Грань риска - Кук Робин - Страница 25

— Я бы сказал, что находка этого письма — хороший знак, — проговорил Эдвард. — Если есть одно письмо, возможно, существуют и другие. Если вы собираетесь найти ответ, то, скорее всего, он содержится в частной переписке.

— Хорошо бы, конечно, если бы эти бумаги находились хоть в каком-нибудь хронологическом порядке, — посетовала Ким.

— Что насчет старого дома? — спросил Эдвард. — Вы приняли решение поселиться в нем?

— Да, — ответила Ким. — Пойдемте, я вам все расскажу. Оставив автомобиль Эдварда у замка, они поехали к дому в машине Ким. Охваченная энтузиазмом, Ким устроила Эдварду настоящую экскурсию, рассказав, что решила последовать его предложениям разместить удобства в пристройке. Самой важной частью новой информации было то, что она согласилась на предложения архитекторов устроить ванную между спальнями.

— Это будет просто замечательный дом! — воскликнул Эдвард, когда они покинули строение. — Я даже как-то ревную вас к нему.

— Я очень волнуюсь, — призналась Ким. — Я с нетерпением жду, когда можно будет начать украшать интерьеры. Чтобы заняться этим, я возьму очередной отпуск и, может быть, даже отпуск за свой счет в сентябре, чтобы посвятить себя этому делу.

— Вы все собираетесь делать сами? — спросил Эдвард.

— От начала до конца, — ответила Ким.

— Это восхитительно, — поразился Эдвард. — Я на такие подвиги не способен.

Они сели в машину Ким, глядя на дом через ветровое стекло. Заводя мотор, Ким некоторое время колебалась.

— Вообще-то я всегда мечтала быть художником по интерьеру, — произнесла Ким с сожалением.

— Вы не шутите? — спросил Эдвард.

— Это была упущенная возможность, — сказала Ким. — Ребенком и подростком я с удовольствием занималась разными видами искусства. Особенно увлекло меня это в средней школе. Я была тогда очень прихотливой артистической личностью и с трудом приспосабливалась к работе в коллективе.

— Я, признаться, тоже никогда не отличался склонностью работать в группе, — проговорил Эдвард. — Почему же вы не стали художником по интерьеру?

— Родители отговорили меня от этого, — ответила Ким. — Особенно усердствовал отец.

— Я ничего не понимаю. В пятницу, за ужином, вы сказали, что никогда не были особенно близки с отцом.

— Мы не были близки, но он оказал на меня огромное влияние, — пояснила Ким. — В том, что мы так и не сблизились, моя вина. Поэтому я тратила массу усилий, чтобы доставить ему удовольствие. Хотя бы даже тем, что пошла в медицинские сестры. Он хотел, чтобы я стала медицинской сестрой или учительницей, ведь это «приличные» профессии. Наверное, он считает профессию декоратора неприличной.

— Да, отец может оказать на ребенка нешуточное воздействие, — выразил согласие Эдвард. — У меня тоже был такой порыв — угодить отцу. Когда я вспоминаю об этом, мне начинает казаться, что в то время на меня нашло какое-то умопомрачение. Мне надо было просто-напросто проигнорировать его мнение. Проблема заключалась в том, что он смеялся надо мной, потому что я заикался и не проявлял интереса к спорту. Я был для него сплошным разочарованием, так, во всяком случае, мне кажется.

Они подъехали к замку, и Ким поставила свою машину рядом с автомобилем Эдварда. Он начал было вылезать из машины, но потом передумал и снова уселся на сиденье.

— Вы что-нибудь ели? — спросил он. Ким отрицательно покачала головой.

— И я тоже голоден. Почему бы нам не поехать в Салем и не поискать там приличный ресторан?

— И правда, — согласилась Ким.

Они выехали из имения и направились в город. Ким заговорила первая.

— Я отношу свою неуверенность в себе при общении, которая проявилась во время учебы в колледже, на счет родителей. Причина была именно в них. В моих с ними отношениях, — сказала она. — С вами было то же самое?

— Именно так, — ответил Эдвард.

— Просто удивительно, как важна в жизни правильная самооценка, — рассуждала Ким, — и немного страшно сознавать, что в детстве любая малость может непоправимо ее подорвать.

— В зрелом возрасте тоже, — не согласился с ней Эдвард. — А уж если подорвано самоуважение, то неизбежно нарушается поведение. Проблема заключается в том, что процесс может стать неуправляемым, автономным и повлечь за собой биохимические изменения, которые сами по себе уже будут работать в направлении снижения самооценки. Таким образом, замыкается порочный круг.

— Сейчас мы опять заговорим о прозаке? — догадалась Ким.

— Косвенно. — Эдвард не принял издевки. — У некоторых больных прозак может исправить положение.

— Стали бы вы, учась в колледже, принимать прозак, если бы он тогда был вам доступен? — спросила Ким.

— Возможно, — признался Эдвард. — Думаю, мой жизненный опыт тогда был бы другим.

Ким украдкой искоса взглянула на Эдварда. Тот улыбался. Она почувствовала, что он только что сказал ей нечто очень личное и сокровенное.

— Если не хотите, можете не отвечать на мой вопрос, который мне, пожалуй, не следует вам задавать. Но я все же спрошу. Вы сами принимали когда-нибудь прозак?

— Я охотно отвечу на ваш вопрос, — проговорил Эдвард. — Я какое-то время принимал его пару лет назад. Тогда умер мой отец, и у меня началась небольшая депрессия. Я не ожидал, что моя реакция на его смерть будет такой тяжелой, учитывая наши с ним непростые отношения. Один коллега посоветовал принимать прозак, и я последовал его совету.

— Прозак помог ликвидировать депрессию?

— Помог. Я в этом убежден, — ответил Эдвард. — Это произошло не сразу, но со временем. Однако самое интересное, на фоне приема прозака у меня появилась несвойственная мне напористость. Я не рассчитывал, что она проявится в результате лечения, поэтому такой необычный эффект нельзя считать эффектом плацебо. Несмотря на его неожиданность, этот эффект тоже пришелся мне по вкусу.

— А были ли какие-нибудь побочные эффекты? — спросила Ким.

— Очень легкие. Но в них не было ничего ужасного. В сравнении с депрессией это ничего не значащая мелочь, на которую не стоило обращать никакого внимания.

— Интересно, — искренне проговорила Ким.

— Надеюсь, мое признание в том, что я принимал психотропные лекарства, не встревожило вас, что вполне возможно, учитывая ваш фармакологический пуританизм.

— Не говорите глупостей, — рассердилась Ким. — Как раз наоборот, я уважаю вашу прямоту. Кроме того, кто я такая, чтобы судить вас? Я никогда не принимала прозак, но, учась в колледже, я лечилась у психотерапевта. Так что мы квиты.

Эдвард рассмеялся.

— Ну, приехали! — воскликнул он. — Значит, мы оба психи!

Они нашли маленький скромный ресторанчик, где подавали свежую рыбу. Все места в зале были заняты, и им пришлось сидеть за стойкой бара. Они ели печеную рыбу и пили ледяное пиво. На десерт заказали старинный индейский пудинг и мороженое.

После шумной атмосферы ресторана на обратном пути в имение они наслаждались тишиной в машине. Въезжая в ворота, Ким заметила, что Эдвард явно нервничает. Он ерзал на месте и часто откидывал со лба волосы.

— Что с вами? — спросила Ким.

— Все в порядке, — ответил он заикаясь.

Ким остановилась рядом с машиной Эдварда, притормозила, но не стала выключать двигатель. Она ждала, понимая, что у него что-то на уме.

— Вы не хотите заехать ко мне на обратном пути? — наконец выпалил он.

Это приглашение поставило Ким в затруднительное положение. Она понимала, какого труда и мужества потребовали от Эдварда эти слова, и не хотела, чтобы он чувствовал себя отвергнутым. В то же время она знала, что завтра ей придется заниматься тяжелыми больными и надо быть в хорошей физической форме. Наконец ее профессионализм победил.

— Мне очень жаль. Но сегодня уже слишком поздно, я очень устала, а завтра мне надо вставать в шесть часов. Потом, я учусь в вечерней школе, и сегодня мне еще надо сделать домашнее задание, — добавила она, пытаясь смягчить свой отказ.

— Но еще рано, только начало десятого, — настаивал он. Ким удивилась такой настойчивости и почувствовала неловкость.