Огнедева - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 64

— Что она Гостивитова рода — это правда, — согласилась Боровита. — Только не Тепляна ее зовут. Тут и долго ворожить не надо. Волхов-батюшка знает ее род. Нижняя Леля ее родной сестрой была. До самой этой Купалы. А сама она — из старшего рода ладожского, из Любошичей, и Волхов-батюшка всех дев ее рода благословил.

— Из Любошичей! — повторила Добролюта. — Тогда и впрямь не Тепляна. Из Любошичей была теща Домагостя Витонежича, брата моего. Если она — их крови, стало быть, Домагостева дочь от Милорады.

— Она и есть! — Остряна, почтительно молчавшая, пока говорили жрица и волхва, теперь протиснулась из-за локтя Тиховеи поближе и наклонилась к лицу Дивляны. — Тепляна! Как бы не так! Это Домагостева дочь и есть, средняя. Дивомила ее зовут! Я же ее помню! На свадьбе Прибыниной все их семейство было, и она, и сестра-ее старшая, та, что ладожская Леля, такая же рыжая! Я их обеих в лицо помню, будто вчера видела!

Остряна действительно встречалась с Дивляной и Яромилой на той памятной свадьбе, когда ее старший брат Прибыслав брал в жены Вольгину сестру. Еще тогда Остряна ревниво поглядывала на дочерей ладожского старейшины и воеводы Домагостя. Ладожские сестры были так красивы, что все ими любовались, и плесковский княжич Вольга, за которого сама Остряна весьма охотно вышла бы, не сводил с них глаз.

«Вольга! — подумала Остряна. — Он же здесь! Приехал! И она, Дивляна, тут как раз! Неспроста Вольга плесковский и дочь Домагостя оказались одновременно в окрестностях Словенска!»

— Она что, одна? — спросила Остряна у Тиховеи, пока Добролюта и Боровита обсуждали, на самом ли деле это Дивомила Домагостевна. — Кто с ней?

— Да двое парней каких-то, говорят, плесковские.

— Ну, все сходится! Стрыйка Добрана! — Остряна даже посмела перебить старших женщин, настолько ее распирало сделанное открытие. — Она, говорите, с Вольгой плесковским приехала! Вдвоем! А не похоже, чтобы ее род отпустил и повоем покрыл! Вольга украл ее, вот оно что! Или она сама с ним сбежала! Вот вам и Дева Ильмера! — со злорадством добавила она.

Громкие голоса, повторяющие знакомые имена, пробудили Дивляну от забытья; девушка пошевелилась, веки ее задрожали, она попыталась приподнять голову, но тут же снова уронила ее. А Боровита при этом сделала движение, будто пытается подхватить что-то невидимое.

— А ну, идите-ка все отсюда! — грозно приказала она, и железной повелительной воле, звучавшей в ее голосе, казалось, должны были повиноваться не только люди, но даже стихии. — Вижу ее, вижу! — возбужденно воскликнула волхва, потрясая кудесом. Ее глаза загорелись желтым огнем, по телу пошла сильная дрожь, косички затрепетали, многочисленные обереги застучали и зазвенели. — Вижу тебя, тварь болотная! Хочешь силой со мной померяться! Ну, выходи!

Будто собравшись плясать, она встала перед лавкой с кудесом в одной руке и с колотушкой, обернутой куском меха, в другой. Женщины кинулись прочь, оставив ее наедине с больной: сейчас здесь разыграется битва между волхвою и духом болезни, и при этом не стоит присутствовать, чтобы не попасть той или другой под горячую руку. А вслед им неслись размеренные удары в кудес и отрывистое пение: Боровита начала свою битву, и тень огромного черного медведя встала за ее плечами…

А тем временем весть о появлении девушки уже облетела Словенск. Словеничи [35]не успели еще обсудить новость о том, что к Вышеславовой невестке Судиславне приехал из Ладоги брат Вольга — небось, вести привез, как там с русью воевали да что с Полянскими гостями решили, — как Остряна, дочь Вышеслава, прибежала домой с более потрясающей новостью. В Перыни появилась девушка, ладожанка, да еще и больная, почти умирающая! Говорит, что она Тепляна, дочь Витонега. А еще загорелся огонь на жертвеннике Огнедевы, тот самый, что знаменует выбор новой Девы Ильмеры! Потрясенные такими небывалыми вестями, свободные от дел словеничи устремились к Перыни, но туда никого не пустили, и на вопросы жрицы отвечать отказывались. Даже самому старейшине Вышеславу его сестра Добролюта не позволила посмотреть на найденную в лесу девушку.

