Нукер Тамерлана - Кулаков Олег - Страница 6

– Эй! – заорал он. И тут в памяти всплыло еще одно восточное словечко. – Я не шайтан, мать вашу! Я русский! Русский!

Упоминание шайтана подействовало не лучшим образом. В ход пошли камни. Дмитрий медленно отступал, уворачиваясь от летящих в него снарядов. Хорошо еще, дистанция между ним и толпой сохранялась приличная, да и не булыжная мостовая под ногами, арсенал оружия пролетариата – камешков немного, да и те невелики. Он оступился, упал, и тут же один из таких маленьких, да острых ударил по плечу – не слабо. Дмитрий вскочил – и схлопотал по голове, из глаз брызнули искры.

– Кончайте! – орал он. – Идиоты!

Широкоплечий с копьем воткнул свое оружие в землю, наклонился к земле и вывернул из песка каменный обломок. “Вот скотина, – с тоской и злостью подумал Дмитрий, – откопал-таки кирпич на мою башку”. А мужик снял пояс, сложил пополам, поместил в середину камень и стал раскручивать над головой импровизированную пращу.

Дмитрий ощутил в груди неприятный холодок. Такого разворота событий он не ожидал.

Плохи дела: если широкоплечий не промахнется, то просто-напросто раскроит ему камнем череп. Остается только атаковать самому. Если они его боятся, то должны обратиться в бегство, даже несмотря на численный перевес. А если побежит он, то далеко на хромой ноге все равно не убежать.

Он правильно угадал момент, когда широкоплечий выпустит камень из пращи, шагнул в сторону, пропуская снаряд мимо, а затем бросился вперед, забыв про больную ногу, колючки и летящие навстречу камни.

Они действительно кинулись врассыпную, остался лишь коренастый со своим копьем. Он выставил оружие вперед и даже попытался ткнуть им, но Дмитрий отбил заточенное жало предплечьем и с размаху влепил храбрецу оплеуху. Не без удовольствия. Тот рухнул как подкошенный.

Дмитрий не чувствовал себя победителем: проблем теперь станет не в пример больше. Он наклонился над поверженным копьеносцем, чтобы проверить, не убил ли сгоряча мужичка. Тот был без сознания, но дышал.

– Черт тебя дери, – сказал Дмитрий с сердцем. – Аллахов придурок. Ну зачем?

Он посмотрел вслед удирающему незадачливому отряду. Господа мусульмане побросали свое “оружие” и неслись так, что только пятки сверкали. Дмитрий вздохнул: он все меньше и меньше понимал, что произошло и продолжало происходить. Вот, например… Он подобрал копье и внимательно осмотрел: самое настоящее боевое оружие, что-то вроде протазана[3] – толстое древко длиной около метра восьмидесяти, листовидный наконечник сантиметров сорока в длину. Наконечник хорошо, со знанием дела заточен – можно не только колоть, но и рубить. Но почему – копье? Он же не в дебрях Амазонии, куда цивилизация проникает лишь в виде очередной бесследно исчезнувшей экспедиции, послужившей главным блюдом на сабантуе местных каннибалов. Почему праща и камень? Самого хилого дробовика не нашлось? В Азии-то? Может, все-таки Африка? Египет, например… Захудалый египетский кишлак, почти не изменившийся со времен фараонов… Да нет, чушь! Но тогда что?

Коренастый очухиваться не торопился. “Похоже, я все-таки переборщил”, – подумал Дмитрий мимолетом. Он смотрел на селение, купающееся в тени деревьев, решая, стоит ли туда идти. Там еда, вода и должна быть связь… Потом снова перевел взгляд на копье, которое продолжал сжимать в руке. Оно ему не нравилось. Будило то нелепое иррациональное чувство, которое он уже испытал ночью. Леденящее ощущение какой-то необратимости и неправильности происходящего с ним. И оно подсказывало, что в селение идти ни в коем случае нельзя.

Логика протестовала. Он может похлопать коренастого по щекам, привести в чувство или попросту взвалить на спину и отнести туда – к людям, к пище, к воде и к своему благополучному возвращению домой из неожиданного и непонятного путешествия. Он продемонстрирует мирные намерения, и все станет на свои места…

Но осуществить все эти благие намерения мешало копье – оно было как чудовищное наваждение. Он боялся этого копья с полированным древком и заточенным наконечником – так же, как некоторые инстинктивно боятся пауков. Без видимой причины, но – до судорог. Он положил копье на землю, рядом с лежащим, надеясь, что, стоит выпустить оружие из рук, – и беспросветное чувство безысходности отпустит.

