Нукер Тамерлана - Кулаков Олег - Страница 36

В который уже раз он пересилил себя – и стал после боя, как и все, собирать добычу: и с мертвых тел, и входя в опустевший без хозяев дом, чтобы рыться там в поисках чего-нибудь дорогостоящего. Золото, серебро, монеты, кувшины, одежда – он брал все, что имело мало-мальскую ценность. Оставалось только начать резать ради драгоценной бирюльки обезумевших от страха уцелевших мирных жителей. Какая, в сущности, разница – их ведь все равно убьют. Но этого он все-таки не мог. И также не мог позволить себе спать с девчонкой. Последний барьер…

А Зоррах делала все, чтобы понравиться: прихорашивалась, ласкалась. И вела себя порой, как капризная маленькая интриганка, которая прекрасно знает, какие из ее капризов наказуемы, а какие нет. Дмитрий не строил иллюзий, будто девчонка вдруг прикипела к нему душой. Нет, она просто узнала, как должно вести себя послушной рабыне с добрым хозяином. И с удовольствием играла в послушную рабыню, желанную наложницу, но попробуй и впрямь овладеть ею – наверняка ударилась бы в истерику.

Дмитрий был готов придушить Фатиму за ее поучения. В конце концов он нашел выход и насел на Джафара, потребовав урезонить Фатиму. У маркитанта отвисла челюсть: зачем же Дмитрий тогда купил девчонку?

– Ты посмотри на нее и посмотри на меня, – отрезал Дмитрий. – Что с нею будет, как ты думаешь, Джафар? Пусть вырастет сначала…

Джафар сначала хлопал веками, а потом захохотал, раскачиваясь дородным телом.

– Вздумал буйвол покрыть газель, а она лопнула, – просипел торговец сквозь смех.

Разговор, однако, имел положительные последствия: Зоррах стала готовиться доставлять удовольствие господину в будущем. С немалым, надо сказать, для себя облегчением… Фатиму тоже проняло. И Дмитрий, в очередной раз проведывая девочку, с удивлением обнаружил, что Джафарова наложница заискивает перед ним, чего раньше в заводе не было.

Зоррах стояла перед ним, сжимая зеркальце.

– Когда ты брать меня в своя? – настойчиво повторила она.

– Не сегодня, – ответил он, улыбаясь неправильностям ее речи.

– Ты всегда так говорить, – Зоррах насупилась. – А вон она идет, – сказала она вдруг и обиженно отвернулась. – Ты проводить с ним много время. Больше много, чем с моя…

Дмитрий оглянулся. Обходя кибитки торговцев, к ним, метя пыль длинными полами рубища, направлялся Як Безумец.

– Иди, Зоррах, – велел он.

Та обиженно надула губы и упорхнула. Послушная все-таки девочка. “Ничего, – успокоил себя Дмитрий. – Кончится поход, а там скажу ей, что просто спас ее, и отпущу на все четыре стороны. Узнаю только, каким макаром она сможет безопасно добраться до родных мест. С каким караваном… Или выдам замуж”, – и сам удивился: он впервые подумал, что может выдать девчонку замуж.

Зоррах ушла в кибитку Джафара, а Дмитрий пошел навстречу дервишу.

Войско Тамерлана было огромным – несколько сот тысяч человек, а вот круг общения у Дмитрия невелик: подначальный десяток, девочка и Джафар, с которым он регулярно садился за шахматную доску. И совершенно неожиданно в этот круг вошел еще один человек. Дервиш. Его появление представлялось Дмитрию столь же загадочным и необъяснимым, как и собственное появление в Тимуровой империи.

Дмитрий уже точно знал, в каком из походов Тамерлана принимает участие. В Индийском. Он узнал об этом, увидев в маленьком храме бронзовую статую многорукого Шивы.

Этот удаленный от человеческих жилищ храм прятался в уютной ложбине среди гряды невысоких и пологих холмов. Наткнулись на него совершенно случайно. Курильницы, благовония, бронзовые и каменные статуи, золотые украшения и длинные гирлянды цветов. И отчаянное сопротивление жрецов, бросающихся на солдатские мечи и копья с голыми руками.

Храм ободрали, как липку, и разнесли буквально по камешку: было строение, а теперь только ровное место, усыпанное обломками серого камня, а в дальнем конце высится изуродованный остов – все, что осталось от храма. Металл статуй и курильниц на что-нибудь да сгодится – их забрали, а вот каменные скульптуры, украшавшие храм снаружи, искрошили в щебень. А посреди руин стоял человек в сером от пыли рубище дервиша, живописными складками обвисающем с плеч, и громко читал по-арабски стихи:

– Наше время – мгновенье. Шатается дом. Вся вселенная перевернулась вверх дном. Трепещи и греховные мысли гони. На земле наступают последние дни. Небосвод рассыпается. Рушится твердь. Распадается жизнь. Воцаряется смерть. Ты высоко вознесся, враждуя с судьбой, Но судьба твоя тенью стоит за тобой. Ты душой к невозможному рвешься, спеша, Но лишь смертные муки познает душа[28].

Что это именно стихи, Дмитрий догадался по ритму. По-арабски он понимал не больше двух десятков слов – на нем говорили мало, в основном читали молитвы и божились.

Из-под каменного обломка Дмитрия торчала подле самых ног тощая темнокожая рука со скрюченными пальцами – жрец, которого тут же и погребли, завалив камнями еще живого. Но и мертвый он будто старался уцепиться за что-то и выползти из-под груды обломков.

Дмитрий обошел торчащую руку стороной. Он пришел сюда, чтобы оставить тайник для будущих археологов. Среди статуй храма он приметил изваяние обнаженной танцовщицы – этой скульптуре повезло: ее просто разбили на несколько кусков и бросили. Дмитрий вернулся, чтобы закопать обломки в землю: вдруг ей удастся непотревоженной пролежать в земле несколько столетий?

Обломки статуи он разыскал довольно быстро и остановился возле каменной головы. Снизу вверх она смотрела на Дмитрия длинными, поднятыми к вискам глазами и улыбалась чувственным ртом. Однако он не ожидал, что здесь окажется кто-нибудь, кроме него. Дервиш – свидетель совсем не нужный, и он решил подождать, пока тот не уберется восвояси.

Дервиш перестал читать и медленно повернулся. Не оглянулся, как человек, услышавший позади посторонние звуки, и решил проверить, что же там такое, а просто обернулся – спокойно и уверенно. И сразу направился к Дмитрию. А приблизившись, встал напротив и принялся молча рассматривать Дмитрия выпуклыми карими глазами.

Был он невысоким крепышом лет пятидесяти, с толстой, мускулистой шеей, на которой сидела круглая голова, покрытая бесформенным войлочным колпаком, залихватски сдвинутым на затылок. Длинный, нависающий над верхней губой, нос и узкий рот, очерченный глубокими складками. На лице отсутствовали всякие следы волос: ни усов, ни бороды, ни даже бровей – странная, прямо скажем, физиономия, и впечатление это усиливалось словно приклеившейся к ней маской брезгливой флегмы.

И с чего вдруг дервишу-джавляку взбрело заявиться сюда? Впрочем, от этих буйных бродяг можно ждать чего угодно: они плюют на молитвы и посты и могут неделями напролет не просыхать, дуя вино кувшинами.

Джавляк продолжал пялиться на Дмитрия, не произнося ни слова, только помаргивая неожиданно длинными и пушистыми ресницами, из-за которых его глаза казались обведенными краской. От дервиша исходил устойчивый запах винного перегара, а полные щеки были исчерчены сеточкой красных прожилок, как у алкоголика с изрядным стажем. Но стоял он не качаясь, а взгляд карих глаз был внимательным и умным. Джавляк кого-то напоминал Дмитрию. Но кого?

Они стояли и молчали довольно долго, пока дервиш не утер губы рукавом грязной и потертой хламиды и не произнес:

– Ты пришел.

Дмитрий молча ожидал продолжения. Он не удивился: эти безумцы и не то еще могут сказать. Джавляк коснулся носком сапога каменного завитка волос на лбу разбитой статуи и спросил:

– Зачем она тебе?

А вот это уже лихо: как дервиш догадался, что ему нужна именно разбитая статуя? Когда он разыскивал среди обломков ее осколки, джавляк стоял спиной и не мог его видеть.

– С чего ты взял, что она мне нужна?

Джавляк поморгал. Трепетание пушистых ресниц никак не вязалось с равнодушной и безбровой физиономией.

– Тогда пошли.

Ситуация была бы забавной, не мешай дервиш захоронить статую.