А слухи уже ходили один чуднее другого: то говорили, будто у девушки руки по локоть в золоте, ноги по колено в серебре, другие — будто она была найдена обнаженной и завернутой в медвежью шкуру, как расколдованный оборотень, и тут же все соглашались, что одно другому не мешает и что у бывшей медведицы-Огнедевы очень даже могут быть руки в золоте, а ноги в серебре. Поглядеть на такое диво жаждали все, однако жрицы не подтверждали, но и не опровергали слухов, чем только подогревали общее любопытство и возбуждение. Старое предание о Девах Ильмеря, за семь десятилетий несколько поросшее быльем и мхом и ставшее почти баснью, снова ожило в умах. Люди пересказывали друг другу то, что слышали от своих бабок и дедов: как прекрасны были прежние Девы Ильмеря, какими чудесными дарами они обладали, какие дивные дела творили… и как уходили иной раз в волны озера, пущенные на широкой доске на воду, в уборе невесты, с драгоценными ожерельями из разноцветных бусин и пышном венке… Новая Дева Ильмера, чужая, никому не знакомая, да еще появившаяся таким чудесным образом, казалась истинной богиней, и словеничи толпились у подножия Перынского холма и бросали жадные взгляды на священные ворота, через которые их пропускали по одному в дни принесения жертв.

Вольгу весь этот шум неописуемо раздосадовал. Именно огласки своего бегства они с Дивляной больше всего хотели избежать, но судьба, словно нарочно посмеявшись над ними, устроила все наоборот. Большего шума он не смог бы произвести, даже въехав в Словенск под звуки рогов и прокричав на все озеро, что похитил дочь Домагостя, чтобы взять ее в жены вопреки воле ее отца и без позволения своего собственного родителя.

Дивляну он не винил: Загор и Невер рассказали, что она была почти в беспамятстве даже тогда, когда жрицы ее нашли, и уж совсем ничего не понимала, когда ее увозили. Гневаться на парней Вольга тоже не мог: не наткнись жрицы на их шалаш, его невеста могла бы умереть. Но теперь, когда она спасена, о ее появлении знает весь Словенск, а он, Вольга, не может к ней пройти! Хоть еще раз похищай, в самом-то деле! Вот ведь кикимора напряла, Встрешник намутил!

— Уж не судьба, так не судьба! — бормотала Любозвана, пытаясь если не утешить брата, то хотя бы удержать от опрометчивых действий. — С богами не спорь, брате, может, они и смилуются.

Когда Вольга вдруг явился к ней, будто с горы слетел, да еще и сообщил, что похитил дочь ладожского воеводы, она перепугалась. Любозвана и раньше догадывалась, что неспроста ее братец зачастил в Ладогу и что не только возможность проявить себя в сражении с русью его туда влечет. С кем сразиться, он бы и дома нашел — и чуди кругом полно, и изборский князь Дедобор дремать не дает, да и русь та же с озера приходит… Она помнила, как еще прошлой осенью, на ее собственной свадьбе, брат мимоходом расспрашивал, что за девушки вон те две, рыженькие, вроде Домагостя ладожского дочери… И правда ли, что меньшая вроде покрасивее старшей будет… Тогда ей, невесте, было не до чужих девушек, но теперь она вспомнила эти его расспросы.

Но Любозване и в голову не могло прийти, что Вольга при всей его пылкости и безрассудстве решится на похищение девушки из такого знатного и могущественного рода! Она испугалась: скольких людей он сразу сделал своими врагами! Домагостя и всю ладожскую старейшину — это само собой. Но и от словенских родичей добра ждать не приходилось. Любозвана не раз слышала в семье мужа разговоры о том, что теперь, когда старейшины Словенска породнились с плесковскими князьями, их надежды стать князьями словен упрочились. И Вышеслав не раз высказывал опасение, что и Домагость, его главный соперник на Волхове, постарается раздобыть себе подобную родню. А если одна из дочерей Домагостя станет невесткой Судислава плесковского, то именно так и выйдет! Понятно, что Вышеслав будет не в восторге и всеми силами попытается этому браку помешать!