Блондинка за левым углом - Куликова Галина Михайловна - Страница 37

Зазвонил телефон, и Лайма чуть не схватила трубку, однако, подумав, решила не отвечать – мало ли кто звонит, они с Геной еще не обговорили такие мелочи. Городской телефон наконец замолчал, зато зазвонил ее мобильный. Высветился номер Шаталова.

– Ты что, еще не дома? – хозяйским тоном поинтересовался он. – Я звоню уже час.

– Куда звонишь? – неприветливо поинтересовалась Лайма.

– Ну, домой звоню, а тебя нет.

– А я трубку не беру.

– Почему?

– По кочану. Может быть, тебя добиваются безутешные брошенные тобой женщины...

– Так утешь их, я разрешаю. Как твой Керосин поживает?

– Кто, кто?

– Ну, как его там – Холестерин?

– Кларитин. Спит пока. Кстати, а ты чем его кормил все это время?

– Чем придется.

– Да ты что, Геннадий? – рассердилась Лайма. – Ему специальная еда нужна, кошачья!

– Здрасьте! Мы так не договаривались, я в кошачьей еде ничего не смыслю. Кошек не держал.

Ему надоело быть хорошим, и он вредничал специально. Может быть, Лайма пожалеет Кларитина и будет приезжать ночевать хотя бы ради него? Известно ведь, что, когда в тебе сильно не нуждаются, ты особо и не рвешься...

– Ясно, – вздохнула Лайма. – Придется в магазин бежать. Что у вас тут ночью работает? То есть у нас?

– Выйдешь, – повеселевшим голосом ответил Шаталов, – сверни налево за угол, дальше через дорогу. Увидишь такие огромные красные буквы. Вроде бы там есть отдел с кормом для мелкого безрогого скота.

– Ладно, пойду, а то я вообще сегодня спать не лягу. Да и не ела ничего. Ты когда приедешь?

– А ты уже перевезла вещи?

– Знаешь, у меня грузовик сломался, так что извини, все перевезти не получилось.

– Ну ладно, виноват. Давай в субботу, я свободен. Загрузим мою тачку, она гораздо вместительнее твоей колымаги. Ты как насчет субботы?

– Отлично! В субботу – самое лучшее! – согласилась Лайма знакомым Шаталову завиральным тоном. – А ты скоро приедешь?

– К двум буду, вряд ли раньше. Поговорить с людьми надо, то, се. Ешь без меня, там в холодильнике всего навалом.

Ему чертовски нравилось, что теперь она ждет его возвращения и возится с Кларитином. А он занят делами по самое горло. В сущности, так и должно быть. А вовсе не наоборот.

Пока они беседовали, проснулся кот. Потянулся, на неверных со сна лапах отошел в угол коридора и сделал еще одну лужицу. «Дело дрянь, – констатировала Лайма. – Срочно начинаем процесс обучения хорошим манерам». Она взяла паршивца за шкирку, потыкала носом в произведенные им бесчинства, затем отнесла в туалет и опустила в специализированный кошачий писсуар.

Кларитин огляделся вокруг, то ли понял, то ли не понял, чего же от него хотят, и отчаянно замяукал. Лайма сбросила кроссовки и куртку, вооружилась тряпкой и восстановила нарушенную красоту в коридоре. Затем тщательно вымыла руки и снова оделась – уже двенадцать, а местность вокруг практически незнакомая.

Кларитин продолжал орать в туалете, как будто попал в камеру пыток. Лайме стало его ужасно жаль.

«Возьму-ка я его с собой, пусть воздухом подышит, может, крепче спать будет». Лайма ухватила орущий серый комок и поместила его за пазуху, застегнув куртку снизу на «молнию». Получилось что-то вроде сумки-кенгуру. Кларитин завозился там, пытаясь найти подходящее отверстие, чтобы высунуть голову.

Когда они вышли из подъезда, кот совершенно освоился на Лаймином животе и от удовольствия впивался всеми имеющимися когтями в ее новенькую джинсовую рубашку.

Свернув за угол, Лайма попала в неуютный в это время суток двор. За спиной у нее послышались торопливые шаги. Она не успела испугаться, когда из соседнего подъезда на улицу вывалилась компания подвыпившей молодежи. Лайма оглянулась, но увидела лишь две мелькнувшие тени и вздохнула с облегчением. Через минуту она вышла к довольно широкой дороге без малейших признаков светофора или хотя бы цивилизованного перехода. Машины, несмотря на поздний час, сновали в обе стороны весьма активно. На противоположной стороне сиял призывными огнями супермаркет.

Озираясь в поисках места, где можно было бы без риска для жизни перескочить проезжую часть, Лайма не заметила двух типов в черных тренировочных костюмах и черных шапочках, которые, материализовавшись из темноты двора, быстро направились к ней.

Удар обрушился на Лайму в ту секунду, когда она шагнула на шоссе. В потоке машин наконец наметился просвет, и она решила этим воспользоваться. Неожиданный рывок стал ее спасением – Лайму стукнули не то деревянной дубинкой, не то бейсбольной битой, и если бы удар пришелся по голове, она наверняка треснула бы, как яичная скорлупка.

Но бандит не ожидал от нее столь стремительного шага вперед, и оружие задело только плечо. Второй нападавший собирался нанести ей сокрушительный удар справа, но, так как Лайма с громким воплем рухнула на землю, он промахнулся и с размаху въехал подельнику по бедру. Раздался хруст, и тот, выронив орудие труда, закрутился на одном месте, отчаянно матерясь. Потом повалился на тротуар неподалеку от своей жертвы, прокричав находящемуся в ступоре подельнику: «Кончай ее!»

Лайма быстро поняла – если она хочет жить, надо вопить во все горло. И она завопила! Возле ее головы шуршали шины, но скрипа тормозов не было слышно. Хоть бы кто-нибудь помог! Нужно во что бы то ни стало остановить машину, но как это сделать?!

В этот момент перепуганный Кларитин выполз у Лаймы из-за пазухи и решил проблему самостоятельно. Что было сил он рванул вперед и вылетел прямо на мостовую. Черный человек уже поднял свое грозное оружие у Лаймы над головой, но тут... раздался благословенный скрип тормозов и нечеловеческий рев, перекрывший нестройные завывания жертвы и ее мучителей:

– Ах, ты ж! Твою же ж мать!

Хлопнула дверца роскошного серебристого лимузина, и на мостовой появился персонаж, как будто вышедший из добрых старых анекдотов про «новых русских». Взъерошенный Кларитин – хвост морковкой – стоял возле колеса и жмурился от яркого света фар. Шофер наклонился, схватил его и поднес к самому носу. Сзади начали гудеть, но быстро перестали – машина больно серьезная.

Лайма и подбитый бандит сразу замолчали, правда, она рот так и не закрыла.

Тут распахнулась дверь справа и оттуда выскочила грудастая блондинка с криками:

– Какая прелесть, дорогой, дай мне посмотреть! А давай мы его на дачу возьмем!

Дорогой не реагировал на призывные стоны то ли жены, то ли подруги, пытаясь сообразить, куда деть кота. Он был слишком маленький, чтобы швырнуть его на обочину и, топнув ногой, крикнуть: «Брысь!»

Уже изготовившийся для последнего и решающего удара бандит при виде внезапно появившихся колоритных свидетелей так и замер с поднятой вверх дубинкой. Что касается композиции из тел, валявшихся на асфальте, то она была похожа на картину «Иван Грозный убивает своего сына», и если бы Лаймина голова покоилась на коленях ее обидчика, то сходство было бы полное.

Блондинка продолжала ныть, требуя кота, но мужик явно не собирался брать его с собой. Он пробормотал:

– Вот, блин, хозяева, за животными совсем не следят, – поднял голову и увидел всех сразу – Лайму и двух людей в черных бандитских шапочках. Сделал шаг вперед и спросил: – Эй, подруга, ты вообще в норме? Соображать можешь? Твой кот?

Лайма попыталась сказать «да», не смогла, зато неприлично громко икнула.

– Так, понятно, эта готова. Пацан, – обратился он к лежащему рядом человеку в черном, – может, твой кот?

«Пацан», похоже, вообще утратил всякий интерес к происходящему и полностью ушел в себя.

– Ну, дела, – завертел головой мужик, – котята на дороге, люди в отключке...

И тут остававшийся до сих пор целым и невредимым второй бандит не к месту решил высказаться:

– Ехал бы ты, дядя! Без тебя разберемся.

Это было самое глупое выступление в его беспутной жизни.

– Чего ты там вякнул, фантомас гребаный? – немедленно оживился «новый русский». – Да ты у меня своей шапкой будешь сопли с асфальта вытирать, понял?