Последние из могикан - Андерсон Пол Уильям - Страница 2

Энди, выступив вперед, слегка поклонился.

— Приветствую тебя Свободнорожденный! Добро пожаловать! Я — Эндрю Джексон Уэлс, Инженер Города. От имени всех земляков приглашаю тебя остановиться у нас, отдохнуть и подкрепиться, — он продекламировал слова с чувством и великой тщательностью.

Дядюшка Джим осклабился, и улыбка растеклась по его лицу словно снег в оттепель. Путник оказался таким же стариком, как он сам, и явно родился в том же самом давно позабытом всеми мире. Д.Д. шагнул вперед и протянул руку.

— Добрый день, сэр, — сказал он. — Меня зовут Роббинс. Рад встретиться с вами.

Хорошими манерами старики не отличались.

— Спасибо, камрад Уэлс и камрад Роббинс, — произнес чужак. — Я — Гарри Миллер. — Улыбка на его лице потерялась в заплесневелых бакенбардах.

— Камрад?! — протянул Д.Д., словно повторяя слово из ночного кошмара.

— Что ты имеешь в виду? — Он отдернул протянутую руку.

Блуждающий взгляд чужака неожиданно стал сосредоточенным. Я даже испугался — так он на нас посмотрел.

— Я имею ввиду именно то, что сказал, — ответил он. — И я не боюсь повторить: Гарри Миллер, Коммунистическая партия Соединенных Штатов Америки, к вашим услугам.

Дядюшка Джим судорожно вздохнул.

— Но… но… — прошипел он. — Я думал… я надеялся, все вы, крысы, уже передохли…

— Примите мои извинения, Свободнорожденный Миллер, — заговорил Энди.

— Не принимайте слова нашего друга Роббинса на свой счет. Продолжайте, прошу вас.

Миллер захихикал радостно, но в то же время упрямо.

— Мне безразлично. Меня обзывали куда хуже.

— И заслуженно! — Впервые я видел Дядюшку Джима рассерженным. Лицо его налилось кровью, трость постукивала в дорожной пыли. — Энди! Этот человек — изменник! Он иностранный агент! Ты слышишь?

— Вы хотите сказать, что прибыли прямиком из России? — промямлил Энди, а мы плотнее обступили взрослых и навострили уши. Потому как иностранец — абсолютно диковинное зрелище.

— Нет, — ответил Миллер. — Нет. Я из Питтсбурга. И я никогда не был в России. И никогда не хотел побывать. У них там слишком жутко. Однажды они уже якобы построили Коммунизм.

— Вот уж не предполагал, что в Питтсбурге остались живые люди, — сказал Энди. — Я был там в прошлом году вместе с розыскной командой, искали сталь и медь, так мы даже птицы там не заметили.

— Да-да. Только мы с женой и остались. Но она умерла, а я не смог больше оставаться в этой гниющей дыре. Собрался и вышел на дорогу…

— Лучше будет, если ты на нее тотчас же вернешься, — отрезал Дядюшка Джим.

— Успокойтесь пожалуйста, — произнес Энди. — Прошу в Город, Свободнорожденный Миллер. Камрад Миллер, если вам так угодно.

Д.Д. схватил Энди за руку. Его трясло, как мертвый лист в последнем полете.

— Ты не должен! — пронзительно взвизгнул он. — Ты не понимаешь! Он отравит ваши головы, извратит ваши мысли, и мы все закончим жизнь рабами — его и его шайки бандитов!

— По-моему, если кто и травит ваш мозг, мистер Роббинс, так это вы сами, — произнес Миллер.

Дядюшка Джим опустил голову и на секунду застыл, в глазах блеснули слезы, но затем он задрал подбородок и сказал с чувством:

— Я — Республиканец!

— Так я и думал, — ответил Коммунист, оглядываясь вокруг и как бы поддакивая самому себе. — Типичная псевдобуржуазная культура. Каждый распахивает свое собственное поле на своем собственном тракторе, одновременно вцепившись в свою частную собственность.

Энди почесал голову и спросил:

— О чем ты говоришь, Свободнорожденный? Трактора принадлежат Городу. Кто захочет связываться и брать на себя содержание трактора, плуга или копнителя?

— Ты хочешь сказать… — в глазах Коммуниста мелькнуло удивление. Он приподнял руки — худющие, с выпиравшими из-под кожи костями. — Ты хочешь сказать, что вы обрабатываете землю коллективно?

— Почему? Нет! Что за чертовщина? Разве в этом дело? — воскликнул Энди. — Человек имеет право делать то, к чему он сам больше склонен, разве не так?

— Значит, земля, которая должна быть общественной собственностью, разделена между кулаками?! — вспыхнул Миллер.

— Что за дьявольщина за такая! Как земля может быть чьей-то собственностью? Земля это… это… просто земля! Ну вы же не можете положить в свой карман сорок акров земли и отправиться вместе с ней восвояси! — Энди глубоко вздохнул. — Вы, должно быть здорово отстали от жизни в своем Питтсбурге. И питались, наверное, одними консервированными овощами? Да-да, я так и думал. Все объясняется очень просто. Вот, посмотрите. Тот участок засеял пшеницей Шленн, кузен моей матери. Вырастет он ее соберет и поменяет на что захочет. В следующем году, чтобы почва отдохнула, участок распашут под люцерну, и сын моей сестры Вилли, будет за ней ухаживать. А овощи и фрукты мы выращиваем рядом с домом, так чтоб каждый день есть их свежими.

Огонек в глазах Миллера потух, не успев разгореться.

— В этом нет смысла, — сказал он, и в голосе его прозвучала смертельная усталость. Не иначе, он шел слишком долго из своего Питтсбурга, и дошел потому только, что побирался у цыган и одиноких фермеров.

— Полностью согласен, — произнес Дядюшка Джим и натянуто улыбнулся. — В дни моего отца… — он захлопнул рот. Я знал, что его отец погиб в Корее, в какой-то давнишней войне, когда Д.Д. был еще меньше нас, и сейчас, вспомнив об отце, Д.Д. всколыхнул в себе печаль потери и отгоревшую гордость. Я стал вспоминать, что говорил Свободнорожденный Левинсон, преподававший в Городе историю (он знал ее лучше всех), и тут дрожь пробежала по моей коже… Коммунисты! Те самые, которые убивали и пытали американцев… Я посмотрел на нашего Коммуниста — вряд ли эта тряпичная пародия на человека справилась бы даже со щенком. Странно…

Мы двинулись в направлении Таунхолла. Люди заметив нас, вытянулись вдоль дороги и перешептывались тихонько, насколько позволяли приличия. Я шагал вместе с Рэдом, Бобом и Стинки чуть позади и справа от Миллера — настоящего живого Коммуниста, и тоже чувствовал на себе любопытные взгляды. А когда мы добрались до ткацкой мастерской Джозефа, на улицу высыпала вся его семья, ученики и подмастерья, и принялись таращить глаза.

— Наемные работники, как я понимаю! — воскликнул Миллер, останавливаясь посреди улицы.

— Надеюсь, вы не думаете, что они работают бесплатно? — спросил Энди.

— Они должны работать ради общего блага.

— Так и получается. Как только кому-нибудь понадобиться одежда или одеяло, Джозеф собирает своих мальчиков и они изготовляют нужную вещь. Они делают это лучше, чем большинство женщин.

— Известное дело. Буржуи — эксплуататоры…

— Могу лишь надеяться на их появление, — процедил Дядюшка Джим сквозь зубы.

— Надейся, надейся… — огрызнулся Миллер.

— Так ведь их нет! — воскликнул Д.Д. — Люди начисто растеряли амбиции. Исчез дух состязательности. Никто не думает — как сделать так, чтобы жить лучше. Они покупают только то, что действительно необходимо, и не выбрасывают ничего, пока вещь не начнет разваливаться… а одежду они делают такую, будь она проклята, что ее можно носить вечно! — Дядюшка Джим помахал тростью в воздухе. — Я говорю тебе, Энди, страна катится в преисподнюю. Экономика инертна, бизнес превратился в кучку ничтожных магазинчиков, люди сами производят для себя то, что они раньше покупали!

— Мне кажется, мы хорошо питаемся, одеваемся и, вообще, живем, — ответил Энди.

— Но куда подевались ваши… великие помыслы? Где предприимчивость и энергия, которые сделали Америку великой страной? Да посмотри же ты: твоя жена и твоя теща носят платья одного фасона. До сих пор вы летаете на перелетках, сконструированных во времена твоего отца. Неужели вы не хотите жить лучше?

— Наши машины работают без сбоев, — Энди отвечал, отчеканивая каждое слово. Наверное, он не впервые повторял этот аргумент, но сейчас в беседе участвовал Коммунист. Миллер вдруг повернулся и пошел в плотницкий магазин Си Йоханссона, Си как раз собирал комод для Джорджа Хюлма, который хотел весной сыграть свадьбу. Си отвечал поначалу вежливо: