Корона, Огонь и Медные Крылья - Далин Максим Андреевич - Страница 32

Обнял колени, прижался щекой к моему бедру, взглянул снизу вверх, в счастливом восхищении:

— Лиалешь, благослови тебя Нут, и я благословляю, госпожа Две Шестерки! Ты всюду приносишь счастье, ты всем приносишь счастье, а этот замок — счастливейшее место в мире подзвездном!

Я погладила его по голове:

— Шуарле, что с тобой? Разве хорошо обижать одну принцессу и благословлять другую?

Он обернулся к Раадрашь с совершенно обезоруживающей улыбкой:

— Высокорожденная госпожа, прости мне необдуманные слова! Мясо из грибной похлебки просто не успело опомниться от целого вороха приключений. Я со вчерашнего дня мечтал, как следует, поблагодарить тебя за грибные пирожки, птица птиц — прости меня снова, — и, выпустив мои колени, отвесил земной поклон ее высочеству.

Раадрашь нахмурилась — и рассмеялась.

— Встань, шут! Что это было?

Шуарле сел на пол, поджав ноги под себя. Глядя на нас с искорками небесного света в глазах, состроив умильную мину, сказал действительно шутовским тоном кающегося грешника:

— Разве бедному птенцу, рожденному в деревне, под силу вместить такую бездну совершенств? Он поневоле делает глупости, ему не справиться со смущением — а что поделаешь?

Он и не думал унижаться и лгать, спасая свою жизнь. Мне показалось, Шуарле вообще забыл, что ему угрожала опасность. На Раадрашь он больше не сердился и не боялся ее — у моего друга был вид человека, который искренне любит весь мир Божий. За время его отсутствия, проведенное им с бойцами принца, случилось что-то очень хорошее, решила я. Возможно, здесь стражники отнеслись к нему по-приятельски, а может, просто попав в общество аглийе, Шуарле, наконец, почувствовал себя в своей тарелке — расспрашивать было не время.

Раадрашь уселась на мою постель и взяла чашку с кавойе, я сделала то же самое. Шуарле, сидящий у моих ног, закопался пальцами в волосы, изображая, вероятно, как посыпают голову пеплом:

— Моей госпоже принесли кавойе чужие! — сказал он с преувеличенным, комичным сокрушением. — Как переживу это? Нет мне пощады, нет прощения!

Раадрашь улыбалась, я смеялась, Шуарле, видя, что нам смешно, болтал всякий вздор. Я вдруг поняла, что принцессе вовсе не хочется уходить. Чтобы иметь повод остаться, Раадрашь начала расспрашивать нас о пути через горы; я начала с грибов и впала в смехотворное вранье, а Шуарле подхватил и принялся врать уже всерьез. Он оперся локтями на мои колени и с видом вдохновенным и серьезным рассказал о чудовище высотой с дерево и толщиной с колокольню, которое хотело забрать меня в преисподнюю, а он, Шуарле заколол демона в пятку, произнеся древнее и страшно могущественное заклинание против нежити и злых чар. Под конец истории Раадрашь хохотала, вытирала рукавом слезы — и заявила:

— Лиалешь, я хочу, чтобы ты была в моей свите. Ты и твой кастрат — я такого еще не видела, он забавный, как щенок!

— Ай-ай-ауу! — тявкнул и заскулил Шуарле, и Раадрашь снова прыснула.

— Ты его убить хотела, — сказала я укоризненно. — Как мы можем тебе верить?

— Я же не знала! — возразила Раадрашь с искренним удивлением. — Брось, мне больше не хочется его убивать… все это пустяки. Пойдем, я покажу тебе замок.

— Разве мне можно покидать темную сторону? — спросила я тоже удивленно.

— Во-первых, в сопровождении слуги, — сказала принцесса. — А во-вторых — это я хочу, чтобы ты пошла. Кто может тебе запретить?

Мы с Шуарле переглянулись — и пошли.

Выйдя за резную дверь, отделяющую женские покои от помещений, принадлежащих мужчинам, мы сразу встретились с его высочеством. Принц Тхарайя, сопровождаемый молодым бойцом, как мне показалось, сам намеревался посетить обитель женщин — иначе что он мог делать в этой части дома? Он выглядел хмурым и озабоченным, но, встретившись со мной взглядом, улыбнулся своей удивительной улыбкой. Я вдруг поняла, что чему-то страшно рада, и, вероятно, сильно хотела его видеть, не отдавая себе отчета.

— Все в порядке, Лиалешь? — спросил принц и сбросил с лица челку, мотнув головой. — Идет хороший день?

