Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя - Езерская Елена - Страница 6

Анна, позабыв об опасности, вбежала в кабинет в надежде увидеть мужа и замерла в изумлении. У рабочего стола Корфа стоял какой-то высокий мужчина в черном плаще и рылся в выдвинутых ящиках стола. Анна не сдержалась и вскрикнула — мужчина от неожиданности поднял голову, и Анна тотчас узнала давнего знакомого, штабс-капитана Толстова.

— Вы?! Что вы делаете здесь? — только и смогла вымолвить она, растерянно глядя, как Толстов суетливо принялся шарить рукой покрышке стола, пытаясь зацепить край шляпы, точнее картуза. Одет Толстов был по-рабочему, а к картузу приклеил седой парик.

— Что это значит, сударь? — вновь обратилась к Толстову Анна. Она уже больше не боялась ночного гостя, но, тем не менее, этот визит ее потряс и испугал. — Вам не кажется, что это подло и оскорбительно: врываться в чужой дом посреди ночи и рыться в столе и бумагах моего мужа? Извольте немедленно объясниться! Или я закричу, и сюда сбегутся люди!

— Умоляю вас, Анастасия Петровна, — уговаривающим тоном прошептал Толстов, — не надо паники. Я не нанесу вам вреда, но дело мое — государственной важности, и я не могу уйти отсюда с пустыми руками. Я должен найти то, зачем меня направили сюда.

— Да как вы смеете?! — побледнела Анна. — Уж не собираетесь ли вы утверждать, что Владимир Иванович совершил нечто такое, что проходит по вашему ведомству?! Мой муж — не доносчик и не заговорщик!

— Вы многого не знаете, баронесса, — развел руками Толстов, — но и знать вам все равно ничего не надобно. Прошу вас: позвольте мне осмотреть здесь все, и я уйду, никого не потревожив, и каждую вещь, каждый клочок бумаги верну на исходные позиции.

— Вон! — глухо, но грозно велела Анна. — Или я за себя не ручаюсь.

— Как прикажете, Анастасия Петровна, — после минутной паузы кивнул Толстов. — Но, уверяю вас, вы в самом ближайшем времени серьезно пожалеете о том, что сейчас совершили. Прощайте!

Толстов церемонно поклонился Анне, нахлобучил на голову взятый со стола картуз и направился в сторону раскрытого окна.

— Куда вы, сударь? — удивилась Анна. — В этот дом приличные люди входят и выходят через дверь.

— Я предпочту быть признанным в ваших глазах неприличным, но вряд ли кто из нас выиграет, если мы разбудим слуг, и вам придется придумывать объяснения появлению столь поздно в вашем доме постороннего мужчины, и это в отсутствие благоверного супруга!

— Вы негодяй! — Анна почувствовала, что краснеет.

— Негодяй уже давно стукнул бы вас по голове чем-нибудь тяжелым и был таков, — грустно усмехнулся Толстов, — а я всего лишь ухожу и вежливо прощаюсь.

Он дунул на стоявшую на столе свечу, загасив пламя, и растворился в темноте за окном. Опомнившись, Анна медленно приблизилась к столу и, упершись в выступающий край крышки, ощупью отыскала на ней коробку со спичками, потом снова зажгла свечу и подняла ее над собой, хорошенько осветив комнату.

Судя по всему, Толстов находился здесь давно — книжные полки и шкаф хранили на себе следы энергичного поиска. Но что, что искал Толстов в кабинете Владимира? И не связан ли этот непрошеный визит с его исчезновением? Именно так — исчезновением! Анна была уверена, что столь долгое молчание мужа и появление Толстова, в принадлежности которого к ведомству Бенкендорфа Корф даже не сомневался, вытекают одно из другого. Но почему — он? Владимир всегда избегал политики, и ни в каких интригах не участвовал. Он всегда оставался тем, кем был, кажется, от рождения — воином на службе Отечества.

«Нет-нет, так это им с рук не сойдет! Утром же отправлюсь к графу Киселеву», — решила Анна и закрыла окно в кабинет.

Глава 2

Ищите тайну

Рад, Николай Дмитриевич, что вы так быстро добрались в Петербург, — граф Нессельроде указал своему гостю на кресло перед столом в его рабочем кабинете в Министерстве иностранных дел. — Понимаю, что вырвал вас прямо из центра наиважнейших событий и подверг вашу жизнь определенному риску, когда вам пришлось пересекать всю эту обезумевшую от революционной вакханалии Европу, но обстоятельства заставили меня прибегнуть к столь крайним мерам. Ибо я не хотел доверять наш сегодняшний разговор почте, даже дипломатической.

— Моя главная цель — служение Отечеству и императорской фамилии, и я готов жертвовать ради блага Родины и государя не только временем, но и здоровьем, — стараясь казаться бодрым, несколько высокопарно ответил гость, хотя выглядел заметно уставшим. Он даже не успел отдохнуть — с дороги явился в кабинет Нессельроде. Зная о пристрастии министра к пунктуальности, гость, едва выйдя из кареты, немедленно направился объявить о своем прибытии в высокий кабинет.

Добраться за двадцать четыре часа из Парижа, пронестись вихрем от станции к станции! На такое прежде способны были лишь столичные модницы. Всем еще памятен известный случай с графиней Разумовской, которая в свои восемьдесят четыре года одним духом доехала до Парижа, чтобы утром успеть к заказу нарядов на представлении нового весеннего каталога мод. Чем настолько потрясла свою венскую подругу — тоже весьма преклонных годов — княгиню Грасалькович-Эстергази, что та, увидев румяное лицо старушки Разумовской среди первых посетительниц салона, воскликнула: «После этого мне остается только съездить за два дня в Нью-Йорк!»

Нессельроде с благодарностью кивнул гостю — он был доволен своим протеже. Более двадцати лет назад выпускник Дерптского университета, совсем недавно прослушавший там пятилетний курс наук по истории, литературе и философии, Николай Дмитриевич Киселев был представлен ему по рекомендации старшего брата — прославленного генерала от кавалерии, а ныне министра государственных имуществ, графа Павла Дмитриевича Киселева. И Нессельроде немедленно уловил в хорошо образованном молодом человеке способности к дипломатии.

Знакомый с Карамзиным и Вяземским, часто бывавшими у них дома, Николай Киселев принадлежал к старинному среднепоместному дворянскому роду. Юноша оказался последовательным, хотя и без чрезмерности, сторонником традиционной российской патриархальности — в воззрениях на устройство государства, на быт и семейные отношения. И это в отличие от старшего брата, проявлявшего значительно большую либеральность и определенную широту взглядов, особенно в крестьянском вопросе. Именно за эту свою позицию он был впоследствии отдален от двора и лишился прежнего при Николае Павловиче влияния.

Но внутренняя, домашняя консервативность Киселева-младшего была умеренной и вполне разумной, что свидетельствовало о гибком уме претендента на государственную должность. Что же касается его отношения к внешней политике, то здесь он ясно продемонстрировал однозначность, вполне выразительно говорившую о нем, как о последовательном защитнике и проводнике интересов России.

По настоянию Нессельроде молодого человека включили на первых порах в состав посольства князя Меньшикова в Персию, потом уже с повышением перевели на некоторое время в Вену. И полученные им там отменные характеристики дали повод графу делегировать Киселева-младшего секретарем российского посольства в Париж, откуда он опять с повышением в ранге советника, поверенного в делах, был переведен в Лондон. И, наконец, получив на родине чин действительного статского советника, в 1840-м Николай Дмитриевич Киселев возглавил русское посольство во Франции.

В Киселеве министр видел и ценил черты, которыми обладал сам и которые считал главенствующими на государственной службе — острое политическое чутье, умение быстро улавливать перемены в настроениях на самом верху и точно и своевременно на них реагировать. Нессельроде не обижался, когда о нем говорили, что министр иностранных дел принимает решения и составляет мнение по любому вопросу на пороге кабинета Императора, — соответствовать высочайшим повелениям он считал своим служебным долгом, к которому относился с почти священным трепетом.

Ведь именно это его качество позволило Нессельроде занимать свой пост уже почти сорок лет при двух царствующих особах. И сейчас он, сын исповедовавшей протестантство еврейки и немца-католика, пять раз менявшего подданство, крещенный по англиканскому обряду, рожденный в Португалии и воспитанный во Франкфурте и Берлине, — он стал одним из богатейших людей России, владельцем тысяч десятин земли, многих сотен душ крепостных, текстильных мануфактур и торговых компаний. Да, Нессельроде все еще плохо говорил и писал по-русски, но именно Россия стала той страной, где он увидел воплощенными свои представления о правильном мироустройстве.