Нукер Тамерлана - Кулаков Олег - Страница 42

* * *

Из лужи смотрело на Дмитрия совершенно незнакомое лицо: красный тюрбан, под ним белесые, почти не видные полоски бровей на обожженной солнцем коже, красные обветренные скулы и белая борода широким, заостренным книзу клином, перечеркнутая поперек розовой полоской губ. Он невольно потянулся к отражению, потом передумал и поднял руку. Отражение послушно стянуло с головы тюрбан, обнажив бритое наголо белое темя. Четкая, как терминатор на Меркурии, линия разделяла лоб на две части: красную и белую, спрятавшуюся от солнечного ультрафиолета.

Дмитрий погладил себя по макушке. Пальцы царапнуло кончиками бесцветной, а потому не заметной щетины – пора брить. Отражение снова послушно повторило все движения. Лужица была небольшой, Дмитрий видел только голову и верхнюю часть туловища, спрятанную под стальными чешуйками панциря, а плечи уже не умещались. “Вот я каким стал, – с невольной усмешкой подумал он. – Боец Тамерлана во всей красе”.

Он впервые увидел себя со стороны. После неожиданного теплого и сильного ливня специально пошел поискать лужу в каком-нибудь укромном, скрытом от постороннего взгляда месте. Раньше как-то не догадывался взглянуть на себя: зеркала маленькие – что в них увидишь, кроме носа? Да и не будешь же просить зеркало у Зоррах? Средневековому мужчине в зеркало глядеться не пристало.

Дмитрий, конечно, ожидал перемен, но все-таки был поражен. В луже отражался не тот человек, каким он себя всегда знал. И дело было вовсе не в бороде и голове “под ноль” – в жарком климате лучше не иметь волос на темени, – а в прищуре холодных, оценивающих глаз. “Странный у меня взгляд стал какой-то”, – подумал он и попробовал улыбнуться отражению, даже рукой приветственно помахал.

Отражение в луже помотало в воздухе кистью и раздвинуло бороду улыбкой, но глаза продолжали жить собственной жизнью, совершенно независимой от того, что проделывали остальные части тела. Они – смотрели. Казалось бы, что они еще могут делать, но взгляд взгляду рознь.

Подобрать подходящего определения Дмитрий не мог. У человека, который смотрел на него из зеркала лужицы, был давящий, тяжелый взгляд. Два отливающих зеленью светлых кружка с черными точками зрачков в обрамлении красной, словно воспаленной, кожи создавали странное и дикое впечатление. Они вперились в Дмитрия, почти не мигая, вцепились будто клешни. Казалось, они чуть ли не светятся – как у кота в потемках. Или как фосфорные циферки на циферблате будильника, что остался там, в будущем…

Рассматривая себя, он подумал, что никогда не любил лета: кожа не покрывалась загаром, а только краснела – не помогали ни лосьоны, ни кремы. Поэтому он всегда носил рубашки с длинными рукавами и козырькастые бейсболки, чтобы держать в тени лицо, а на пляже, едва скинув одежду, сразу бросался в воду. Даже купил здоровенный складной зонт – вроде тех, под которыми прячутся от зноя лотошники, – и неизменно таскал с собой, выбираясь поплескаться на Финский залив. А здесь прятаться от палящего солнца не выходит – вот рожа и красная, а радужка кажется светлее, чем есть.

В таком объяснении была доля правды. Но глаза, глаза… Их выражение.

– Ну вот, познакомились, – пробормотал Дмитрий своему отражению. – А ты отнюдь не душка. Хочешь, заеду между глаз?

Он наклонился и подобрал осколок камня, валявшийся возле его ноги.

– Лови, – сказал он и щелчком отправил камешек в лужу.

Отражение дернулось и исчезло, по воде побежали круги. Камень упал на дно и взбаламутил грязь, поднявшуюся к поверхности клубящимся облачком.

– Идите, – велел он десятку. – Идите без меня. Я не иду.

Они, наверное, решили, что он обезумел.

– Идите! – хрипло рявкнул он. И ушел, предоставив их самим себе.

Масса войска со всех сторон наползала на массу пленников, согнанных в заранее предназначенную для резни низину. Им некуда было деваться.

Когда одновременно кричат сто тысяч человек, закладывает уши.

Дмитрий остался один. С высотки, на которую он поднялся, избиение безоружных пленников как на ладони. Тамерлан опасался недовольства среди войска – убивать ведь приходилось собственных рабов, – и потому за неповиновение грозил самыми страшными карами.

Дмитрий равнодушно взирал на свалку в низине. Если его отказ принимать участие в резне аукнется для него паршиво, это не самый худший способ самоубийства – казнить себя за ослушание он так просто не даст, отбиваться будет до последнего вздоха. Развлечется напоследок. И прекратится его бессмысленное существование в прошлом… Возможно, и к лучшему. К черту… Все к черту… Его идиотские планы “завоевания” Тамерлана – всего лишь идиотские планы, если подумать трезво. Что он будет делать, если они осуществятся? Если заделается кунаком рыжего Хромца? Наберет гарем и будет балдеть в окружении одалисок? Или рассказывать Тамерлану на сон грядущий сказки о будущем? Тамерлан – в роли юного Пушкина, а он – Арины Родионовны… Хватит! Наелся по горло…

Вот только Зоррах… Он скривился, как от зубной боли. Случайность. Ошибка. Нельзя быть идеалистом – окажешься полным придурком. Это ее мир, она-то не пропадет… Ей как раз здесь место уготовано с самого рождения.

Уши заложило, и тут же запел старый знакомец – незримый комарик, единственный добрый друг. Дмитрий обернулся. К нему приближался всадник. Пятнистый чепрак из леопардовой шкуры под седлом ярким пятном выделялся на вороной лошади. Такие чепраки были только у личной гвардии Хромца. “И откуда тебя принесла нелегкая, – подумал Дмитрий. – Не стоит торчать на виду”. И стал спускаться с холма навстречу всаднику.

Подскакавшего гвардейца Дмитрий встретил мрачной улыбкой. Вороным был не только конь, им оказался и наездник – черный, как смола, негр. С золотыми кольцами в ушах, с полосатой повязкой на черной, курчавой голове, с мясистыми, красными губами.

– Привет, Максимка… – пробормотал Дмитрий по-русски.

– Почему ты стоишь здесь, нечестивый пес? Где тебе надлежит быть?

Удерживая гарцующего коня на месте, негр ткнул в Дмитрия шестопером, болтавшимся у него на запястье.

“Ишь, грозный какой…” – подумал Дмитрий. Негр явно томился от скуки, иначе бы не наехал.

– У меня нет рабов среди пленников – мне некого убивать, – лениво ответил он.

– А разве веления эмира не для твоих ушей, грязная скотина? – рявкнул негр. – Иди туда! – приказал он, показав на низину. – И отдай свой значок ун-баши другому.

– Не пойду, – равнодушно отказался Дмитрий. – А ответ я буду держать не перед тобой, черная собака…

Негр задохнулся от такой наглости.

– На колени, – утробно рыкнул он. – Когда тебе будут определять наказание, я попрошу, чтобы мне разрешили вырвать твой язык.

– Убирайся, покуда цел, – посоветовал ему Дмитрий. – Или отведи меня к эмиру. Перед ним я буду держать ответ.

Негр вытаращил круглые глаза, засверкав белками, и издевательски расхохотался.

– Тебя к эмиру? – протянул он с нарочитым удивлением, тесня Дмитрия конем. – Он будет счастлив видеть твою красную, ублюдочную рожу? Иди туда, где тебе надлежит быть, и радуйся, что я милостив к тебе, ничтожество…

Словно наполненный холодной яростью шар лопнул со стеклянным звоном у Дмитрия в груди. Поросшая волосками лошадиная морда, скаля длинные зубы, тянулась к его лицу. Не дожидаясь, пока лошадь укусит, он обрушил ей на морду кулак. Лошадь всхрапнула и завалилась на бок, лягая воздух, – он отпрыгнул, уходя от случайного удара копыта. Дмитрий только оглушил животное, но все равно кисть заныла от удара даже под кольчужной рукавицей.

Негр запутался ногой в стремени и беспомощно барахтался, стараясь освободиться. Лошадь силилась встать и падала снова, мотая всадника. Тот вдруг дико заорал от боли. Животное испугалось, дернулось и наконец поднялось. Лошадиные ноги тряслись, морда опустилась к самой земле, с губ падала пена. При рывке негр высвободился из стремени. Он отполз чуть в сторону и со страхом глядел на Дмитрия, который обошел лошадь и теперь приближался к нему. Его физиономия из черной превратилась в серую.