Он напрасно надеялся. Не отпустило. Наоборот, захватило еще больше.

Почти не помня себя, Дмитрий раздел коренастого, стащив с него штаны и рубаху. Натянул на себя. Шириной порты оказались вполне приемлемы, но едва прикрывали колени. Штаны поддерживались на пояснице грубой веревкой, ни одной пуговицы обнаружить не удалось. Он разорвал рубаху надвое, одну из половин разделил еще на две части и обмотал получившимися лоскутами ноги. Остаток набросил на плечи, чтобы хоть как-то прикрыть от солнца.

“Что ты делаешь? Это же безумие!” – шептал он себе. И не слушал себя.

Закончив приготовления, Дмитрий последний раз кинул взгляд на селение. Он вернулся туда, где бросил мотыгу и кувшин, подобрал их и зашагал через пустыню, забирая от селения вправо. Там тоже виднелась полоса зелени, но она не была похожа на заселенное людьми место.

Копье он оставил. Ни за что на свете он не прикоснулся бы к нему еще раз.

* * *

Зеленая полоса оказалась прибрежными зарослями камыша и рогоза возле настоящей реки с плавным током мутной и желтой воды.

Дмитрий забрался в самую глубину зарослей. Сплетенные корни пружинили под ногами, как старый матрас. Тряпки быстро намокли, он снял их и забросил на плечо. В хлюпающей под ногами воде ссадины защипало. Он продирался сквозь высокий тростник, проваливаясь то по щиколотку, то по колено, пока мутная река не преградила ему дороги. Тогда он повернул и пошел вдоль берега вниз по течению, расчищая путь мотыгой.

Он пробирался сквозь заросли часа три. И неожиданно наткнулся на здоровенного котяру. Сначала Дмитрий его услышал, но не понял, кто это может быть: просто кто-то утробно и коротко взвыл впереди. Звуков в зарослях и без того было предостаточно: невидимые здешние обитатели гукали, щелкали, свистели и орали вразнобой самыми что ни на есть гнусными голосами. Поэтому он и не обратил внимания на предупреждающий вой камышового кота.

Зверь сжался в комок и скалил зубы, прижимая уши к круглой, лобастой голове. Угрожал.

– Да пошел ты! – рыкнул Дмитрий в ответ на грозное ворчание. – Кошак…

Тот грязно-желтой молнией исчез в камышах.

Дмитрий осмотрелся. Похоже, берег здесь поднимался: несмотря на близость речной воды, было относительно сухо. Там, где только что скалил клыки кот, на умятых коленчатых стеблях лежала рыбина в кольчуге крупной желтоватой чешуи: зверь только-только собрался пообедать, но ему помешал непрошеный гость.

Хотя стоило Дмитрию сесть, как под ним захлюпало, здесь все равно было суше – присядь он в каком-нибудь другом месте, сразу бы очутился в воде по самую шею. Он пристроил под бок мотыгу с кувшином и поднял рыбу. Та оказалась еще живой и слабо дернула огрызком хвоста. Приличный сазанчик. Он задумчиво покачал нечаянную добычу на ладони, а затем нащупал мотыгу, перевернул ее наточенным краем вверх и ухватился за скользкую рыбью спину. Тремя движениями он взрезал сазану брюхо, отсек голову и выпотрошил. Скользкие кишки и голову выбросил в реку, потом содрал кожу и принялся обгладывать с костей сырое мясо. Насытившись, он взял кувшин и потряс. Каким-то чудом там еще оставалось немного воды. Дмитрий вылил ее в рот.

Он забросил рыбий костяк в заросли, встал и спустился к реке. Набрал кувшин, вернулся и снова сел, укрепив кувшин рядом. Пусть постоит – муть осядет и можно будет пить.

Тряпки на плече подсохли. Он смочил их принесенной водой, лег навзничь на хрустящую подстилку и положил мокрую ткань на разгоряченное лицо. Стало прохладно и темно.

Из головы не выходило копье – в памяти сами собой всплывали подробности: след былой щербины на широком наконечнике, узор древесины на темном древке…

Сейчас Дмитрий испытывал примерно то же, что и четыре года назад, когда нашел Велемира мертвым в его квартире: странная пустота в голове и щемящее чувство в груди – жизнь продолжается, но это уже совершенно иная жизнь, и назад дороги нет.