечный, расставшись, наконец, с ненавистной трубкой. – И отец тот же самый.

– Выходит, у Макара Миколина двое детей? Пасынок Альберт и родная дочь Анжелика? Она ведь родная дочь?

– Родная. Мы видимся очень редко, потому что кузина имеет привычку колесить по всему миру и редко заезжает в Москву.

– Она богата?

– Она красива. Всякий раз находится какой-нибудь миллионер, готовый исполнять ее прихоти.

– А дети?

Жидков засопел и схватил с журнального столика пачку сигарет. Долго возился с зажигалкой, наконец сделал первую затяжку и неохотно сообщил:

– У нее сын двенадцати лет, Артем. Он живет в квартире Анжеликиной родственницы по второму мужу здесь, в Москве. И у него, конечно, есть няня. Или воспитательница, уж не знаю, как правильнее сказать. О, сообразил, гувернантка! Анжелика сына фактически бросила. Наезжает иногда, так... отметиться.

– Но речь шла не об одном ребенке, – напомнила Лариса, глядя на Жидкова с подозрением.

– Второй ребенок младше, – туманно пояснил тот. – Ему только пять. Зовут Ваня.

– А он чей? – спросила Лариса осторожно.

– Трудно объяснить – чей. – Жидков затянулся так глубоко, точно решил измерить объем собственных легких. – Мой отец некоторое время назад ушел от моей матери и женился на другой женщине. У той женщины был маленький ребенок. А потом эта женщина заболела и умерла, и ребенок остался с моим отцом.

– Ах, вон оно что!

– Ну да. Но отец тоже умер...

Лариса все еще не могла понять, что же так сильно напрягает Жидкова и отчего он мнется. Наконец тот добрался до сути дела:

– Когда отец умер, я стал опекуном.

– Этого самого ребенка? – с недоверием спросила Лариса.

– Да.

Жидков – опекун? Ловелас, повеса и мелкий аферист? Кто же ему доверил воспитание малыша?

– Моя мать решила, что мы будем выглядеть... не комильфо, если отдадим Ваню в детский дом.

– И теперь он живет с ребенком Анжелики и с его няней в квартире Анжеликиной родственницы по второму мужу? – уточнила Лариса. – То есть, говоря иными словами, всеми брошенный?

– Почему? – обозлился Жидков. – Гувернантка у них с Артемом общая, и, к слову сказать, ей платят сумасшедшую зарплату!

Судя по всему, он откупился от своих опекунских обязанностей большими деньгами, но в глубине души все-таки чувствовал некоторое неудобство. Отсюда – хмурый лоб и бегающие глазки.

– Вероятно, Ваня к тебе сильно привязан, – как бы между прочим заметила Лариса, – раз хочет тебя видеть.

– Не знаю. Не думаю. С чего бы ему ко мне привязаться? Но все равно... На встречу с Анжеликой придется ехать, – вздохнул Жидков. – Если она вцепится... Впрочем, почти у всех женщин есть эта мерзкая черта. Надо купить по дороге какую-нибудь игрушку, что ли?

– Две игрушки, – подсказала Лариса. – Детей ведь двое. Ты что, хочешь обрадовать одного и сильно расстроить второго?

– А можно я не поеду? – поинтересовался Шубин, потягивавший вино в кресле возле окна. – Я бы тут посидел, книжки почитал.

– Ни в коем случае, – отрезал Жидков. – Вдруг тебе померещатся грибы, и я вместо квартиры найду здесь пепелище? Поедешь с нами.

– А куда? – утомленно поинтересовался тот, шевеля ногами в выцветших носках с пикантными дырочками в районе большого пальца.

– В парк аттракционов. Уверяю, на газонах там сыроежки не растут, и с твоей аллергией все будет в полном порядке.

На улице стояла жара, и Лариса решила надеть костюм полегче. Переодеваясь, она с неудовольствием думала, что просто вынуждена влезать в личную жизнь Жидкова, хотя ей этого не очень-то хочется. Одно дело – строить вместе с ним предположения об убийстве его дяди. Это и в самом деле кошмарная история, любого может заинтриговать и взбудоражить. И совсем другое – знакомиться с его родственниками, с не слишком счастливыми детьми и с их гувернанткой, участвовать в переговорах с его двоюродной сестрой... Утомительно. Утомительно и не нужно. Она твердо решила, что будет находиться рядом, но немного в стороне. И ни во что не вмешиваться.

Шубину вообще не хотелось ехать в парк. Он начал ныть, что натер пятку и что в животе у него подозрительно урчит и покалывает.

– Я не очень хорошо понял, откуда ты взялся на мою голову, – сурово сказал ему Жидков, – но если уж мы должны находиться рядом, постарайся сделать так, чтобы мне было комфортно. Иначе я отвезу тебя к аллергологу.

– Я не хочу в клинику!

– Не волнуйтесь, – похлопала его по плечу Лариса. – Антон шутит.

По лицу Антона было непохоже, чтобы он шутил, поэтому Шубин торопливо засобирался. Они снова погрузились в машину и отправились на встречу с неведомой Анжеликой. Лариса, только что давшая себе слово не вмешиваться в семейные дела Жидкова, все-таки не выдержала и спросила:

– А где твоя двоюродная сестра берет миллионеров?

Начальница Тамара то и дело цепляла роскошных мужчин, которые катали ее на иномарках и возили отдыхать в теплые страны. У самой же Ларисы ни разу так и не завязалось ни одного романтического знакомства с кем-нибудь из клиентов.

– Где берет миллионеров? В самых роскошных отелях мира, где они любят останавливаться. На международных кинофестивалях и концертах знаменитостей, на показах мод, на пляжах Малибу. Видишь ли, стоит только попасть в высшее общество, как из него уже не выбраться. Оно засасывает женщин, словно Гримпенская трясина. У Анжелики вообще странная судьба. В детстве ее отдали в балетную школу, и с тех пор она уже не жила дома. Знаешь, что такое балет? Это изнурительные тренировки и практически полный отказ от личной жизни. Девочка росла в интернате и для родителей – почти чужая.