Грань риска - Кук Робин - Страница 18

Пока Ким копалась в бумагах на полке, Эдвард вышел из отсека и начал осматривать другие участки обширного погреба. Подойдя к дальней стене, он осветил ее фонариком. Лампочки почти во всех стенных светильниках были разбиты, и Эдвард, не выключая фонаря, просунул голову в самый дальний отсек. Луч осветил нагромождение бюро, сундуков и ящиков. Эдвард пошарил лучом по стенкам и вдруг в самом дальнем углу отсека увидел прислоненную к стене картину, написанную маслом.

Вспомнив о многочисленных картинах, висевших в зале, Эдвард подивился, почему именно эта подверглась такому остракизму. Он с трудом подобрался поближе к картине. Оторвав от стены, он поставил ее вертикально и осветил фонариком пыльную поверхность. С полотна смотрела молодая женщина.

Освобождая картину из позорного заточения, Эдвард поднял ее над головой и вынес из «камеры». Выйдя в центральный холл, он прислонил картину к стене и еще раз посмотрел на нее. Это действительно был портрет молодой женщины. Декольтированное платье говорило о почтенном возрасте картины, выполненной в довольно примитивной манере. Кончиками пальцев он стер пыль с маленькой оловянной таблички на раме и посветил на нее фонариком. Потом взял в руки портрет и отнес его в отсек, где Ким продолжала рыться в бумагах.

— Взгляните-ка, — предложил Эдвард. Он прислонил портрет к бюро и осветил табличку.

Ким повернулась и посмотрела на картину. Ей передалось волнение Эдварда. Проследив глазами направление луча фонаря, она прочитала имя, написанное на оловянной табличке.

— Святые небеса! — воскликнула она. — Это же Элизабет!

Трепеща от радости открытия, Ким и Эдвард вынесли картину наверх, в большой зал, где было достаточно света, поставили ее к стене и, отойдя на несколько шагов, принялись внимательно рассматривать.

— Что особенно поражает в картине, так это то, что женщина очень похожа на вас, у нее точно такие же зеленые глаза.

— Да, цвет глаз такой же, но Элизабет значительно красивее меня, и определенно она была более одаренной и незаурядной личностью.

— Красота зависит от того, кто ее оценивает, — заметил Эдвард. — Лично я с вами не согласен.

Ким внимательно изучала лицо своей печально знаменитой предшественницы.

— Некоторое сходство, конечно, есть, — признала она, наконец, — у нас очень похожие волосы и примерно одинаковый овал лица.

— Вы выглядите, как родные сестры, — согласился с ней Эдвард. — Это очень хороший портрет. Но какого дьявола его спрятали в самый дальний угол винного погреба? Картина даст сто очков вперед всей той мазне, которой увешаны стены замка.

— Это действительно странно, — проговорила Ким. — Дедушка наверняка знал о портрете, это не простая забывчивость. Он был очень эксцентричным человеком, и чувства других людей, а в особенности чувства моей матери, его интересовали мало. Они вообще не выносили друг друга.

— По размеру это полотно соответствует следу картины, висевшей над камином. Давайте ради интереса попробуем отнести портрет туда и примерить, — предложил Эдвард.

Он уже поднял картину и собрался, было идти, когда Ким напомнила ему, что они пришли в замок за емкостями для образцов почвы. Эдвард поставил картину на пол. Они пошли на кухню. Ким нашла три пластмассовые банки на буфетной полке.

Захватив на обратном пути картину, они направились к старому дому. Ким настояла на том, чтобы самой нести портрет. Рамка была узкая, и ей не было тяжело.

— У меня очень странное, но радостное чувство оттого, что мы нашли картину, — говорила по дороге Ким. — Словно нашелся давно пропавший родственник.

— Должен признать, что это очень удачное совпадение, — согласился Эдвард. — Тем более, что Элизабет стала причиной нашего похода в замок.

Ким вдруг остановилась. Она держала картину прямо перед собой, внимательно вглядываясь в лицо Элизабет.

— Что случилось? — спросил Эдвард.

— Когда думала о том, что мы с ней очень похожи, я вдруг вспомнила, что с ней произошло, — ответила Ким. — Сегодня даже представить невозможно, что кого-то можно обвинить в колдовстве, судить и повесить.

Мысленно Ким попыталась вообразить, что перед ее лицом болтается свисающая с дерева петля. Сейчас ей придется умереть. Она содрогнулась. Она даже подпрыгнула, представив себе, что веревка коснулась ее шеи.

— Что с вами? — встревоженно спросил Эдвард. Он положил ей руку на плечо.

Ким тряхнула головой и сделала глубокий вдох.

— Я только что представила себе ужасную вещь — попыталась вообразить, что меня приговорили к повешению.

— Возьмите емкости, а я понесу картину, — предложил Эдвард.

Они поменялись ношами и пошли дальше.

— Должно быть, вы перегрелись, — предположил Эдвард, чтобы разрядить атмосферу, — или проголодались. У вас слишком разыгралось воображение.

— Находка картины действительно сильно на меня подействовала, — призналась Ким. — Мне кажется, что через века Элизабет пытается что-то сказать мне, чтобы восстановить свое доброе имя.

Пока они продирались сквозь высокую траву, Эдвард внимательно рассматривал Ким.

— Вы шутите? — спросил он, наконец.

— Нет, — ответила Ким. — Вы сказали, что это совпадение. Но я уверена, что это нечто большее, чем простое совпадение. Я хочу сказать, что я просто поражена тем, что произошло. Это не может быть чистой случайностью. Находка должна иметь какое-то значение.

— Это внезапный приступ суеверия или вы всегда такая? — спросил Эдвард.

— Не знаю, — ответила Ким. — Я просто стараюсь понять.

— Вы верите в экстрасенсорику или биоэнергетику? — поинтересовался Эдвард.

— Я никогда об этом не задумывалась, — призналась Ким. — А вы?

Эдвард рассмеялся:

— Вы ведете себя как психиатр, возвращая мне мои же вопросы. Нет, я не верю ни во что сверхъестественное. Я ученый. Я верю только в то, что можно разумно объяснить и проверить экспериментально. Я не религиозен и не суверен. Я могу показаться вам циничным, но скажу, что, на мой взгляд, эти вещи — религиозность и суеверие — идут рука об руку.

— Я тоже не слишком религиозна, — проговорила Ким. — Но у меня есть какая-то смутная вера в сверхъестественное, в потусторонние силы.

Они подошли к старому дому. Ким открыла перед Эдвардом дверь, и он внес картину в гостиную. Как они и предполагали, она в точности соответствовала светлому прямоугольнику над каминной полкой.

— По крайней мере, мы оказались правы в своих предположениях насчет того, где раньше она висела, — сказал Эдвард. Он оставил портрет на каминной полке.

— А я послежу, чтобы он тут и остался, — вырвалось у Ким. — Элизабет имеет полное право вернуться домой.

— Это значит, вы решили-таки поселиться здесь?

— Может быть, да, — ответила Ким. — Но сначала мне надо посоветоваться со своей семьей и, прежде всего, с братом.

— Лично я думаю, что это было бы великолепно.

Эдвард взял пластмассовые банки и сказал Ким, что пойдет в подвал и соберет там пробы почвы. На пороге гостиной он остановился.

— Если я найду в них Clavicepspurpurea, — произнес он с кривой усмешкой, — то это лишит историю салемских процессов части сверхъестественного покрова.

Ким не ответила. В притяжении портрета Элизабет было что-то магнетическое. Ким была погружена в свои мысли. Эдвард пожал плечами. Потом он прошел на кухню и спустился в прохладную и сырую тьму подвала.

3

Понедельник, 18 июля 1994 года

Как и всегда, лаборатория Эдварда Армстронга в Гарвардском медицинском комплексе на Лонгфелло-авеню являла собой сцену лихорадочной деятельности. Впечатление бедлама усиливали снующие между футуристическими монстрами наисовременнейшего оборудования фигуры в белых халатах. Однако такое обманчивое впечатление могло возникнуть лишь у непосвященного. Для знающих людей эта суета служила верным признаком того, что именно здесь и именно сейчас делается самая современная наука.

Центром, сердцем этого святилища являлся Эдвард, и хотя он был не единственным работающим здесь ученым, все называли лабораторный комплекс личным поместьем Армстронга. Репутация гения, блистательного специалиста по органическому синтезу и выдающиеся способности нейробиолога позволяли Эдварду выколачивать дополнительные ставки для своих сотрудников, получать под свою опеку множество студентов, аспирантов и докторантов. Эти же качества позволяли ему вести напряженную работу, несмотря на тесноту, ограниченность бюджета и насыщенный рабочий график. Следствием всего этого было то, что Эдвард имел в своем распоряжении самых лучших сотрудников и самых способных студентов.