Я сделала реверанс, и все рассмеялись, даже Раадрашь.

— Я думаю, идет прекрасный день, — сказала я. — Доброе утро, принц Тхарайя.

— Научи этим танцам всех здешних женщин, — сказал принц, все еще смеясь. — Это очень забавно… Однако, Лиалешь, мне нравится, что ты хорошо себя чувствуешь; теперь я спокоен и мне надо заняться делами.

Это было сказано, пожалуй, слегка печально. Я подумала, что его высочество не так уж и хочет оставить меня, тоже огорчилась и сказала с надеждой:

— Но вечером, закончив дневные дела, ты сможешь позвать меня?

Принц кивнул так поспешно, будто ждал этого вопроса.

— Конечно, моя госпожа! — отвечал он, сразу повеселев. — Это будет вечер вечеров!

Это заявление рассмешило Раадрашь, но Тхарайя взглянул коротко и внимательно, будто хотел увидеть, что у нее на уме — и она тут же заявила:

— Уйдем, Лиалешь! — добавив не без яда: — Не годится докучать занятым мужчинам.

Принц усмехнулся, чуть пожал плечами и ушел, сопровождаемый своей свитой, оставив меня в неожиданном сожалении.

— Раадрашь, — сказала я, еле успев скрыть укоризну, — мне отчего-то кажется, что ты не слишком любезна с нашим господином.

Ее высочество фыркнула.

— Видишь ли, бедняжка, — сказала она насмешливо, — я — старшая жена Тхарайя, но я никогда не имела претензии быть его любимой женой. Если бы отец и принц спросили меня, я ответила бы, что замужество вообще меня не привлекает, сковывая, подобно каторжной цепи. Отчасти я даже рада, что Тхарайя бесплоден — возиться с младенцами было бы нестерпимо для меня.

— Это печально, — сказала я. — Я хотела сказать, что младенцы милы, а дети постарше — просто очаровательны…

— Да! — воскликнула Раадрашь со смехом. — Орлице нужны небеса, а курице — цыплята!

Шуарле слегка нахмурился, но я тоже рассмеялась.

— Знаешь, Раадрашь, — сказала я, — цыплята гораздо теплее, чем небеса.

— Для слабых душ! — отрезала ее высочество. — Ну к чему нам стоять тут! Пойдем же наверх, я покажу тебе горы!

Мне ничего не оставалось, как пойти за ней.

Яблоня ходила по моему замку, словно по моему сердцу — я все время об этом думал. Мечтал о ней, как подросток, смеялся над собой — но ничего не мог изменить.

После нашей встречи в нижнем зале Молния притащила ее в библиотеку — Нут привела туда и меня, когда Яблоня рассматривала старые манускрипты с цветными миниатюрами. Я стоял за резным книжным шкафом, стараясь не дышать, забыл, зачем сюда пришел — смотрел на нее, как на редкую птицу, которую выслеживаю на охоте и которую нельзя спугнуть. Смотрел, как она подносит картинки к свету, льющемуся из окна целым потоком, как улыбается, как кутается в голубой платок, слушает резкую болтовню Молнии. Смотрел на ее позу — настороженного, чуткого олененка, на ее кроткое личико, золотое от солнечных бликов…

Сбежал, как попавшийся воришка, когда показалось, что ее евнух что-то услышал и вот-вот обернется. На лестнице еле удержал сердце; было смешно и немного грустно.

Где она была раньше?

Ах, да, раньше она была ребенком. Маленькой девочкой, где-то там, в далеких холодных странах. Счастливы северяне — их женщины прекрасны. Горевать царевичу из-за холодных морей — должно быть немыслимо обидно, когда жемчужина такой чистоты, обещанная тебе, попадает в другие руки. Будь благословенна, Нут, слава тебе!

Мальчишеские мысли… Разве я прежде не видел женщин!

Женщины-ашури похожи на кровных ашурийских кобыл: вороные, глянцевые, статные и жесткие, с нервными точеными лицами, с непредсказуемым и горячим нравом. Царевна-ашури хранит стилет с позолоченной витой рукоятью в шкатулке с любимыми украшениями — и этот стилет очень может войти тебе под ребро, если не обережешься. Низость презирают, измены не выносят, их душа, в сущности, тоже стилет — жестка, остра и непреклонна. Их тела пахнут корицей; их страсть, если повезет ее вызвать, пахнет степным медом. С ними я никогда не чувствовал спокойствия и безопасности — даже с сестрами.