Германский генеральный штаб - Куль Ганс - Страница 27

В заключение говорилось, что «если бы австро-венгерская армия была одновременно занята борьбой на два фронта (на восточной и южной границах), то она не могла бы освободить германские силы, собранные на русской границе, что являлось настоятельно необходимым».

В другом месте мнение об австро-венгерской армии было выражено в сравнительно еще мягкой форме следующим образом: «численный состав, степень обучения, организация и отчасти вооружение австро-венгерской армии оставляют желать многого».

Мы бы хорошо сделали, если бы последовали примеру французов и русских, которые умели строгим взаимным контролем достигать высшей степени боевой подготовки войск союзников. Наши же отношения к Австрии не могут служить почвой для упреков нас в милитаризме. То, что главным образом ослабляло военную мощь Австро-Венгрии и что не могло изменить наше вмешательство, заключалось в разношерстности населения монархии, состоящего из немцев, мадьяров, чехов, поляков, русинов, сербов, кроатов, словаков, словенов, румын, итальянцев и цыган.

2. Военное положение Германии до войны

Обзор военных мероприятий по подготовке к войне враждебных нам стран должен с полной очевидностью показать всякому беспристрастному человеку, кто стремился и побуждал других к войне. Это не был германский «милитаризм».

Причины возникновения мировой войны ясна: во Франции дошедший до крайности шовинизм, в России стремление к господствующему влиянию на Балканах (панславизм) и к обладанию Константинополем, в Англии — соперничество Германии в мировой торговле, промышленности и морском флоте. Ненависть к нам соединяла их, несмотря на все существовавшие между ними разногласия. Король Эдуард довел это дело до конца. Сухомлиновский процесс раскрыл подстрекательства русской военной партии. Приказ о мобилизации в России дал последний толчок. Дорога к Константинополю должна была вести через Берлин.

В последние годы перед войной делалось все заметнее, как тон французской печати становился все враждебнее и настойчивее побуждал к войне.

В начале марта 1908 г. французский ген. Прюдом в «Ля Франс Милитер» призывал к войне с Германией: «Надо желать, чтобы неизбежная война наступила как можно скорее. Никогда не представится нам более благоприятного случая вновь запять подобающее место в мире, так как теперь мы можем иметь неожиданно двойную поддержку России и Англии, которая стремится уничтожить германский военный флот и ее морскую торговлю».

Полк. Пьер Феликс пишет в «Рипост» 1912 г.: «Куда ни посмотришь, под каким углом зрения ни исследуешь международное положение, приходишь к выводу, что Пруссия погибла, если только тройственное согласие не останется пассивным или кто-нибудь из его политических деятелей, ставши во главе дипломатического движения, путем воздействия па друзей и врагов, поставит их в случае надобности перед совершившимся фактом вместо того, чтобы все время только лавировать. Час настал, Франция должна вновь получить потерянное… Наши матери говорили нам о реванше. Но кто говорит о реванше, тот думает о нападении».

«Ля Франс Милитер» 17-го января 1912 г. пишет: «Все наши мысли должны быть о войне».

Жорж Обер в своей книге «Франко-германское безумие», вышедшей в Париже за 4 месяца до войны, говорит, что вина вовлечения обеих стран в колоссальный военный конфликт должна быть приписана не Германии, а Франции.

Этим взглядам соответствуют громадные вооружения наших противников, которые уже были описаны. Бремя, взятое на себя особенно Францией, было так велико, что выдержать его долгое время не представлялось возможным. Все было рассчитано на близость войны.

Бельгийские дипломаты в Париже, Лондоне и Берлине, чьи доклады стали нам известны впоследствии, высказывают относительно военного и политического положения те же суждения, что и мы. Собранные полк. Швертфельгером бельгийские документы содержат преимущественно материал для определения причин мировой войны. («О европейской политике: Идея реванша и панславизм»). «Они показывают с непреложностью», резонно замечает он в предисловии, «что до летних дней рокового 1914 г. едва ли хоть один из бельгийских дипломатов усматривал главную опасность, угрожающую европейскому миру, со стороны Германии. Их доклады скорее ясно и беспристрастно свидетельствуют о том, что они ожидали много зла для будущего от французской политики реванша, от русского панславизма и от политики изоляции Германии Эдуарда VII». Уже само заключение франко-русского союза выясняло его цели.

Когда в июле 1891 г. французский флот под командой адмирала Жерве появился на Кронштадском рейде, вихрь воодушевления охватил Париж и Петербург.

«Сближение», писал английский посланник в Берлине барон Грейндль в 1891 г., «покоится лишь на взаимной ненависти Франции и России к Германии. Поэтому оно может иметь только агрессивный характер, несмотря на все старания французов и русских убедить мир в том, что франко-русский союз является второй мирной лигой». В 1893 г. та же картина повторилась при ответном посещении Тулона русским флотом. 25/Х 1893 г. барон Грейндль доносил в Брюссель: «нет ничего более низкого чем ненависть к Германии, которой не могут простить того, что она стала сильнейшей страной в мире, каковою прежде была Франция, а в будущем надеется стать Россия. В устах всего народа клич: „да здравствует Россия“ имеет то же значение, что клич 1870 г. „в Берлин“, французский народ надеется, что царь либо добровольно, либо вынужденно в один прекрасный день поможет ему запять вновь потерянное положение. Тулонский визит, усилив французское самомнение, уменьшил таким образом безопасность для Европы». Военная конвенция 1892—94 г. укрепила направленный против нас союз.

В последующие годы бельгийские дипломаты высказывались в том же смысле относительно дальнейшего развития франко-русской политики, направленной против Германии. Доклад бельгийского посланника 16/V 1906 г. гласит: «среди пущенных в ход для изолирования Германии средств, одним из наиболее употребительных и действительных является поход прессы. В течение ряда лет Германии приписываются макиавеллистические приемы, которых она никогда не применяла, и честолюбивые планы, о которых она никогда не помышляла. Постоянным повторением этой лжи добивались того, чтобы представить немецкую политику в качестве угрозы европейскому миру, но при этом забывали, что ей обязаны 35-ю годами мира и что опасность грозит не со стороны Германии, которая довольна тем, что она имеет, а со стороны держав, которые стремятся перекроить карту Европы… Тройственный союз долгое время поддерживал мир в Европе. Сомнительно, чтобы новая группировка держав, которую стараются дополнить, представила бы те же гарантии».

В 1908 г. бельгийский посланник в Берлине барон Грейндль сообщал министру иностранных дел: