Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя - Езерская Елена - Страница 20

— Но это ложь! — возмутился Шерваль. — Как он смеет!

— Этот человек, если можно будет так выразиться, — сквозь зубы сказала Анна, — знаком мне давно, и я знаю, что он способен на любую подлость. И поэтому меня сейчас более всего заботит честное имя и правда о моем муже: где он и что с ним.

— А меня беспокоит возможность завершения нашей с ним сделки. Давайте объединим наши усилия.

— Что вы предлагаете?

— Помогите мне получить деньги и все те гарантии, которые были мне обещаны бароном Корфом, а я дам вам письменное свидетельство, где изложу все, что видел в тот день, — предложил Шерваль.

— Хорошо, — после краткого раздумья ответила Анна. — И нам лучше оговорить все детали прямо сейчас. Если вы не возражаете, при свете.

Шерваль кивнул и, наклонившись, стал шарить на полу рукой, пытаясь разыскать упавшую стеклянную колбу…

Дома Анна, расставшись со своим немудреным камуфляжем, пожелала супругам Боннэ спокойной ночи, а Варвару отправила к детям, которые сегодня весь день провели в обществе слуг. Воспитатели те были никакие, и поэтому брат и сестра возвращению матери обрадовались так шумно, что она испугалась, как бы их восторженные крики не стали слышны на улице, что вызвало бы повышенный интерес соседей и возможных наблюдателей. Поэтому она повела себя строго, но без излишней суровости, а как будто играла с детьми, и увела их после ужина в гостиную наверху, чтобы там провести с ними время, достаточное для их успокоения.

Она прекрасно понимала, что все эти дни дети тоже чувствовали поселившуюся в атмосфере дома взволнованность, но, конечно, не могли сколько-нибудь вразумительно ее объяснить. И Анне пришлось собрать все свое мужество и волю в кулак, чтобы быть с ними по-прежнему ровной и счастливой, хотя сердце ее сжималось от боли и горя, особенно теперь, после разговора с Шервалем.

Верить в смерть Владимира она отказывалась, но в глубине души допускала, что в описанной Шервалем ситуации такой исход вполне был возможен. Однако Анна знала, что Корф был прекрасным воином, смелым и порою отчаянным, и это в бою повышало его ставки на удачу. Она не хотела сейчас думать о худшем и надеялась, что Владимир, с его отменной реакцией и твердой рукой, успел увернуться от пули или остановить занесенный над его головою палаш. Анна верила в счастливую звезду Корфа, который часто выходил невредимым из самых опасных и тяжелых сражений, и поклялась, что, как только ей удастся довести начатое им дело до конца, она станет его искать. И нет никакой силы на свете, чтобы могла разделить их и разрушить их счастье и любовь.

Уложив детей, Анна коротко сказала Варваре, всю дорогу до дома терзавшую ее вопросами о свидании и не спускавшую с нее умоляющих глаз, что Владимир жив, но где он и что с ним, она пока не знает. И что к ней приходил от него человек, передавший просьбу Владимира, исполнение которой приблизит час его возвращения в семью и вернет ему доброе имя. Судя по прищуру хитрых крестьянских глаз Варвары, Анна поняла, что та ей не во всем поверила, но для виду нянька это объяснение приняла и подтвердила, что готова ради Владимира Ивановича на все — даже на подлог и обман. Лишь бы он вернулся — живой и целехонький.

Утром Анна отправилась к Киселеву и, когда они остались в его кабинете тет-а-тет, рассказала о своей встрече с Шервалем. Если Киселев и был потрясен, то себя ничем не выдал. Многолетняя дипломатическая служба приучила его к выдержанности и обдуманному поведению. Граф несколько раз заставил вопросами повторить Анну все обстоятельства встречи с Шервалем, как будто пытался уловить неточности или ждал подвоха, но потом с удовлетворением кивнул.

— Ваш рассказ, — наконец сказал он, — представляется мне вполне правдоподобным. Честно говоря, я предполагал в словах капитана Писарева обман и велел провести у него дома негласный обыск. Но эта мера ничего не дала — денег там не оказалось.

— Неужели вы всерьез полагали, что, ограбив страну, он понесет похищенное домой и оставит его под подушкой? — едко поинтересовалась Анна. — Наверняка господин Писарев спрятал где-то саквояж в укромном месте, которое у него, вполне возможно, было приготовлено заранее. Ибо я не исключаю мысли о том, что он сам планировал нападение на моего мужа, и ему просто повезло сделать это не своими руками.

— Разумеется, я не считаю капитана полным дураком, — смутился Киселев. — Но я должен был исключить эту вероятность саму по себе. Но теперь, когда все более или менее прояснилось, я все равно не могу обвинить его. Даже если месье Шерваль передаст вам обещанное свидетельство, оно не будет иметь никакой юридической силы без прямых доказательств — то есть саквояжа с деньгами. И, кроме того, без него я не сумею выполнить условия Шерваля — дважды мне не удастся столь быстро получить сумму, равную пропавшей. Не забывайте, что мы находимся в недружественном нам Париже и в обстоятельствах постоянного банковского шантажа со стороны господина барона Ротшильда, который еще не решил, чью сторону ему следует принять.

— В таком случае, — предложила Анна, — раз мы не в силах найти похищенные Писаревым деньги, давайте заставим его самого вернуть их нам.

— Каким образом? — Киселев удивленно приподнял брови. — Вы предлагаете мне пытать его? Или отвезти к медиуму?

— Нет, — улыбнулась Анна, — у меня есть куда менее дорогое и совсем не кровожадное предложение.

— Слушаю вас, — кивнул ей граф.

— Нас, меня и моего супруга, с господином Писаревым связывают давнишние и весьма непростые отношения, — начала Анна. — И когда я вчера, еще не зная, кто именно обвиняет Владимира Ивановича в краже и предательстве, пришла к Писареву, то он немедленно узнал меня и не стал скрывать, что по-прежнему питает ненависть к барону и до сих пор не оставил надежды увидеть меня в своих объятиях.

— Вы, верно, шутите? — изумился Киселев.

— Отнюдь, — покачала головой Анна. — Я могла тотчас сообщить вам об этом, но негодяй вздумал угрожать мне. Он поклялся, что заявит вам, будто я на этой встрече пыталась подкупить его, предложив себя в обмен на изменение его показаний в пользу барона.

— Какая низость! — воскликнул ее собеседник.

— Тогда я вынуждена была промолчать. — Анна кивком поблагодарила его за сочувствие. — Ведь я еще не знала того, что открыл мне позже месье Шерваль. Но теперь с меня сняты все ограничения, и я предлагаю вам воспользоваться сделанным мне господином Писаревым предложением.

— Вы хотите?.. — смутился граф. — Но не на самом же деле?..

— Разумеется, нет, — успокоила его Анна. — Я всего лишь хочу убедить господина подлеца, что готова ответить на его притязания, и хитростью выманить у него признание в том, где он прячет украденные им деньги.

— Но как же вы добьетесь этого, не подвергая свою честь опасности?

— Об этом не беспокойтесь! Я сумею за себя постоять. Мне удалось победить господина Писарева в прошлом, уверена — мне удастся сделать это и сейчас.

— И каков ваш план?

— Сегодня же я пошлю капитану записку, что обдумала его предложение и прошу о личной встрече. А потом… — Анна выдержала паузу и улыбнулась. — Для «потом» у меня есть одно старое и испытанное средство, а вы… вы должны быть наготове и, когда я дам вам знать, проследите за негодяем и вернете то, что он украл. Позже мы снова встретимся с месье Шервалем и доведем дело, начатое моим супругом, до конца. А значит, и восстановим его доброе имя, и вернем его репутации незапятнанность. И поверьте: я настроена решительно и ни за что не отступлю.

— Я вам верю, — кивнул Киселев.

Вернувшись домой, Анна немедленно составила записку Писареву и отправила с нею месье Боннэ по указанному Киселевым адресу. Потом она велела Варваре и мадам Боннэ собрать детей, а тем временем написала еще одно письмо — на сей раз Жозефине, которую умоляла на несколько дней приютить ее драгоценных чад. Анна не хотела, чтобы дети случайно стали свидетелями ее ужина с Писаревым (а в том, что он состоится, она ни минуты не сомневалась) или — не дай Господь! — не подверглись с его стороны опасности. Потом она отправила с этим письмом мадам Боннэ, и вскоре та вернулась с положительным и весьма сердечным ответом.